Ремингтон 1

Пишущая машинка Шуолза и Глиддена (англ. Sholes and Glidden typewriter), также известна как Ремингтон номер 1 (англ. Remington No. 1) — первая серийно выпускаемая, коммерчески успешная пишущая машинка, проложившая дорогу всем последующим пишущим машинкам. Работы по её созданию начались в 1867 году Кристофером Шоулзом, Самуэлем Соулом и Карлосом Глидденом, а в 1868 году к ним присоединился Джеймс Денсмор в течение пяти лет работали над созданием промышленного образца.

История создания

13 ноября 1866 года Кристофер Лэтем Шоулз вместе с Самуэлем Соулом запатентовали свою машинку для автоматической нумерации страниц.

История создания раскладки QWERTY

На эту тему существуют множество мифов, которые постоянно появляются, как в русской, так и в заграничной прессе. Кристофер Шоулз, спонсируемый Джеймсом Денсмором, создавал один опытный образец за другим, постоянно изменяя клавиатуры и раскладки. Вот как о этом писал сам Денсмор:

Здесь следует отметить, что в процессе улучшений наших экспериментальных машин, которых мы произвели примерно пятьдесят, в половине этих машин мы никогда не делали одинаковую клавиатуру, и никогда не помещали ту же самую клавиатуру в двух последовательных экспериментах. Оригинальный текст (англ.)   It is proper to observe here that in getting up our experimental machines of which we made nearer fifty than half that number, we never made two alike, and never put the same key-board on two successive experiments. Джеймс Денсмор о событиях, предшествующих 1872 году

Формирование раскладки было постепенным и заняло около десяти лет, завершившись к 1878 году. Перед создателями стояла задача максимально снизить конструктивные недостатки машины. Конструктивное ограничение скорости письма на рычажных механических пишущих машинках главным образом связано с относительным расположением буквенных рычагов. Так, рычаги, находящиеся в противоположных краях корзины, будут иметь минимальный общий путь к точке удара, тогда как у близко расположенных рычагов траектории движения к точке удара будут пересекаться раньше. Раскладка формировалась постепенно.

2-рядная клавиатура

На первой пишущей машинке Кристофера Шоулза, запатентованной им в 1868 году, буквы и цифры располагались на двух рядах клавиш, шли в алфавитом порядке, а цифры от 2 до 9. Клавиши для 1 и 0 решили не делать, вместо них обходились буквами I и O, благодаря этому удалось сэкономить две клавиши. По конструкции клавиатура напоминала рояль и была достаточно широка:

- 3 5 7 9 N O P Q R S T U V W X Y Z
 2 4 6 8 . A B C D E F G H I J K L M

Такое расположение букв приводило к частым перерывам в работе, и необходимостью «распутывать» сцепившиеся рычаги с литерами. Помимо этого, пишущая машинка получалась громоздкой и походила скорей на рояль, общее количество клавиш 36.

3-рядная клавиатура

Постепенно пришло понимание, что клавиатуру лучше сделать более компактной. Для этого Шоулз в апреле 1870 года изменяет форму клавиш на «кнопкоподобную», что позволило сделать три ряда клавиш. На смену двухрядной клавиатуре пришла трёхрядная, первоначально она выглядела так:

  A E I     Y U O 
 B C D F G H J K L M
  Z X W V T S R Q P N

В общей последовательности всё ещё угадывается части алфавита. Во втором ряду слева направо, а в нижнем ряду справа налево.

Такое конструктивное изменение означало сокращение количества клавиш в одном ряду, но если внимательно присмотреться, то в основном ряду можно увидеть алфавитную последовательность с незначительными пропусками.

   E         I
A   D F G H J K L M
   C     B

Путём замены «S» на «B» и сдвигом по диагональному ряду букв «E» «C» «I», можно получить правильную последовательность из первых 13 букв латинского алфавита, аналогично располагались клавиши в пишущей машинке 1868 года.

4-рядная клавиатура

Постепенно улучшая пишущую машинку, Шоулз построил около 50 опытных образцов с постоянными техническими улучшениями; раскладка при этом почти всегда видоизменялись. И вот уже в июне 1872 году мы видим статью в научном журнале Scientific American с фотографией пишущей машинки, конструкция которой близка к первой промышленно выпускаемой машинке. Клавиатура её была близкой к современному образцу, у неё четыре ряда кнопок вместо двух, появились также три новые кнопки со знаками препинания «?» «&» "|" (последний в виде трёх вертикальных точек). Раскладка выглядела так:

2 3 4 5 6 7 8 9 — , ' |
 Q W E . T Y I U O -
  A S D F G H J K L M 
 & Z C X V B N ? : R P

От современного расположения букв эта раскладка имеет всего четыре отличия. Для получения современной раскладки предстояло сделать ещё следующие изменения: «X» поменять местами с буквой «C» «M» на место «?» «R» на место «.» «P» на место «-»

Фактически именно эта машинка пошла в серийное производство, впоследствии её назвали Remington No.I, выпущено их было около 5000. .

