Рякин, Николай Васильевич

Николай Васильевич Рякин
Дата рождения	4 декабря 1894(1894-12-04)
Место рождения	село Низевское, Островновская волость, Слободской уезд Вятской губернии, Российская империя
Дата смерти	23 июня 1958(1958-06-23) (63 года)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР
Род войск	Пограничные войска, НКВД, Сухопутные войска
Годы службы	1914—1918 1918—1945
Звание	прапорщик генерал-майор
Командовал	290-я стрелковая дивизия 120-я стрелковая дивизия
Сражения/войны	Первая мировая война; Гражданская война в России; Советско-польская война; Великая Отечественная война
Награды и премии	Российской империи

Николай Васильевич Рякин (4 декабря 1894, с. Низевское (Низево), Слободской уезд Вятская губерния Российская империя — 23 июня 1958, Москва, СССР) — советский военачальник, генерал-майор (01.07.1942).

Биография

Родился 4 декабря 1894 года в с. Низевское, ныне село Низево в Фалёнском районе Кировской области России. Русский.

Первая мировая война

В сентябре 1914 г. был мобилизован на службу в армию и зачислен в Пермский запасной полк. В ноябре он с маршевой ротой убыл на Западный фронт, где воевал в составе 2-го Сибирского стрелкового полка. В январе 1915 г. был ранен и находился в госпитале, по излечении его направили рядовым в 17-й Сибирский запасной полк. В ноябре 1915 г. был командирован на учебу в Омскую школу прапорщиков. По её окончании в марте 1916 г. был произведен в прапорщики и направлен на Западный фронт, где воевал в составе 6-го Сибирского стрелкового полка, командовал взводом, ротой, дослужился до поручика. В январе 1918 г. демобилизован.

Гражданская война

В феврале 1918 г. добровольно вступил в РККА и был назначен заведующим инструкторским отделом Пермского губернского военкомата. С июля исполнял должность пом. командира по строевой части батальона связи Пермской пехотной дивизии Уральского фронта. С ноября проходил службу в 87-м стрелковом полку в должности начальника полковой школы. С января 1919 г. командовал батальоном, затем 2-м стрелковым полком комбедов Восточного фронта, с июня — батальоном 310-го стрелкового полка 35-й стрелковой дивизии 5-й армии, с сентября — 104-й стрелковой бригадой этой дивизии. В составе этих частей принимал участие в боях с войсками адмирала А. В. Колчака на Восточном фронте, сражался в районах городов Бирск, Верхнеу-ральск, Троицк. В 1919 г. был ранен в бою. По выздоровлении назначен командиром бригады в 5-ю стрелковую дивизию, которая действовала в районе Петропавловска. В апреле 1920 г. убыл с дивизией на Западный фронт. С июня командиром 12-й бригады 5-й стрелковой дивизии участвовал в боях с белополяками на р. Березина, в июльском наступлении и Варшавской операции, в боях в районе гороЛида и Вилейка. По окончании Советско-польской войны осенью 1920 г. в составе этой же бригады сражался с вооруженными формированиями генерала С. Н. Булак-Балаховича в Витебской губ., с января 1921 г. боролся с бандитизмом в составе Западного боевого участка Минского района.

Приказом РВСР № 196 от 2 февраля 1920 за боевые отличия был награждён орденом Красного Знамени.

