Список романов Звёздного пути
Поделись знанием:
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
|
|
Это служебный список статей, созданный для координации работ по развитию темы. Его необходимо преобразовать в информационный список или глоссарий, в противном случае перенести в один из проектов. Данное предупреждение не устанавливается на информационные списки и глоссарии. |
В этом списке представлены все новеллы, новеллизации, сборники по мотивам Звёздного пути, опубликованные начиная с 1967 года. С тех пор в США выпуском книг по мотивам Звёздного пути занимались три издательства: Bantam Books (1967—1981), Ballantine Books (1974—1978), и с 1981 Pocket Books.
Содержание
- 1 Звёздный путь
- 2 Vanguard
- 3 Следующее поколение
- 4 Титан
- 5 Глубокий космос 9
- 6 Вояджер
- 7 Энтерпрайз
- 8 Новелизации
- 9 Звёздный путь: Новая граница (с 1997)
- 10 «Старгейзер»
- 11 I.K.S. Горкон (с 2003)
- 12 Мини-серии
- 13 Звёздный флот: Инженерный корпус (с 2000)
- 14 Разные работы
- 15 Книги для подростков
- 16 Аудиокниги
- 17 Ссылки
- 18 Примечания
Звёздный путь
Whitman Books (1968)
- Миссия на Гораций (Мак Рейнольдс, иллюстрации Спарки Мура, ISBN отсутствует)
- Книга была переиздана в 1999 издательством Pocket Books, с введением от Джона Ордовера
Адаптации эпизодов от Bantam (1967—1978)
- Звёздный путь, 1967 (a.k.a. Звёздный путь 1)
- Звёздный путь 2, 1968
- Звёздный путь 3, 1969
- Звёздный путь 4, 1971
- Звёздный путь 5, 1972
- Звёздный путь 6, 1972
- Звёздный путь 7, 1972
- Звёздный путь 8, 1972
- Звёздный путь 9, 1973
- Звёздный путь 10, 1974
- Звёздный путь 11, 1975 (a.к.a. День голубя)
- Star Trek 12 (от Дж.A. Лауренса), 1977 — Джеймс Блиш умер при написании этой книги.
- Безумные ангелы (новелла) (Лауренс), май 1978 (a.k.a. Безумный Энтерпрайз)
«Оригинальные» новеллы Bantam (1970—1981)
- Звёздный путь:Новые путешествия (новелла) (редакция Сандры Маршак и Мирны Кулбрит), март 1976 — (Изначально фан-фикшн)
- Звёздный путь:Новые путешествия 2 (редакция Сандры Маршак и Мирны Кулбрит), Январь 1978 — (Изначально фан-фикшн)
| название | автор | релиз |
|---|---|---|
| Спок должен умереть! | Джеймс Блиш | февраль 1970 |
| Мессия Спок! | Теодор Р. Когсвелл и Чарльз А.Спано,Дж. | сентябрь 1976 |
| Цена Феникса ‡ | Сандра Маршак и Мирна Кулбрит | июль 1977 |
| Планета правосудия ‡ | Джо Холдеман | Август 1977 |
| Вулкан! ‡ | Кэтлин Скай | Сентябрь 1978 |
| Беззвездный Мир ‡ | Гордон Экланд | ноябрь 1978 |
| Путешествие к Безумному миру ‡ | Стивен Голдин | Январь 1979 |
| Мир Без Конца ‡ | Джо Холдеман | Февраль 1979 |
| Судьба Финикса ‡ | Сандра Маршак и Мирна Кулбрит | Май 1979 |
| Дьявольский мир ‡ | Гордон Экланд | Ноябрь 1979 |
| Планета Перри ‡ | Джек К. Холдеман II | Февраль 1980 |
| Галактический Водоворот ‡ | Дэвид Герролд | Октябрь 1980 |
| Смерть Ангела ‡ | Кэтлин Скай | Апрель 1981 |
† Переиздано Titan UK в 1990-х.
Новеллизация «Анимационных» серий Ballantine (1974—1978)
Все книги были адаптированы, и изданы под редакцией Алана Дин Фостера.
- Log One, 1974
- Марк Даниэльс. «Отсутствующая планета».