2 3 4 5 6 7 8 9 - , --
 Q W E R T Y U I O P :
| A S D F G H J K L M
 & Z C X V B N ? ; . '

'

В таком варианте, как видно, свои места нашли буквы P, R, точка тоже переместилась в левый нижний угол. Двоеточие, точка с запятой, апостроф, запятая ждут, когда в 1875 изобретут механизм сдвига каретки и появится клавиша Shift. В результате размещения : c ; на одной клавише, их место займет запятая и буква M. Таким образом, эта раскладка максимально похожа на ту, которую мы знаем по сей день. Из букв не на своём месте только «M», а также «X» и «С» все ещё «перепутаны местами».

Патенты

• Sholes, C. Latham; Carlos Glidden & Samuel W. Soule, "Improvement in Type-writing Machines", [v3.espacenet.com/textdoc?DB=EPODOC&IDX=US79265 US 79265], published May 1, 1868, issued Jun 23, 1868
• Sholes, C. Latham; Carlos Glidden & Samuel W. Soule, "Improvement in Type-writing Machines", [v3.espacenet.com/textdoc?DB=EPODOC&IDX=US79868 US 79868], issued July 14, 1868
• Sholes, C. Latham, "Improvement in Type-writing Machines", [v3.espacenet.com/textdoc?DB=EPODOC&IDX=US118491 US 118491], issued Aug 29, 1871
• Sholes, C. Latham & Matthias Schwalbach, "IMPROVEMENT IN TYPE-WRITING MACHINES", [v3.espacenet.com/textdoc?DB=EPODOC&IDX=US182511 US 182511], published Mar 30, 1872, issued Sep 19, 1876
• Sholes, C. Latham, "IMPROVEMENT IN TYPE-WRITING MACHINES", [v3.espacenet.com/textdoc?DB=EPODOC&IDX=US199382 US 199382], published Jan 2, 1874, issued Jan 22, 1878
• Sholes, C. Latham, "IMPROVEMENT IN TYPE-WRITING MACHINES", [v3.espacenet.com/textdoc?DB=EPODOC&IDX=US207559 US 207559], published Mar 8, 1875, issued Mar 27, 1878
• Sholes, C. Latham, "IMPROVEMENT IN TYPE-WRITING MACHINES", [v3.espacenet.com/textdoc?DB=EPODOC&IDX=US207557 US 207557], published Arp 19, 1878, issued Aug 27, 1878
• Sholes, C. Latham, "IMPROVEMENT IN TYPE-WRITING MACHINES", [v3.espacenet.com/textdoc?DB=EPODOC&IDX=US207558 US 207558], published Mar 27, 1878, issued Aug 27, 1878

Литература

• Batt, James R. (1974). «[digicoll.library.wisc.edu/cgi-bin/WI/WI-idx?type=div&did=WI.V20I4.JGBAIER&isize=text Mathias Schwalbach: Milwaukee's master mechanic, inventor, and tower clock maker]». Wisconsin Academy review 20 (4): 20-24.
• Current Richard N. (June 1949). «[content.wisconsinhistory.org/cdm4/document.php?CISOROOT=/wmh&CISOPTR=17986&CISOSHOW=17858 The Original Typewriter Enterprise 1867-1873]». Wisconsin Magazine of History 32 (4): 391-407.
• Thompson, Holland (1921), [www.archive.org/details/ageinventionach01thomgoog The Age of Invention: A Chronicle of Mechanical Conquest], New Haven: Yale University Press 
• Oden, Charles Vonley (1917), [www.archive.org/details/evolutionoftypew00oden Evolution of the Typewriter], New York: Printed by J.E. Hetsch 
• (August 1872) «[kanji.zinbun.kyoto-u.ac.jp/~yasuoka/QWERTY/1872-08-10.djvu The Type Writer]». Scientific American 6 (27): 79.
• Weller, Charles Edward (1918), [www.archive.org/details/earlyhistorytyp00wellgoog The Early History of the Typewriter], New York: Henry Holt and Company 

Отрывок, характеризующий Ремингтон 1

Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.