Путеводитель

Путеводитель - справочное издание, содержащее сведения о стране, регионе, городе, туристском маршруте

Функции и жанровые особенности путеводителя

1. Путеводитель как вид справочного издания. Путеводитель как справочник представляет собой сложно организованную, эклектичную структуру, в которой соединена научно-популярная информация комплексного характера и информация бытового плана, не претендующая на научность и строгость. В зависимости от структуры и содержания текста, формируются различные виды его «взаимодействия» с читателем: предварительное и выборочное ознакомление; последовательное, «академическое» изучение; прерывистое чтение, совмещенное с перемещением в пространстве и осмотром достопримечательностей. Последний вид - «чтение в движении» - является уникальным и, в свою очередь, подразделяется на три формы, в зависимости от способов группировки информации в тексте: алфавитную, тематическую или маршрутную. Данные формы предопределяют различную степень подчинения читателя тексту, различную степень его свободы при перемещении в пространстве. На фоне других групп справочных изданий путеводитель выделяется специфическими требованиями к характеру актуализации текста. Изменения, касающиеся научной, статистической информации, не являются частыми. Основные модификации касаются профанного, бытового пространства путешествия (транспорт, гостиницы, кафе и рестораны, события и фестивали, часы работы музеев и учреждений, цены). Степень его изменчивости зависит от особенностей и темпов социально-экономического развития региона в то или иное время. Путеводители регулярно «сканируют» туристское пространство региона и передают результаты этого процесса своей аудитории.

2. Трансляция научного знания на уровень обыденного сознания. Путеводитель можно рассматривать как текст, соединяющий научно-справочный и научно-популярный подстили. Будучи текстом, созданным для «культурной рекреации», бедекер, по сравнению с другими разновидностями научно-популярного жанра, значительно упрощает, редуцирует, унифицирует и эмоционально окрашивает сообщаемую читателю информацию. В наибольшей степени это проявляется в характере введения в текст специальных терминов, в особенностях цитирования, в расширенном использовании эпитетов, гипербол и метафор.

3. Путеводитель как руководство по формированию поведенческих стереотипов. В самом жанре путеводителя, рожденного культурой как ответ на массовый запрос в руководстве, априорно заложена функция воздействия на читателя. Используемые приемы руководства достаточно разнообразны: от демонстрации престижности тех или иных действий до советов, подбадриваний, понуждений и даже императивов. Характер применения таких приемов, как указание на престижность поведения и понуждение, зависит от уровня развития туристской индустрии в регионе: чем этот уровень выше, тем чаще используются подобные способы воздействия, то есть развитое туристское пространство практически не оставляет путешествующему по нему индивидууму свободы действий, предопределяя и прописывая его поведение. Путеводитель контролирует также визуальное восприятие: не только отбирая объекты или степень детализации при осмотре, но и предписывая «соответствующие» реакции и впечатления. Текст диктует распределение времени, характер, скорость, ритм передвижения человека в туристском пространстве.

4. Рекламно-имиджевые функции путеводителя. Данный жанр является формой имиджирования территории. В туристском пространстве регион выступает своеобразным «товаром» и задача путеводителя – привлечь к нему внимание. Основные приемы, используемые для реализации данной функции - позиционирование, персонификация имиджа, визуализация, преувеличение, сопоставление с всемирно-известными достопримечательностями и т.д. - вполне вписываются в арсенал классических рекламных средств. Само информирование о достоинствах региона в пространстве массовой культуры неизбежно оборачивается рекламированием. Он призывает читателя посетить регион, что автоматически является призывом стать потребителем, «покупателем региона». Он рекомендует участвовать в туристских практиках, что автоматически обозначает призыв передвигаться по региону, приобретать сувениры, участвовать в праздниках, фестивалях, то есть самым различным образом вкладывать деньги в регион.

5. Путеводитель как инструмент конструирования достопримечательностей. Достопримечательность - это не просто памятник истории или искусства, но объект массового потребления, товар, созданный массовой культурой для удовлетворения запросов нового типа потребителя. Конструирование достопримечательностей включает ряд операций: переведение памятника из поля функционирования искусства в поле функционирования массовой культуры; упрощение, а порой и искажение смыслов, ценностей, значений; тиражирование и организация массового потребления; переведение из сферы незаинтересованного эстетического восприятия в сферу престижного потребления. Путеводитель можно представить как некий феномен, переводящий предметы истории, культуры, элитарного искусства в объекты масскультаВ ситуации туристской поездки путеводитель оказывает непосредственное влияние на систему установок, ожиданий человека, на систему предметных значений, которыми человек владеет; и «визуальные задачи», которые человек должен решить. Он отбирает достопримечательности (то, чего нет в путеводителе, для большинства туристов просто не существует). Он наполняет их смыслами и значениями, которые турист должен усвоить. Он определяет визуальные задачи, причем, как это ни кажется парадоксальным (ведь турист едет, чтобы собственными глазами увидеть то, о чем знает, что видел в копиях и репродукциях), зачастую путеводитель подменяет процесс внимательного рассматривания памятника процессом «пребывания в пространстве достопримечательности», соединенным с усвоением информации.