- Дороти К. Фонтана. «Прошлый год»
- Сэмюэль А. Пипльз. «Вне самых дальних звёзд»
- Log Two, 1974
- Джеймс Шермер. «Оставшийся в живых»
- Уолтер Коениг. «Бог Вулкана»
- Маргарет Армен. «Сигнал Сирены»
- Log Three, 1975
- Лэрри Бродай. Magicks of Megas-Tu
- Стивен Кандэль. Mudd’s Passion
- Лен Джансон,Чак Менвилл. «Однажды на планете…»
- Log Four, 1975
- Джойс Перри. «Западня времени»
- Дэвид Герролд. «Больше Триблов, больше неприятностей»
- Пол Шнеидер. «Тератинский инцидент».
- Log Five, 1975
- Маргарет Армен. «Элемент Амбры»
- Говард Вейнстайн. «Пираты Ориона»
- Стивен Кандэль. «Джихад»
- Log Six, 1976
- Дарио Финели. «Альбатрос»
- Расселл Бэйтс,Дэвид Виз."Острее змеиного зуба"
- Чак Менвилл. The Practical Joker
- Log Seven, 1976
- Джон Калвер, The Counter-Clock Incident
- Log Eight, 1976
- Дэвид П. Хармон, «Глаз Наблюдателя»
- Log Nine, 1977
- Дэвид Герролд, «BEM»
- Log Ten, 1978
- Ларри Нивен. «Slaver Weapon»
Wanderer Books (1982—1984)
- «Звёздный путь, рассказы, часть II» (Уильям Ротслер), 1982
- «Звёздный путь, рассказы, часть III» (Уильям Ротслер), 1984
Новеллы Pocket Books
Книга Звёздный путь: Фильм была опубликована более чем за год до того как завершилась серия Bantam books, после чего серия Pocket Books продолжилась с книги № 2. Многие новеллы были переизданы под изменёнными названиями, отражающими их включение в серии, такие как «Прошлогодняя сага», «Обособленные миры» и «Рихансу», которые стали включать новеллы ранее опубликованные отдельно.
Эти книги были переизданы Titan Books в Великобритании, с изменённой нумерацией, с 1987 по 1993.
| номер. | название | автор | релиз | год действий |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Звёздный путь: Фильм † | Джин Родденберри | декабрь 1979 | |
| 2 | Эффект энтропии | Вонда Макинтайр | июнь 1981 | |
| 3 | Клингонский гамбит | Роберт Э. Вардеман | октябрь 1981 | |
| 4 | Согласие короны | Говард Вейнстейн | декабрь 1981 | |
| 5 | Проект Прометей | Сандра Маршак и Мирна Кулбрит | март 1982 | |
| 6 | Обитель жизни | Ли Коррей | май 1982 | |
| 7 | Гнев Хана † | Вонда Макинтайр | июль 1982 | |
| 8 | Чёрный огонь | Сони Купер | январь 1983 | |
| 9 | Треугольник | Сандра Маршак и Мирна Кулбрит | март 1983 | |
| 10 | Ромуланская сеть | М. С. Мардок. | июнь 1983 | |
| 11 | Вчерашняя сага, книга 1 Сыны вчерашнего |
А. К. Криспин | август 1983 | |
| 12 | Мятеж на Энтерпрайзе | Роберт Э. Вардеман | октябрь 1983 | |
| 13 | Раненное небо | Диана Дуан | декабрь 1983 | |
| 14 | Трелисансская конфронтация | Дэниел Дворкин | февраль 1984 | |
| 15 | Корона | Грег Бир | апрель 1984 | |
| 16 | Обособленные миры, книга 1 Последнее отражение |
Джо. М. Форд | май 1984 | |
| 17 | Звёздный путь 3: В поисках Спока † | Вонда Макинтайр | июнь 1984 | |
| 18 | Рихансу, книга 1 Мой враг, мой союзник |
Диана Дуан | июль 1984 | |
| 19 | Слёзы певцов | Мелинда Снодград | сентябрь 1984 | |
| 20 | Убийство вулканского академика | Джин Лорра | ноябрь 1984 | |
| 21 | Песнь Ухуры | Джанет Каган | январь 1985 | |
| 22 | Лорд теней | Лауренс Йэп. | март 1985 | |
| 23 | Ишмаэль | Барбара Хамблай | май 1985 | |
| 24 | Убитое время | Делла Ван Хайс | июль 1985 | |
| 25 | Люди и испытания | Маргарет Вандер Бонанно | September 1985 | |
| 26 | Заложники и символы | Majliss Larson | November 1985 | |
| 27 | Подозрительная тень | Дж.M.Диллард | January 1986 | |
| 28 | Кризис на Центавре | Бред Фергузон | март 1986 | |
