Смирнов, Виктор Фёдорович (режиссёр)

Смирнов Виктор Фёдорович
Род деятельности:	Режиссёр, Сценарист
Дата рождения:	18 октября 1896(1896-10-18)
Место рождения:	село Пыжовка Юхновского уезда Смоленской губернии Российской Империи
Гражданство:	Россия Россия→СССР СССР
Подданство:	Россия Россия→СССР СССР
Дата смерти:	20 октября 1946(1946-10-20) (50 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Отец:	Смирнов Фёдор Михайлович
Мать:	Смирнова Клавдия Алексеевна
Дети:	Смирнов Юрий Викторович (1-й брак), Смирнов Виктор Викторович (2-й брак)

Виктор Фёдорович Смирнов (18 октября 1896 года, село Пыжовка Юхновского уезда Смоленской губернии Российской Империи — 20 октября 1946 года, Москва) — советский режиссёр и сценарист.

Биография

Детство

Смирнов Виктор Фёдорович родился 18 октября 1896 года в семье железнодорожного служащего. Отец, Смирнов Фёдор Михайлович, умер в 1905 году, когда Виктору было 8 лет. В 1906 году мать, Смирнова Клавдия Алексеевна, вышла повторно замуж за Прянишникова Константина Ивановича, десятника по Службе Пути Оренбургской ветки железной дороги. Он стал отчимом Виктора Фёдоровича и его старшей сестры Елизаветы Фёдоровны.

Виктор Смирнов окончил железнодорожную двух-классную школу. Год работал учеником в Столярной железнодорожной мастерской Службы пути в городе Оренбурге. Затем поступил в Оренбургское Реальное Училище сразу в четвёртый класс. Окончив Оренбургское реальное училище, Виктор Фёдорович поступил в Пермский университет на химическое отделение физико-математического факультета. Родители оказывали ему весьма скромную финансовую помощь, и он зарабатывал на своё обучение и содержание частными уроками, реставрацией старых картин, а также письмом театральных декораций. Виктор Фёдорович свободно говорил на английском, французском и немецком языках.

Гражданская Война

Октябрьскую революцию Виктор Фёдорович Смирнов встретил в Перми, где поступил в распоряжение Уралсовета в качестве бойца. После восстановления железнодорожного сообщения с Туркестаном Виктор Смирнов отправился в Челкар, где в это время находились его родители. Там он начал работать секретарём продовольственной управы и записался в Челкарский Красногвардейский Железнодорожный отряд. В июле 1918 года поступил на краткосрочные учительские курсы при Совете Народных Комиссаров Туркестанской Республики и проработал учителем 4-й народной школы г. Андижана до августа 1919 года. Во время крестьянского восстания в Туркестане пошёл добровольцем в Красную Армию. Находясь в окружении Крестьянской армии Константина Монстрова и басмаческих отрядов Мадамин-Бека, подал заявление о вступлении в Коммунистическую партию. После прорыва окружения, Виктор Фёдорович поступил в распоряжение 1-й кавалерийской бригады в городе Нагаман, а позже был назначен комиссаром Санчасти второй туркестанской стрелковой красногвардейской дивизии в городе Фергане. В декабре 1920 года Виктор Фёдорович Смирнов был вызван ПУТУРК-ом (Полит-Управление Турк-Войск) сначала в Ташкент, а оттуда отправился в Москву на Всероссийский съезд комиссаров Санитарной части, а в первых числах апреля 1921 года поступил в распоряжение ПУСИБ-а (Полит-Управление Сибири) и назначен комиссаром дивизии, воевавшей против белогвардейских отрядов барона Унгерна. По прибытии в Омск, согласно решению Сиб-бюро ЦК партии, был переброшен в распоряжение Сибревкома для работы по эвакуации военно-пленных и, прибывавших в то время по приглашению В. И. Ленина, американских рабочих из Соединённых Штатов. В октябре 1921 года Виктор Смирнов вернулся в Москву в распоряжение ЦК партии для продолжения учёбы в Институте Восточных Языков при Московском государственном университете (в настоящее время Институт стран Азии и Африки при МГУ им. М. В. Ломоносова) на японском отделении. Одновременно с учёбой В. Ф. Смирнов с ноября 1921 по февраль 1922 года преподавал в Военной Школе имени Вунка.

Трудовая деятельность

С 1922 по 1925 год Виктор Фёдорович Смирнов работал во Внешторге и Госторге инспектором, заведующим личным столом Заведующего Общим отделом, а в 1925 году выехал в Японию в город Токио для работы в качестве секретаря Торгпредства. В 1926 году по возвращении из Японии поступил на службу в Совет Народных Комиссаров и Совет Труда и Обороны, где работал в должности референта по внешней и внутренней торговле, а также выполнял работу ответственного секретаря отделения правительственной комиссии.