История

Предшественники путеводителей появились ещё в древности. По принципу путеводителя построена, например, книга древнегреческого историка Павсания «Описание Эллады», в которой подробно рассматриваются достопримечательности греческих областей и городов.

Существовавшие в Древнем Риме прообразы путеводителя, дорожники (лат. Itineraria), были двоякого рода:

• Itineraria adnotata или scrípta — расписания дорог, которые содержали только названия и расстояния до мест, лежащих по известному пути;
• Itineraria picta, состоявшие из измерений расстояний и географических карт.

В Средние века создавались литературные произведения, содержащие описания маршрутов для паломников — итинерарии. Можно выделить два жанра такой литературы — собственно путеводители (практические сведения и рекомендации по маршруту) и «хожения» (описания совершённых путешествий).

Первым из дошедших до нас средневековых «путеводителей» считается «Бордоский путник», составленный жителем города Бордо, посетившим в 333 году Константинополь и Иерусалим. Первую часть книги занимает перечисление населенных пунктов на пути Бордо-Милан-Константинополь-Иерусалим с указанием расстояний между ними. Во второй части сочинения содержится краткое описание палестинских святых мест, некоторых памятников библейской истории, указывается их расположение.

К концу XVIII в. в Европе имелось достаточное число книг, которые можно отнести к типу путеводителей, и они были способны удовлетворить разнообразные запросы. Так, в сер. XVI в. Андреа Палладио сочинил два пособия: "Древности города Рима" и "Описание церквей, часовен, мощей святых тел и мест получения индульгенций в городе Риме" (на русском языке никогда не издавались). Спустя два века французский художник Николя Кошен издал трехтомник "Путешествие по Италии", в котором предложил маршрут для любителей искусств, включавший все доступные на тот момент художественные собрания, как частные, так церковные и государственные. Наконец, перед Французской революцией выдержало несколько изданий любопытное "Новое описание достопамятностей Парижа" Антуана Дюлора, в котором все достопримечательные места были собраны в алфавитном порядке вместе с сообщением о банях, клубах, театрах, гуляньях и прочих полезных заведениях с их адресами, которые могли привлечь путешественника.

Самые древние из известных образцов этого жанра в Древней Руси — «Житие и хожение» игумена Даниила в Иерусалим и Святую землю (начало ХII века), уникальное по своей исторической ценности, и «Книга Паломник» Антония, архиепископа Новгородского, о его «хождении» в Царьград (конец ХII века). А самый известный и, наверное, самый совершенный — «Хожение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина. Обилие и достоверность фактического материала в его записях были для своего времени ценным источником информации об Индии и Персии. Это выдающееся произведение благодаря наблюдательности и литературному дару автора, конечно, выходит за рамки путеводителя, оно признано значительным памятником древнерусской литературы, переведено на многие языки мира.

Принадлежность того или иного произведения к путеводителям заключается в стремлении автора подсказать «путь», объяснить как легче добраться, увидеть и проч. К примеру, «Подробное описание пути… от Рущука чрез Шумлу… с показанием способа провесть и продовольствовать от 30-ти до 40-ка тысяч войска», явно написано с целью просветить тех, кто этот путь будет прокладывать. К путеводителям нельзя отнести известный труд Иоганна Георги "Описание российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестностях оного", выдержавший в 1790-х гг. несколько изданий на немецком, французском и русском языках, и уж тем более таковым не может быть перечень московских улиц и церквей, составленный и опубликованный Василием Рубаном в 1782 г. под названием "Описание императорского столичного города Москвы... собранное и изданное в свете для удовольствия общества". На первый взгляд кажется, что пособие для путешественника скрывается под названием «Карманная книжка для приезжающих на зиму в Москву старичков и старушек, невест и женихов, молодых и устарелых девушек, щёголей, вертопрахов, волокит, игроков и проч.» , составленная и изданная Н. И. Страховым в 1791 г., однако этот труд - всего лишь сатирический сборник советов всем московским прожигателям жизни .