| 29 | Удача на войне, книга 1 Дредноут |
Диана Кэри | май 1986 | |
| 30 | Демоны | Дж. M.Диллард | июль 1986 | |
| Энтерпрайз: Первое приключение | Вонда Макинтайр | сентябрь 1986 | ||
| 31 | Удача на войне, книга 2 Боевая станция |
Диана Кэри | ноябрь 1986 | |
| Звёздный путь 4: Путь домой † | Вонда Макинтайр | декабрь 1986 | ||
| 32 | Цепь атаки | Джин ДюИз | февраль 1987 | |
| 33 | Глубокий домен | Howard Weinstein | April 1987 | |
| 34 | Мечты ворона | Carmen Carter | June 1987 | |
| Незнакомцы в небе | Маргарет Вандер Бонано | июль 1987 | ||
| 35 | Рихансу, книга 2 Ромуланский путь |
Диана Дуан и Питер Морвуд | август 1987 | |
| 36 | Обособленные миры, книга 2 How Much for Just the Planet? |
John M. Ford | October 1987 | |
| 37 | Жажда кровопролития | J.M. Dillard | December 1987 | |
| Последняя граница | Diane Carey | January 1988 | ||
| 38 | Эпидемия IDIC | Jean Lorrah | February 1988 | |
| 39 | Вчерашняя сага, книга 2 Время вчерашнее |
A.C. Crispin | April 1988 | |
| 40 | Западня Времени | David Dvorkin | June 1988 | |
| 41 | Трехминутная Вселенная | Barbara Paul | August 1988 | |
| Мир Спока ‡ | Diane Duane | September 1988 | ||
| 42 | Worlds in Collision, Book One Memory Prime |
Garfield Reeves-Stevens and Judith Reeves-Stevens | October 1988 | |
| 43 | Последний Нексус | Gene DeWeese | December 1988 | |
| 44 | Vulcan's Glory | D.C. Fontana | February 1989 | |
| 45 | Double, Double | Michael Jan Friedman | April 1989 | |
| Star Trek V: The Final Frontier † | J. M. Dillard | June 1989 | ||
| 46 | The Cry of the Onlies | Judy Klass | October 1989 | |
| The Lost Years Saga, Book One The Lost Years ‡ |
J. M. Dillard | October 1989 | ||
| 47 | Кобояши Мару | Julia Ecklar | December 1989 | |
| 48 | Rules of Engagement | Peter Morwood | February 1990 | |
| 49 | Принцип Пандоры | Carolyn Clowes | April 1990 | |
| 50 | Doctor’s Orders | Diane Duane | June 1990 | |
| Worlds in Collision, Book Two Prime Directive ‡ |
Judith and Garfield Reeves-Stevens | September 1990 | ||
| 51 | Enemy Unseen | V.E. Mitchell | October 1990 | |
| 52 | Home is the Hunter | Dana Kramer-Rolls | December 1990 | |
| 53 | Ghost-Walker | Barbara Hambly | February 1991 | |
| 54 | The Lost Years Saga, Book Two A Flag Full of Stars |
Brad Ferguson | April 1991 | |
| 55 | Renegade | Gene DeWeese | June 1991 | |
| 56 | Legacy | Michael Jan Friedman | August 1991 | |
| 57 | The Rift | Peter David | November 1991 | |
| Star Trek VI: The Undiscovered Country † | J. M. Dillard | January 1992 | ||
| 58 | Faces of Fire | Michael Jan Friedman | March 1992 | |
| Probe ‡ | Margaret Wander Bonnano | April 1992 | ||
| 59 | The Disinherited | Peter David, Michael Jan Friedman, Robert Greenberger | May 1992 | |
| 60 | Ice Trap | L.A. Graf | July 1992 | |
| 61 | Sanctuary | John Vornholt | September 1992 | |
| 62 | Death Count | L.A. Graf | November 1992 | |
| Best Destiny ‡ | Diane Carey | November 1992 | ||
| 63 | Shell Game | Melissa Crandall | February 1993 | |
| 64 | The Starship Trap | Mel Gilden | April 1993 | |
| 65 | Windows on a Lost World | V.E. Mitchell | June 1993 | |
| 66 | From the Depths | Victor Milan | August 1993 | |
| Shadows on the Sun ‡ | Michal Jan Friedman | August 1993 | ||
| 67 | The Great Starship Race | Diane Carey | October 1993 | |
| 68 | Firestorm | L.A. Graf | January 1994 | |
| Sarek ‡ | A. C. Crispin | March 1994 | ||
