Семи-опера

Семи-опера, также семиопера (англ. semi-opera, от лат. semi- «полу-», букв. «полуопера») — характерный для английского музыкального театра XVII в. жанр, в котором разговорные диалоги сочетаются с музыкой и танцем.

Источниками семи-оперы были, с одной стороны, «обычная» театральная пьеса, с другой,— маска, которая включала в себя музыку и танец. В отличие от музыки к спектаклю (театральной музыки, англ. incidental music) музыка в семи-опере более прочно интегрирована в драму (функции музыки не только иллюстративные). Кроме того, количество музыкальных «номеров» в семи-опере значительно больше, чем в рядовой incidental music. Обычное место музыки в семи-опере — лирические сцены, а также сцены, изображающие сверхъестественные (например, божественные вмешательства) и природные явления.

Первым заметным образцом жанра стал спектакль «Зачарованный остров» (англ. The Enchanted Island) по «Буре» Шекспира, поставленный (актёром, режиссёром и либреттистом) Томасом Беттертоном в 1674 г. Музыку к спектаклю написали несколько композиторов: Мэтью Локк (инструментальные вступления ко всем актам), Дж.Б. Драги (танцы), П. Хамфри, П. Реджо и Дж. Харт (вся вокальная музыка).

Наиболее значительный вклад в развитие жанра внёс Г. Пёрселл, который написал 5 семиопер: «Диоклетиан» (Dioclesian, 1690), «Король Артур» (King Arthur, 1691), «Королева фей» (The Fairy Queen, 1692), «Тимон Афинский» (Timon of Athens, 1694) и «Королева индейцев» (The Indian Queen, 1695). Отдельные арии (песни) и инструментальные интермедии из семи-опер Пёрселла приобрели всемирную популярность. Популярной семи-оперой, выдержавшей количество постановок, превосходившее любую другую английскую оперу (вплоть до «Оперы нищих» в 1728 г.), была «Островная принцесса» (The Island Princess, 1699) на музыку Р. Левериджа, Д. Пёрселла (брата Генри) и Дж. Кларка. Одну из последних семи-опер «Альцеста» написал в 1750 году Г.Ф. Гендель (не была поставлена; мировая премьера состоялась в рамках Английского Баховского фестиваля в 1984).

Семи-опера прекратила существование не потому, что тогдашние композиторы не смогли поддержать этот странный английский гибрид музыки, танца и драмы, а в результате неудачной лондонской театральной политики. С пришествием в начале XVIII в. моды на итальянскую оперу лондонские театры попали под гнёт заезжих певцов, требовавших серьёзных гонораров. Для улаживания конфликта между театрами офис лорда-гофмейстера потребовал разделения функций: театру «Друри-Лейн» дозволялось ставить пьесы без музыки, а «Театру Её Величества» на Хеймаркете (прежнее название театра — «Lincoln’s Inn Fields») — ставить оперы, т.е. сугубо музыкальные спектакли. Таким образом, семи-опера, в которой требовалось участие и драматических актёров и певцов, естественным образом зачахла.

Аналогичными (в известной мере) жанрами в музыкальном театре на континенте были французский водевиль, испанская сарсуэла, немецкий зингшпиль.

Литература

• Dent E.J. Foundations of English opera. A study of musical drama in England during the 17th century. Cambridge: Cambridge University Press, 1928.
• White E.W. A history of English opera. London: Faber & Faber, 1983;
• A companion to Restoration drama, ed. by Susan J. Owen. Blackwell, 2008.

Отрывок, характеризующий Семи-опера

Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.