Можно сказать, что к типу путеводителей относится забытый ныне труд российского немца Хайнриха Шторха "Картина С.-Петербурга", имевший две публикации на немецком языке в 1793 и 1794 гг. и одну 1801 г., несколько измененную, на английском. Автор взял за основу сочинение И. Георги, но значительно опростил его, убрал многие ненужные в путешествии сведения и разделы, добавил много полезных сообщений о гостиницах, найме транспорта и лошадей, "общепите" и т.п. И, возможно, первым путеводителем по всей центральной части России можно назвать два "российских" тома пятитомника "Путешествие двух французов на Север Европы" Форсия де Пилеса, изданного в Париже в 1796 г. Автор сам объяснил поставленную цель: "Я трудился более для путешественников, нежели для кабинетных читателей; я пожелал послужить наставником тем, которые посетят сии страны вослед за мною, я пожелал избавить оных от затруднений, мною перенесенных от недостатка Труда, нарочно написанного для них". В этом очень любопытном сочинении достопримечательности сгруппированы по тематическому принципу (музеи, учебные, лечебные заведения, фабрики, нравы, праздники и т.п.), но везде, где можно, автор сообщает способы попасть в то или иное место, стоимость, к кому обратиться, как попасть, полезные советы, как одеться, какую взять карету и др. В книге есть и краткий разговорник, который мог помочь обойтись в России без переводчика. Российская часть включает описание Петербурга с окрестностями, Москвы и лежащих между ними городов .

Начало современного этапа истории развития путеводителя как жанра географической литературы и как специального типа книжного издания связана с именем Карла Бедекера (1801—1859), основавшего в 1827 году в немецком городе Кобленце издательство путеводителей по различным странам, их столицам и другим городам. Его путеводителя были очень популярны в Европе, переводились на многие языки, название «бедекер» стало нарицательным для изданий такого рода, в том числе и в русском языке. Именно «бедекеры» с их скрупулёзным подходом к подбору и отображению информации послужили образцами для лучших русских путеводителей середины XIX — начала XX вв. Наряду с переводными компиляциями из «бедекеров» и других подобных изданий в России появились и свои роскошно изданные путеводители по зарубежным странам «Русский бедекер», снабжённые «подробным описанием страны с приложением многих планов и многокрасочных карт, в том числе большой топографической карты» (см., например,). Формат и ярко-красные переплёты не оставляют сомнений — вдохновлялись их создатели именно красными книжками бедекеров. Дальнейшее становление жанра было тесно связано с появлением и развитием транспортной инфраструктуры (в первую очередь железных дорог и пароходного сообщения). Путешествия для развлечения (то есть собственно туризм) стали доступными не только привилегированным слоям общества, но и средне- и даже малообеспеченной его части. Появились и путеводители, отвечавшие запросам новых путешественников. Они не отличались полнотой информации, большим количеством прилагаемых карт и схем, высоким качеством полиграфии. Зато в них по доступной цене можно было найти практически необходимый путешественнику набор географических, исторических и других полезных сведений.

Первые русские путеводители

• [memoirs.ru/texts/PodrOpisRS1878.htm Подробное описание пути чрезвычайнаго и полномочнаго российскаго императорскаго посольства, после Ясскаго мира, от Рущука чрез Шумлу в Константинополь, в 1793 году. С военными замечаниями о земле, с показанием способа провесть и продовольствовать от 30-ти до 40-ка тысяч войска / Примеч. Н. А. Осокина // Русская старина, 1878. — Т. 21. — № 1. — С. 100—124.]
• [www.memoirs.ru/rarhtml/Strahov_1795.htm Страхов Н. И. Карманная книжка для приезжающих на зиму в Москву старичков и старушек, невест и женихов, молодых и устарелых девушек, щеголей, вертопрахов, волокит, игроков и проч. или Иносказательные для них наставления и советы, писанные сочинителем Сатирического вестника. — Изд. 2-е. — Ч. 1. — М.: Унив. тип., у Ридигера и Клаудия, 1795. — 107 с.]

Серии путеводителей на русском языке

• Dorling Kindersley
• Insight Guides
• Le Petit Futé — более 100 путеводителей
• National Geographic Traveler
• Nelles Pocket — издано 24 путеводителя
• Атлас гурмана
• Афиша — издан 21 путеводитель
• Вокруг света — издано более 120 путеводителей
• Дороги к прекрасному
• Золотой глобус (на CD с приложением небольшой брошюры)
• Красный гид
• Кулинарный путеводитель Berlitz
• Оранжевый гид
• По родным просторам
• Полиглот — около 130 путеводителей
• Путеводители для романтиков
• Путеводители Томаса Кука
• Сто путей — сто дорог
• Твой путеводитель (серия путеводителей К. Генша) — издано 12 путеводителей
• Lonely Planet

См. также

• Вадемекум
• Викигид — свободный туристический путеводитель по всему миру, создаваемый в рамках проекта фонда Викимедиа.

Литература

• Путеводитель как семиотический объект. Сборник статей / Тартуский государственный университет. Кафедра русской литературы; ред. Л. Киселева [и др.]. — Tartu: Tartu Ulikooli Kirjastus, 2008. — 321 с.
• Руцинская И. И. Путеводитель как феномен массовой культуры. Образы российских регионов в провинциальных путеводителях второй половины XIX — начала ХХ в. — М.: Ленард, 2013. — 288 с.

Отрывок, характеризующий Путеводитель

Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.