| 69 | The Patrian Transgression | Simon Hawke | April 1994 | |
| 70 | The Lost Years Saga, Book Three Traitor Winds |
L.A. Graf | June 1994 | |
| 71 | Crossroad | Barbara Hambly | September 1994 | |
| Federation ‡ | Judith and Garfield Reeves-Stevens | November 1994 | ||
| 72 | The Better Man | Howard Weinstein | December 1994 | |
| 73 | The Lost Years Saga, Book Four Recovery |
J.M. Dillard | March 1995 | |
| 74 | The Fearful Summons | Denny Martin Flynn | July 1995 | |
| 75 | First Frontier | Diane Carey and Dr. James Kirkland | August 1995 | |
| 76 | The Captain’s Daughter | Peter David | December 1995 | post-Star Trek VII |
| 77 | Twilight's End | Jerry Oltion | January 1996 | |
| 78 | The Rings of Tautee | Dean Wesley Smith and Кристин Кэтрин Раш | May 1996 | |
| 79 | Invasion #1: First Strike | Diane Carey | July 1996 | |
| 80 | The Joy Machine | Theodore Sturgeon and James Gunn | September 1996 | |
| 81 | Mudd in Your Eye | Jerry Oltion | January 1997 | |
| 82 | Mind Meld | John Vornholt | June 1997 | |
| Vulcan's Forge ‡ | Josepha Sherman and Susan Shwartz | August 1997 | post-Star Trek VII | |
| 83 | Сердце Солнца | Pamela Sargent and George Zebrowski | November 1997 | |
| 84 | Assignment: Eternity | Greg Cox | January 1998 | |
| 85 | My Brother’s Keeper, Book One Republic |
Michael Jan Friedman | January 1999 | pre-TOS |
| 86 | My Brother’s Keeper, Book Two Constitution |
Michael Jan Friedman | January 1999 | pre-TOS |
| 87 | My Brother’s Keeper, Book Three Enterprise |
Michael Jan Friedman | January 1999 | pre-TOS |
| Vulcan's Heart ‡ | Josepha Sherman and Susan Shwartz | July 1999 | ||
| 88 | Across the Universe | Pamela Sargent and George Zebrowski | October 1999 | |
| 89 | New Earth, Book One Wagon Train to the Stars |
Diane Carey | June 2000 | |
| 90 | New Earth, Book Two Belle Terre |
Dean Wesley Smith and Diane Carey | June 2000 | |
| 91 | New Earth, Book Three Rough Trails |
L. A. Graf | July 2000 | |
| 92 | New Earth, Book Four The Flaming Arrow |
Kathy Oltion and Jerry Oltion | July 2000 | |
| 93 | New Earth, Book Five Thin Air |
Кристин Кэтрин Раш and Dean Wesley Smith | August 2000 | |
| 94 | New Earth, Book Six Challenger |
Diane Carey | August 2000 | |
| 95 | Rihannsu, Book Three Swordhunt |
Diane Duane | October 2000 | |
| 96 | Rihannsu, Book Four Honor Blade |
Diane Duane | October 2000 | |
| The Eugenics Wars: The Rise and Fall of Khan Noonien Singh, Book One ‡ | Greg Cox | July 2001 | ||
| 97 | In the Name of Honor | Dayton Ward | January 2002 | |
| The Eugenics Wars: The Rise and Fall of Khan Noonien Singh, Book Two ‡ | Greg Cox | April 2002 | ||
| The Janus Gate, Book One Present Tense |
L. A. Graf | June 2002 | ||
| The Janus Gate, Book Two Future Imperfect |
L. A. Graf | June 2002 | ||
| The Janus Gate, Book Three Future Imperfect |
L. A. Graf | July 2002 | ||
| Errand of Vengeance, Book One The Edge of the Sword |
Kevin Ryan | July 2002 | ||
| Errand of Vengeance, Book Two Killing Blow |
Kevin Ryan | July 2002 | ||
| Errand of Vengeance, Book Three River of Blood |
Kevin Ryan | August 2002 | ||
| The Last Roundup ‡ | Christie Golden | July 2003 | between Star Trek VI and Star Trek VII | |
| Gemini | Mike W. Barr | February 2003 | ||
| Garth of Izar | Pamela Sargent and George Zebrowski | March 2003 | ||
| The Case of the Colonist's Corpse | Tony Isabella and Bob Innll | January 2004 | ||
