Специальный приказ 191

Специальный приказ 191 (он же Специальный приказ No. 191, или Lost Dispatch, или Lost Order) военный приказ, изданный генералом армии Конфедерации Робертом Ли во время Мерилендской кампании в годы американской гражданской войны. Потерянная копия приказа была обнаружена солдатами-федералами в округе Фредерик, штат Мериленд. Эта находка серьёзно повлияла на весь ход Мерилендской кампании, сказалась на ходе сражений при Южной Горе и Энтитеме.

История

Ли составил приказ 9 сентября 1862 года во время Мерилендской кампании. Приказ был написан в штабе армии, который в тот день находился южнее города Фредерик. Сейчас это место обозначено мемориальной доской.

В приказе детально излагались схемы передвижений Северовирджинской армии в первые дни вторжения в Мериленд. Ли разделил армию на три части: одну часть послал под началом генерала Джексона на Харперс-Ферри с целью захвата федерального гарнизона и складов, другая часть под началом Джеймса Лонгстрита должна была двигаться на Бунсборо, а основная часть — на Хагерстаун.

Ли набросал направления и конкретные дороги, которые надо использовать для наступления на Харперс-Ферри и прикинул время, необходимое на осаду. Адъютант Роберт Чилтон написал копии приказа и подписал их от имени Ли. Штабные офицеры распределили копии между различными генералами Конфедерации. Джексон также сделал копию приказа для своего подчиненного, генерал-майора Дэниеля Хилла, который находился в тылу с отдельным заданием. Хилл говорил, что получил только одну копию от Джексона. По версии Дугласа Фримана штаб главнокомандующего составил копии для прямых подчинённых, но Дениель Хилл в то время был выведен из подчинения Джексону и находился в прямом подчинении генералу Ли. Поэтому для него была сделана отдельная копия. Но Джексон не был уведомлён об этом переподчинении и составил копию для Хилла, как одному из своих подчинённых. Таким образом копия из штаба Джесона дошла по назначению, а копия из штаба Ли была потеряна и кто-то завернул в неё сигары. Фриман писал, что это была самая дорогостоящая обёртка для сигар за всю историю.

Около 10:00 13 сентября капрал Бартон Митчелл из 27-го индианского полка (из состава 12 корпуса армии США) обнаружил сверток с тремя сигарами, лежащий на траве в том месте, где недавно находился лагерь генерала Хилла. Это место известно как «Ферма Беста» и находится к югу от города Фредерик, в полукилометре от того места, где находился штаб генерала Ли.

Митчелл осознал важность документа и передал его сержанту Джону Блоссу. Документ был передан капитану Питеру Коппу, который послал его полковнику Сайласу Колгроуву, который и доставил его корпусному командованию. Помощник генерала Альфеуса Уильямса узнал на приказе подпись Роберта Чилтона. Уильямс передал приказ Джорджу Макклелану, командующему Потомакской армией.

Макклелан пришел в восторг, узнав планы передвижения армии противника и, как считается, воскликнул: «Теперь я знаю, что делать!». Так же он сказал: «Я готов немедленно вернуться домой, если с этой бумагой в руках не побью Бобби Ли»

Макклелан смог остановить наступление противника в сражении при Энтитеме, но многие военные историки полагают, что он не смог полностью использовать все возможности, поскольку опасался возможной ловушки (а её предполагал генерал-майор Генри Хеллек) или же из-за того, что сильно преувеличивал силы армии Ли.

Холм около фермы Беста, где был найден приказ, находится за городом Фредерик, штат Мериленд. В 1864 году, во время сражения на Монокаси тут находилась артиллерийская батарея южан. Сейчас там находится национальный парк, а место обнаружения приказа специально обозначено на местности.