По собственной просьбе был освобождён от занимаемой должности в 1929 году и назначен распоряжением Наркомпроса директором ГМХТ 2. В августе 1930 года был назначен директором Московской фабрики Культурфильм, а с 1-го февраля 1931 года стал директором Московской объединённой кинофабрики «Союзкино» (в настоящее время Мосфильм). В конце 1931 года был назначен президентом корпорации «Амкино» в Нью-Йорке, занимавшейся распространением Советских фильмов на территории Северной Америки. В 1933 году Виктору Фёдоровичу было поручено изучить производство мультипликации на студиях Диснея и братьев Флейшер. Вернувшись в СССР в 1934 году, он по поручению Комитета по делам кинематографии организовал при Главном управлении кино и фото Экспериментальную мультипликационную мастерскую (Студия Смирнова) с базой в Леонтьевском переулке. Её задачей провозглашалось создание «смешных» рисованных фильмов, внедрение «диснеевского» поточного метода производства и целуллоидных технологий, а также сокращение сроков создания картин. В. Ф. Смирнов возглавил эту мастерскую, где работал единственным режиссёром, выполняя фактически функции продюсера. В 1935 году после слияния мастерской с коллективом аниматоров «Мосфильма», был отстранен от руководства, но продолжил режиссёрскую деятельность. В 1937 году Виктор Фёдорович был назначен и. о. председателя ВОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей) и сохранил приставку и. о. вплоть до окончания работы в ВОКС в 1940 году.

Великая Отечественная Война и арест

После начала Великой Отечественной Войны в июне 1941 года Виктор Фёдорович Смирнов несколько раз ходил в военкомат с просьбой отправить его на фронт, но мобилизован так и не был. Вместо этого он был назначен ответственным за эвакуацию деятелей культуры из Москвы в республики Средней Азии. По возвращении из эвакуации, с 1943 года по 1944-й В. Ф. Смирнов работал директором киностудии «Союзмультфильм». Одновременно занимался литературной деятельностью, писал сказки, либретто балетов и опер и др.

После окончания Великой Отечественной Войны, с 1945 года Виктор Фёдорович работал в должности заместителя председателя Исторической комиссии Министерства морского флота СССР вплоть до ареста в 1946 году. Осуждён Военным Трибуналом Московско-Окского бассейна и приговорён по ст. 58-10 ч.п. УК РСФСР с санкцией ст. 58-2 УК РСФСР к 3-м годам лишения свободы в ИТЛ с применением амнистии по указу Президиума Верховного Совета СССР от 7 июля 1945 года и с переселением за 100-й километр от Москвы. В это время Виктор Фёдорович Смирнов был уже смертельно болен раком печени. Последние месяцы он тайно жил в Москве и умер 20 октября 1946 года. Он так и не был исключён из Коммунистической Партии. Полностью реабилитирован в 1961 году. Похоронен на Преображенском кладбище Москвы.

Творчество

Виктор Фёдорович является автором многочисленных сценариев, либретто, рассказов и сказок. Литераторство сопутствовало его административной карьере, но так и не стало его основным родом занятия.

Либретто к балетам:

• «Болт» — музыка Дмитрия Шостаковича — Ленинградский государственный академический театр оперы и балета имени С. М. Кирова (1931), Государственный академический Большой театр России (2005)
• «Солеа» — музыка Юрия Бирюкова — Ташкентский театр оперы и балета имени Алишера Навои (1942)
• «Лола» — музыка Сергея Василенко — Московский академический музыкальный театр имени народных артистов К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко (1943)
• «Акбиляк» — музыка Сергея Василенко — Ташкентский театр оперы и балета имени Алишера Навои (1943)
• «Князь озеро» — музыка Василия Золотарёва — Національний академічний Великий театр опери та балету Республіки Білорусь (1949)

Фильмография

• 1934 Рельсы бормочут (СССР)
• 1934 Сумасшедший рейс (СССР)
• 1934 Чемпион поневоле (СССР)
• 1935 Город без спичек (СССР)
• 1935 Мишка-аэронавт (СССР)
• 1935 Пустынник и медведь (СССР)
• 1935 Трепак (СССР)
• 1935 У синя моря (СССР)
• 1936 Отважный моряк (СССР)

Ссылки

• [russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=1&e_person_id=12811 Энциклопедия Отечественного Кино]
• [russiancinema.ru/template.php?dept_id=15&e_dept_id=6&text_element_id=31#_ftnref7 Энциклопедия Отечественного Кино]
• [www.kinozapiski.ru/article/822/ Как боролись с «Космополитами» на «Союзмультфильме» (Кирилл МАЛЯНТОВИЧ)]
• [magazines.russ.ru/druzhba/1997/2/sem.html Портреты и Пейзажи (Н. Семпер)]
• [www.belousenko.com/books/memoirs/Bulgakova_Dnevnik.htm Дневник Елены Булгаковой]

Отрывок, характеризующий Смирнов, Виктор Фёдорович (режиссёр)

Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.