| Vulcan’s Soul, Book One Exodus ‡ |
Josepha Sherman and Susan Shwartz | July 2004 | TNG era | |
| To Reign in Hell: The Exile of Khan Noonien Singh ‡ | Greg Cox | January 2005 | between TOS and Star Trek II | |
| Ex Machina | Christopher L. Bennett | January 2005 | post-TMP | |
| Engines of Destiny | Gene DeWeese | March 2005 | ||
| Errand of Fury, Book One Seeds of Rage |
Kevin Ryan | April 2005 | ||
| Vulcan’s Soul, Book Two Exiles ‡ |
Josepha Sherman and Susan Shwartz | June 2006 | TNG era | |
| Burning Dreams | Margaret Wander Bonanno | August 2006 | ||
| Constellations | various (short story collection) | September 2006 | ||
| Rihannsu, Book Five The Empty Chair |
Diane Duane | December 2006 | ||
| Происхождение Теней, Crucible: McCoy | David R. George III | November 2006 | ||
| The Fire and the Rose, Crucible: Spock | David R. George III | December 2006 | ||
| Rihannsu, Book Five The Bloodwing Voyages |
Diane Duane and Peter Morwood | December 2006 | ||
| Errand of Fury, Book Two Demands of Honor |
Kevin Ryan | February 2007 | ||
| The Star to Every Wandering, Crucible: Kirk | David R. George III | March 2007 | ||
| Vulcan’s Soul, Book Three Epiphany ‡ |
Josepha Sherman and Susan Shwartz | May 2007 | TNG era | |
| Excelsior: Forged in Fire | Michael A. Martin and Andy Mangels | 2007 |
† novelization of film ‡ hardcover
«Версия Шатнера»
Начиная с 1996 г. Уильям Шатнер (актёр сыгравший капитана Кирка в «оригинальных сериях» и фильме) начал выпуск своей сообственной книжной серии под названием «Версия Шатнера» — сюжет которой основан на предположении что после событий фильма «Поколения» Кирк всё таки вернулся к жизни и продолжил свои приключения.
- Oдиссея
- The Ashes of Eden, 1996
- The Return, 1997
- Avenger, 1998
- Трилогия Зеркальной вселенной
- Spectre, 1999
- Dark Victory, 2000
- Preserver, 2001
- Итог
- Captain's Peril, 2002
- Captain's Blood, 2003
- Captain's Glory, August 2006
электронные книги
In 2006, Pocket expanded its e-book program beyond the Corps of Engineers series to include other parts of the Trek universe, beginning with a 40th anniversary miniseries, Mere Anarchy:
- Mere Anarchy
- Book 1: Things Fall Apart by Dayton Ward & Kevin Dilmore, August 2006
- Book 2: The Centre Cannot Hold by Mike W. Barr, September 2006
- Book 3: Shadows of the Indignant by Dave Galanter, October 2006
- Book 4: The Darkness Drops Again by Christopher L. Bennett, February 2007
- Book 5: The Blood-Dimmed Tide by Howard Weinstein, March 2007
- Book 6: Its Hour Come Round by Margaret Wander Bonanno, April 2007
Vanguard
Star Trek: Vanguard is a «spinoff» of the original series, set aboard a starbase and featuring a new mix of characters, e.g. instead of focusing on a first officer, engineer, and science officer, the main characters include an intelligence officer, a reporter, and a JAG officer.
| номер. | название | автор | релиз | год действий |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Harbinger | David Mack | August 2005 | c. TOS season 1 |
| 2 | Summon the Thunder | Dayton Ward and Kevin Dilmore | June 2006 | c. TOS season 1 |
| 3 | Reap the Whirlwind | David Mack | May 2007 |
Следующее поколение
† novelization of episode or film
‡ initially published in hardback
1. the initial hardcover release had a different ending to the film as released. the subsequent paperback revised this.