Текст

Английский текст

Special Orders, No. 191

Hdqrs. Army of Northern Virginia
September 9, 1862

1. The citizens of Fredericktown being unwilling while overrun by members of this army, to open their stores, to give them confidence, and to secure to officers and men purchasing supplies for benefit of this command, all officers and men of this army are strictly prohibited from visiting Fredericktown except on business, in which cases they will bear evidence of this in writing from division commanders. The provost-marshal in Fredericktown will see that his guard rigidly enforces this order.
2. Major Taylor will proceed to Leesburg, Virginia, and arrange for transportation of the sick and those unable to walk to Winchester, securing the transportation of the country for this purpose. The route between this and Culpepper Court-House east of the mountains being unsafe, will no longer be traveled. Those on the way to this army already across the river will move up promptly; all others will proceed to Winchester collectively and under command of officers, at which point, being the general depot of this army, its movements will be known and instructions given by commanding officer regulating further movements.
3. The army will resume its march tomorrow, taking the Hagerstown road. General Jackson’s command will form the advance, and, after passing Middletown, with such portion as he may select, take the route toward Sharpsburg, cross the Potomac at the most convenient point, and by Friday morning take possession of the Baltimore and Ohio Railroad, capture such of them as may be at Martinsburg, and intercept such as may attempt to escape from Harpers Ferry.
4. General Longstreet’s command will pursue the same road as far as Boonsborough, where it will halt, with reserve, supply, and baggage trains of the army.
5. General McLaws, with his own division and that of General R. H. Anderson, will follow General Longstreet. On reaching Middletown will take the route to Harpers Ferry, and by Friday morning possess himself of the Maryland Heights and endeavor to capture the enemy at Harpers Ferry and vicinity.
6. General Walker, with his division, after accomplishing the object in which he is now engaged, will cross the Potomac at Cheek’s Ford, ascend its right bank to Lovettsville, take possession of Loudoun Heights, if practicable, by Friday morning, Key’s Ford on his left, and the road between the end of the mountain and the Potomac on his right. He will, as far as practicable, cooperate with General McLaws and Jackson, and intercept retreat of the enemy.
7. General D. H. Hill’s division will form the rear guard of the army, pursuing the road taken by the main body. The reserve artillery, ordnance, and supply trains, &c., will precede General Hill.
8. General Stuart will detach a squadron of cavalry to accompany the commands of Generals Longstreet, Jackson, and McLaws, and, with the main body of the cavalry, will cover the route of the army, bringing up all stragglers that may have been left behind.
9. The commands of Generals Jackson, McLaws, and Walker, after accomplishing the objects for which they have been detached, will join the main body of the army at Boonsborough or Hagerstown.
10. Each regiment on the march will habitually carry its axes in the regimental ordnance—wagons, for use of the men at their encampments, to procure wood &c.

By command of General R. E. Lee

R.H. Chilton, Assistant Adjutant General

В массовой культуре

В альтернативном романе Гарри Тертлдава «Timeline-191» основной поворотной точкой американской истории сделан именно этот момент: в его романе северяне не находят приказ, зато его обнаруживает солдат-южанин. Сражения при Энтитеме не произошло, Конфедеративные Штаты Америки разбили Потомакскую армию, получили помощь от Британии и Франции и получили независимость. Впоследствии США и КША переживают три кровопролитные войны: «Вторую Мексиканскую», и ещё две, аналогичных 1-й и 2-й Мировым.

Литература

• Jermann, Capt. Donald R., Antietam: The Lost Order, Pelican Publishing ISBN 1455600334

Ссылки

• [www.civilwarhome.com/so191.htm Текст приказа]
• [www.civilwarhome.com/lostorder.htm «The Lost Order» From «Manassas to Appomattox» By James Longstreet]
• [antietam.aotw.org/exhibit.php?exhibit_id=358 McClellan Reacts to the "Lost Order"]
• [civilwardailygazette.com/2012/09/09/with-mcclellan-on-the-move-lee-pens-special-orders-no-191/ With McClellan on the Move, Lee Pens Special Orders No. 191]
• [civilwardailygazette.com/2012/09/13/mcclellan-promises-trophies-after-discovering-lees-special-order-no-191/ McClellan Promises Trophies After Discovering Lee’s Special Order No. 191]

Отрывок, характеризующий Специальный приказ 191

– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.