Межвоенный период

После войны продолжал командовать 12-й бригадой в 5-й стрелковой дивизии. В декабре 1921 г. назначен командиром 13-й бригады, с октября 1922 г. командовал 14-м стрелковым полком этой же дивизии. В ноябре 1922 г. переведен во 2-ю стрелковую дивизию, где исполнял должности пом. командира и командира 5-го стрелкового полка, с июня 1923 г. состоял в распоряжении командира дивизии. С ноября 1923 г. — пом. командира 81-го, а с июня 1924 г. — 79-го Кронштадтского стрелковых полков 27-й Омской стрелковой дивизии ЗапВО. В сентябре 1924 г. переведен в 4-ю стрелковую дивизию, где занимал должности пом. командира 12-го и 10-го стрелковых полков, командира 12-го стрелкового полка в г. Бобруйск, а с сентября 1925 г. — командира 10-го стрелкового полка. В феврале 1926 г. назначен командиром 99-го Оренбургского стрелкового полка 33-й Самарской стрелковой дивизии в г. Могилев. С декабря 1928 по октябрь 1929 г. находился на учебе на курсах «Выстрел». По окончании обучения откомандирован в распоряжение военизированной охраны ВСНХ СССР с зачислением в действующий резерв РККА, занимал должности начальника штаба Московского промышленного округа и начальника отдела Центрального управления военизированной охраны ВСНХ. В марте 1932 г. переведен из РККА в войска ОГПУ и назначен инспектором Главного управления пограничной охраны войск ОГПУ, с июня 1933 г. — старшим инспектором 2-го отделения 3-го отдела Главного управления пограничных и внутренних войск ОГПУ (НКВД). С августа 1937 г. — начальник отдела боевой подготовки и вооружения Главного управления пограничных и внутренних войск НКВД Белорусской ССР, с января 1939 г. — начальник 3-го отдела Главного управления пожарной охраны НКВД СССР, с апреля 1941 г. — начальник 4-го отдела Управления учебными заведениями НКВД СССР.

Великая Отечественная война

4 июля 1941 г. был назначен командиром 290-й стрелковой дивизии, формировавшейся в МВО. В августе дивизия вошла в состав 50-й армии Брянского фронта и участвовала в Орловско-Брянской оборонительной операции. В ходе её она в составе армии попала в окружение, однако сумела вырваться к своим войскам и организованно отойти сначала к р. Ока, затем к Туле. В ноябре части дивизии в составе Западного фронта вели тяжелые оборонительные бои под Тулой против частей 2-й немецкой танковой армии. В начале марта полковник Рякин был назначен командиром 120-й стрелковой дивизии МВО. В июне 1942 г. дивизия вошла в состав 8-й резервной армии, переименованной в конце августа в 66-ю. В её составе в сентябре — октябре вела упорные наступательные бои на Сталинградском, а с 30 сентября — Донском фронтах против войск противника, прорвавшихся севернее Сталинграда. С 16 октября она была выведена в резерв на доукомплектование. С 7 ноября дивизия была переброшена к р. Дон в район нас. пункта Паныиино, где вошла в состав 24-й армии Донского фронта. В том же месяце генерал-майор Н. В. Рякин был назначен зам. командующего 65-й армией Донского фронта. В ходе контрнаступления под Сталинградом войска армии наступали из района северо-восточнее Клетской в направлении на Вертячий. К началу декабря армия вышла к р. Россошка южнее Вертячего и во взаимодействии с другими армиями фронта образовала внутренний фронт окружения сталинградской группировки противника. До 10 января 1943 г. её войска принимали участие в блокировании окруженной группировки противника с северо-запада, затем вели бои по её ликвидации.

С февраля 1943 г. исполнял должность зам. командующего 62-й армией Донского фронта. С мая 1943 г. находился на лечении по болезни в госпитале, с июля состоял в распоряжении ГУК НКО. В ноябре 1943 г. назначен зам. командующего по вузам ХВО. С июля 1944 г. состоял в распоряжении ГУК, затем в сентябре назначен начальником военной кафедры Центрального государственного ордена Ленина института физической культуры им. И. В. Сталина.

Послевоенная карьера

После войны на той же должности. В декабре 1945 г. уволен в запас по болезни.

Проживал в Москве. Умер 23 июня 1958 года.

Награды

СССР

• орден Ленина (21.02.1945)
• два ордена Красного Знамени (02.02.1920, 03.11.1944)
• медали, в том числе:
  • «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии»
  • «За оборону Москвы»
  • «За оборону Сталинграда»
  • «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

Российская империя

• Георгиевский крест 4-й степени

Ссылки

• [www.rkka.ru/handbook/guard/69gvsd.htm Справочник сайта rkka.ru]
• [kdkv.narod.ru/WW1/Spis-BKZ-16R.html Список лиц, награждённых орденом Красного Знамени РСФСР и почётным революционным оружием]

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 5. — С. 266—268. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9950-0457-8.

Отрывок, характеризующий Рякин, Николай Васильевич

– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.