Электронные книги
In 2006, Pocket expanded its e-book program beyond the Corps of Engineers series to include other parts of the Trek universe.
- Slings and Arrows
- Book 1: A Sea of Troubles by J. Steven York & Christina F. York, October 2007
- Book 2: The Oppressor’s Wrong by Phaedra M. Weldon, November 2007
- Book 3: The Insolence of Office by William Leisner, December 2007
- Book 4: That Sleep of Death by Terri Osborne, 2008
- Book 5: A Weary Life by Robert Greenberger, 2008
- Book 6: Enterprises of Great Pitch and Moment by Keith R.A. DeCandido, 2008
Титан
Титан это книжное дополнение к общей книжной серии Следующих поколений, рассказывающая о приключениях капитана Райкера и его жены Трой Райкер после назначения Вильяма на крейсер Луна-класса USS Титан (действие разворачиваетсся после фильма: Звездный путь: Возмездие).
| номер. | название | автор | релиз | год действий |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Taking Wing | Michael A. Martin & Andy Mangels | April 2005 | 2379 |
| 2 | The Red King | Michael A. Martin & Andy Mangels | October 2005 | 2379 |
| 3 | Orion’s Hounds | Christopher L. Bennett | January 2006 | 2380 |
| 4 | Sword of Damocles | Geoffrey Thorne | December 2007 |
Глубокий космос 9
† novelization of episodes
‡ not part of DS9 relaunch
Вояджер
† novelisation ‡ not part of Voyager relaunch
Энтерпрайз
| название | автор | релиз |
|---|---|---|
| Разорванный круг † | Diane Carey | October 2001 |
| По правилам… | Dean Wesley Smith & Кристин Кэтрин Раш | Январь 2002 |
| Ударная волна † | Paul Ruditis | October 2002 |
| Какова цена почёта? | Dave Stern | November 2002 |
| Дух Сурака | J.M. Dillard | March 2003 |
| Пространство † | J.M. Dillard | October 2003 |
| Дедал (Звёздный путь) | Dave Stern | Декабрь 2003 |
| Дети Дедала | Dave Stern | Май 2004 |
| Розетта | Dave Stern | February 2006 |
| Последняя крайняя мера | Andy Mangels & Michael A. Martin | May 2006 |
| Польза от мужчин | Andy Mangels & Michael A. Martin | Март 2007 |
† новеллизация по серии.
Новелизации
Фото новеллы
FotoNovels are adapatations in book form of actual television episodes. Other television series such as Battlestar Galatica also did this.
Listed below are books from Star Trek: The Original Series:
- FotoNovel 5: Metamorphosis
- FotoNovel 6: All Our Yesterdays
- FotoNovel 7: The Galileo Seven
- FotoNovel 9: The Devil in the Dark
- FotoNovel 11: The Deadly Years
«Базовые» фильмы
- Star Trek: The Motion Picture, (Pocket Books #1) (Gene Roddenberry)
- Star Trek II: The Wrath of Khan (Pocket Books #7; Duty, Honor, Redemption — Book 1) (Вонда Макинтайр)
- Star Trek III: The Search for Spock (Pocket Books #17; Duty, Honor, Redemption — Book 2) (Вонда Макинтайр)
- Star Trek IV: The Voyage Home (Duty, Honor, Redemption — Book 3) (Вонда Макинтайр), 1986
- Star Trek V: The Final Frontier (J. M. Dillard), 1989
- Star Trek VI: The Undiscovered Country (J. M. Dillard), 1991
- Star Trek: Generations (J. M. Dillard), 1994
- Star Trek: First Contact (J. M. Dillard), 1996
- Star Trek: Insurrection (J. M. Dillard), 1998
- Star Trek: Nemesis (J. M. Dillard), 2002
«Базовые» телесериалы
Оригинальные серии
- Star Trek series by James Blish and J.A. Lawrence (1967-78; see above)
Анимационные серии
- Star Trek Logs series by Alan Dean Foster (1974-78; see above)
Следующее поколение
- Encounter at Farpoint (Дэвид Герролд), 1987
- Unification (Jeri Taylor)
- Relics (Michael Jan Friedman)
- Descent (Diane Carey)
- All Good Things… (Michael Jan Friedman), 1994
Глубокий космос 9
- Emissary DS9 #1 (Diane Carey), 1993
- The Way of the Warrior (Diane Carey)
- The Search (Diane Carey)
- Trials and Tribble-ations (Diane Carey)
- Far Beyond the Stars (Steven Barnes)
- The Dominion War, Book Two of Four: Call to Arms… (Diane Carey)
- The Dominion War, Book Four of Four: …Sacrifice of Angels (Diane Carey)
- What You Leave Behind (Diane Carey)
Вояджер
- Caretaker, (VOY #1) (L. A. Graf), 1995
- Flashback (Diane Carey)
- Day of Honor (Michael Jan Friedman)
- Equinox (Diane Carey)
- Endgame (Diane Carey)
Энтерпрайз
- Broken Bow (Diane Carey), 2001
- Shockwave (Paul Ruditis), 2002
- Surak’s Soul, J.M. Dillard, март 2003
- The Expanse (J. M. Dillard), October 2003
«Базовые» игры
- Klingon (Dean Wesley Smith and Кристин Кэтрин Раш), 1996
- Starfleet Academy (Diane Carey), 1997
Звёздный путь: Новая граница (с 1997)
Primarily written by Питер Дэвид, the New Frontier series marked the first time that an original Star Trek series had been created for the literary franchise.
