Салдинский металлургический завод

Нижнесалдинский металлургический завод (НСМЗ)
Тип	Общество с ограниченной ответственностью
Год основания	1760 год
Расположение	Россия Россия: Нижняя Салда
Отрасль	черная металлургия
Продукция	металлургическая, прокатная продукция, чугунное литьё, штамповка
Награды	Почётная Грамота Президиума Верховного Совета РСФСР (1960)
Сайт	[nsmz.pro o]

К:Предприятия, основанные в 1760 году

Нижнесалди́нский металлурги́ческий заво́д (аббревиатура — НСМЗ; ранее Салди́нский металлурги́ческий заво́д, СМЗ) — градообразующее предприятие г. Нижняя Салда, Свердловской области, одно из старейших металлургических предприятий России.

История предприятия

В 1760 году Никита Акинфеевич Демидов основал на реке Салде железоделательный завод по переработке чугуна в железо кричным методом. За первый год работы предприятия было выплавлено 22189,5 пудов железа. Чугун-сырец поставлялся из Нижнего Тагила, поэтому в 1878 году было решено построить новый завод со своим доменным производством в кратчайшем расстоянии от Нижней Салды (16 вёрст). Новый завод получил название Верхнесалдинского. Нижнесалдинский завод стал наиболее крупным передельным предприятием в Нижнетагильской группе Демидовых. К 1800 году он насчитывал 24 горна, 15 молотов, 11 водяных колёс. В первый же год выпуск железа на предприятии составил более 95 тысяч пудов в год.

С годами технологический процесс завода усовершенствовался. В 1840 году был применён новый метод выплавки металла — пудлингование, для проката железа были внедрены катальные машины. В 1851—1858 годах управляющий Нижнесалдинским заводом Яким Семёнович Колногоров впервые на Урале осуществил производство железнодорожных рельсов. Первые рельсы производились из пудлингового железа. На строительстве первой в России железной дороги — Николаевской, укладывались демидовские Нижнесалдинские рельсы. В 1871 году на предприятии начала работу первая домна на высокогорской руде из Нижнего Тагила. Совершенствовались способы производства стальных железнодорожных рельсов. Демидовские рельсы были признаны лучшими в России. Выдающийся русский металлург К. П. Поленов впервые в России создал новые доменные печи, в которые осуществлялась подача горячего воздуха с температурой до 500 °С. Этому способствовало использование воздухонагревателя «Каупер». Инновация позволила увеличить выплавку чугуна на предприятии П. П. Демидова более чем в полтоpa раза.

Другим важным событием в российской металлургии стало строительство в 1875 году первого бессемеровского цеха на металлургическом заводе в Нижней Салде. К. П. Поленов выяснил, что при определённых условиях бессемеровский процесс идёт гораздо интенсивнее, для этого чугун необходимо не только расплавлять, но и сверх этого дополнительно перегреваать, и тогда сталь выплавляется более высококачественной, что, в свою очередь, и позволяет избежать её застывания в конверторе. Так называемый «Русский способ бессемерования» по методу К. П. Поленова теоретический обосновал учёный-металлург В. Е. Грум-Гржимайло, также работавший на заводах Демидова, в том числе и на Нижнесалдинском заводе.

В первом бессемеровском цехе были размещены два конвертора весом по 5 тонн. Всё оборудование — конверторы, подъёмные краны, ковш, воздуходувные машины работали на гидравлической тяге. Чугун раскалялся в печах ёмкостью 5-6 тонн производства «Siemens». В отражательную немецкую печь расплавленный чугун поступал из доменной печи, после чего в плавку вносилась специальная железная присадка до 25 % от общего веса. Перегревание до t 1250 °С длилось до трёх часов. В 1870-е годы К. П. Поленов внедрил новые методы рельсового производства с использованием термообработки рельсов. Нововведение позволило значительно продлить срок эксплуатации стальных рельсов. Нижнесалдинские демидовские рельсы были востребованы даже за границей. Петербурго-Варшавская дорога также построена из демидовских рельсов. Первые трамвайные пути в Санкт-Петербурге в 1903 году создавались с применением рельсов с Нижнесалдинского завода.

В 1880-е годы выпуск пудлинговых рельсов был прекращён, но производство рельсов из бессемеровской стали становится массовым. В 1896—1901 гг. инженеры К. П. Поленов и В. Е. Грум-Гржимайло становятся инициаторами строительства на Салдинском металлургическом заводе современного прокатного стана, самого крупного к тому времени в России. Он получил название «Стан — 800» по размеру прокатных валков в 800 мм. Стан приводился в движение паровой реверсивной машиной в 6 тысяч л. с. Отныне прокат рельсов осуществлялся за 7 пропусков вместо 9—11 пропусков на других аналогичных предприятиях. Нижнесалдинский завод по производственным мощностям уступал на Урале лишь Надеждинскому металлургическому заводу, построенному в 1896 в Надеждинске (ныне Серов) для обеспечения рельсами строительства Транссибирской магистрали.

В 1915—1916 гг. доменные печи были переоборудованы на работу на доменном газе. По-прежнему основной выпускаемой продукцией были железнодорожные рельсы, в годы Первой мировой войны к ним добавилась снарядная сталь. В общей сложности в эти годы выплавлялось до 42 тыс. тонн стали в год. Война вынудила реконструировать производство бессемеровской стали, завод обзавёлся более мощными доменными печами и двумя конверторами весом по 6,5 тонн. Работа конверторов обеспечивалась гидроприводом, воздух для продува подавался от турбокомпрессора. В цехах завода были смонтированы два современных электрических тридцатитонных мостовых крана. Такая реконструкция позволила повысить производительность прокатного цеха до 65 тысяч тонн стали в год.