| No. | Title | Author | Released |
|---|---|---|---|
| 1 | House of Cards | Peter David | July 1997 |
| 2 | Into the Void | Peter David | July 1997 |
| 3 | The Two-Front War | Peter David | August 1997 |
| 4 | End Game | Peter David | August 1997 |
| 5 | Martyr | Peter David | March 1998 |
| 6 | Fire on High | Peter David | April 1998 |
| Captain's Table: Once Burned | Peter David | October 1998 | |
| Double Helix: Double or Nothing | Peter David | August 1999 | |
| 7 | The Quiet Place | Peter David | November 1999 |
| 8 | Dark Allies | Peter David | November 1999 |
| 9 | Excalibur #1: Requiem | Peter David | August 2000 |
| 10 | Excalibur #2: Renaissance | Peter David | August 2000 |
| 11 | Excalibur #3: Restoration | Peter David | November 2000 |
| Gateways: Cold Wars | Peter David | October 2001 | |
| 12 | Being Human | Peter David | November 2001 |
| 13 | Gods Above | Peter David | October 2003 |
| 14 | Stone and Anvil | Peter David | October 2003 |
| No Limits | various (short story collection) | October 2003 | |
| 15 | After the Fall | Peter David | November 2004 |
| 16 | Missing in Action | Peter David | February 2006 |
«Старгейзер»
All books in this series were written by Michael Jan Friedman.
I.K.S. Горкон (с 2003)
All books in this series were written by Keith R.A. DeCandido.
- A Good Day to Die, November 2003
- Honor Bound, December 2003
- Enemy Territory, March 2005
Мини-серии
Вторжение (1996)
This series spanned the entire Star Trek series (at the time, so not including Star Trek: Enterprise) and was part of the numbered Pocket Books series.