В 1918 году декретом Советской власти Нижнесалдинский завод Демидовых был национализирован. В следующем году выпуск бессемеровской стали на заводе был прекращён. В качающуюся мартеновскую 50-тонную печь был переделан прежний 100-тонный миксер жидкого чугуна. Все годы Гражданской войны завод преимущественно бездействовал, а в 1922-1923 гг. был законсервирован по причине нехватки сырья для производства и топлива. В начале 1924 года на предприятии проведена частичная модернизация, в результате которой завод был переведён с древесного угля на кузбасский кокс. На домне № 6 в июне месяце осуществились первые опытные плавки чугуна. К 1928 году было запущено производство рельсовых скреплений — подкладки и накладки. Осваивается прокат двутавровых балок, швеллера и т.д. Но прокат рельсов на заводе прекратился. В 1938 году была построена машина по разливу жидкого чугуна и ликвидирована профессия чугунщика, в чьи обязанности входило трудоёмкое разбивание разливочной чугунной формы.

В 1941—1945 годы производство предприятия было переориентировано на оборонные нужды. Мартеновский цех наладил производство никелевых спецсталей. В эти годы предприятие оснащается ленточными транспортёрами, появляются рудничные электровозы, экскаваторы. В 1944 году возводится вторая мартеновская 100-тонная печь, а первая качающаяся 50-тонная мартеновская печь вновь переоборудуется в 100-тонную стационарную печь. В 1943 году успехи предприятия были отмечены переходящим Красным знаменем Государственного Комитета обороны.

В 1956 году доменная печь № 1 подверглась значительной реконструкции, в результате которой объём печи достиг 349 м. куб. Загрузка шихты в печь стала автоматизированной. Но самое крупное изменение на предприятии произошло в 1958 году, когда Нижне-Салдинский завод был объединён с Верхне-Салдинским металлургическим заводом. Новое предприятие получило название «Салдинский металлургический завод». Тогда же была ликвидирована доменная печь № 2. Два года спустя, в 1960-м году, предприятие Указом Президиума Верховного Совета РСФСР по случаю 200-летия основания и за достигнутые производственные показатели награждено Почётной грамотой Президиума Верховного Совета РСФСР.

В 1964 году продолжается реконструкция доменного цеха № 1 (монтаж припечного оборудования по грануляции верхнего шлака). Но упор в эти годы делается на развитие мартеновского производства. В 1960—1974 годах за счёт увеличения садки мартеновской печи до 175 тонн, освоения автоматизации теплового режима и комплекса иных инноваций производство стали увеличилось в 2,5 раза. В состав объединённого Салдинского металлургического завода в 1965 году входит Металлзавод по производству штампованной алюминиевой посуды и по кузнечно-прессовому производству топоров. На участке алюминиевой посуды производство было прекращено в 1982 году, зато выпуск топоров в 1984 году насчитывал 1,8 миллионов штук в год. В 1975 году осуществлена реконструкция стана—800 в прокатном цехе № 1. Паровой двигатель заменил электродвигатель мощностью 5200 КВт. В 1980 году на стане—800 внедрили производство профиля зубчатой рейки для кремальерных передач рукояти экскаваторов.

В 1983 году одна за другой были остановлены мартеновские печи № 2 и № 1. Производство мартеновской стали в этом году было прекращено. Предприятие работало в структуре Уралчермета. В этом же году начал свою работу новый цех рельсовых скреплений мощностью 147 тысяч тонн подкладок и 17 тысяч тонн клемм в год. С 1 января 1989 года Салдинский металлургический завод перешёл на арендные условия труда.

С апреля 1992 года производство было преобразовано в акционерное общество открытого типа ОАО «Салдинский металлургический завод». В эти годы предприятие по результатам своей работы получает награды от различных международных организаций. Так, в 1993 году ему был вручён приз «Золотой глобус». В 1995 году завод удостоен статуса «Лидер российской экономики». В 1996 году ему присуждён приз «Золотой Меркурий» американской академии бизнеса (координатор Европейской программы «Партнёрство ради прогресса»). Тем не менее, в результате общего спада российской экономики 1990-х годов предприятие оказалось у черты банкротства. Акционерное общество попало в 1999 году под внешнее управление. В начале 2000-х годов наметились некоторые черты оживления экономики, и завод вновь начал увеличивать объёмы своего производства.

Награды

• Почётная Грамота Президиума Верховного Совета РСФСР в 1960 году в связи с двухсотлетием образования.
• Приз «Золотой глобус» в 1993 году.
• Статус «Лидер российской экономики» в 1995 году.
• Приз «Золотой Меркурий» Американской академии бизнеса (координатор Европейской программы «Партнёрство ради прогресса») в 1996 году.

Ссылки

• [nsmz.pro ООО «Нижнесалдинский металлургический завод» (ООО «НСМЗ»)]
• [салдинская-история.рф/saldinskiy-metallurgieskiy-zavod/nizhnesaldinskij-metallurgicheskij-zavod Нижняя Салда]

Отрывок, характеризующий Салдинский металлургический завод

– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.