- TOS: #1: First Strike (Diane Carey)
- TNG: #2: The Soldiers of Fear (Dean Wesley Smith and Кристин Кэтрин Раш)
- DS9: #3: Time’s Enemy (L.A. Graf)
- VOY: #4: The Final Fury (Dafydd Ab Hugh)
День Чести (1997)
- 1: TNG: Ancient Blood (Diane Carey), 1997
- 2: DS9: Armageddon Sky (L.A. Graf)
- 3: VOY: Her Klingon Soul (Michael Jan Friedman)
- 4: TOS: Treaty's Law (Dean Wesley Smith and Кристин Кэтрин Раш), 1997
- Unnumbered: Star Trek Voyager: Day of Honor: The Television Episode (Michael Jan Friedman) — episode novelization
The Captain’s Table (1998)
- 1: TOS: War Dragons (L.A. Graf), 1998
- 2: TNG: Dujonians Hoard (Michael Jan Friedman)
- 3: DS9: The Mist (Dean Wesley Smith and Кристин Кэтрин Раш)
- 4: VOY: Fire Ship (Diane Carey)
- 5: NF: Once Burned (Peter David)
- 6: TOS (Pike): Where Sea Meets Sky (Jerry Oltion)
- Tales from the Captains Table edited by Keith R.A. DeCandido (anthology)
- «Introduction» by Dean Wesley Smith
- «William T. Riker, U.S.S. Titan: Improvisations on the Opal Sea: A Tale of Dubious Credibility» by Michael A. Martin & Andy Mangels
- «Jean-Luc Picard, U.S.S. Stargazer: Darkness» by Michael Jan Friedman
- «Elizabeth Shelby, U.S.S. Trident: Pain Management» by Peter David
- «Klag, son of M’Raq, I.K.S. Gorkon: loDnI’pu' vavpu' je» by Keith R.A. DeCandido
- «Kira Nerys, Deep Space 9: The Officers' Club» by Heather Jarman
- «Jonathan Archer, Enterprise: Have Beagle, Will Travel: The Legend of Porthos» by Louisa M. Swann
- «Demora Sulu, U.S.S. Enterprise-B: Iron and Sacrifice» by David R. George III
- «Chakotay, U.S.S. Voyager: Seduced» by Christie Golden
- «David Gold, U.S.S. da Vinci: An Easy Fast» by John J. Ordover
Война с Доминионом (1998)
- 1: TNG: Behind Enemy Lines (John Vornholt), 1998
- 2: DS9: Call to Arms (Diane Carey) — novelization of several Deep Space Nine episodes
- 3: TNG: Tunnel Through the Stars (John Vornholt)
- 4: DS9: Sacrifice of Angels (Diane Carey) — novelization of several Deep Space Nine episodes
Пустошь (2000)
- 1: TOS/TNG: Book 1 (Susan Wright)
- 2: DS9/VOY: Book 2 (Susan Wright)
Секция 31 (2001)
- TNG: Rogue (Andy Mangels and Michael A. Martin), 2001
- VOY: Shadow (Dean Wesley Smith and Кристин Кэтрин Раш), 2001
- TOS: Cloak (S.D. Perry), 2001
- DS9: Abyss (David Weddle and Jeffrey Lang), July 2001
Темные Страсти (2001)
This two-part saga takes place within the Mirror Universe during the DS9-Voyager era.
- 1: Book 1 (Susan Wright)
- 2: Book 2 (Susan Wright)
Ворота (2001)
- 1: TOS: One Small Step (Susan Wright), 2001
- 2: Challenger: Chainmail (Diane Carey)
- 3: TNG: Doors into Chaos (Robert Greenberger)
- 4: DS9: Demons of Air and Darkness (Keith R.A. DeCandido)
- 5: VOY: No Man’s Land (Christine Golden)
- 6: NF: Cold Wars (Peter David)
- 7: What Lay Beyond (all above authors)
- 8: epilogue story; see Starfleet Corps of Engineers Vol. 10, below
The Brave and the Bold (2002)
These two books featured a prologue and four tales, covering all five TV series.
- 1: ENT/TOS/DS9: Book 1 (Keith R.A. DeCandido)
- 2: VOY/TNG: Book 2 (Keith R.A. DeCandido)
The Lost Era (с 2003)
| Title | Author | Released | Set |
|---|---|---|---|
| The Sundered | Michael A. Martin and Andy Mangels | August 2003 | 2298 |
| Serpents Among the Ruins | David R. George III | September 2003 | 2311 |
| The Art of the Impossible | Keith R.A. DeCandido | October 2003 | 2328-2346 |
| Well of Souls | Ilsa J. Bick | November 2003 | 2336 |
| Deny Thy Father | Jeff Mariotte | December 2003 | 2355-2357 |
| Catalyst of Sorrows | Margaret Wander Bonnano | January 2004 | 2360 |
| The Buried Age | Christopher L. Bennett | August 2007 | 2355-2364 |
Звёздный флот: Инженерный корпус (с 2000)
Also known as SCE, this series of original novella-length stories are initially published in e-book format online; many of these stories are later reissued in printed collections. Through to summer 2007, the first 43 e-books have been collected into print form.
Printed books in the series include:
- Have Tech, Will Travel (2002)
- Miracle Workers (2002)
- Some Assembly Required (2003)
- No Surrender (2004)
- Foundations (2005)
- Wildfire (2005)
- Breakdowns (2006)
- Aftermath (2006)
In December 2006, the e-book series was relaunched under the title Corps of Engineers. See Starfleet Corps of Engineers#Books for a full list of books and e-books.
Разные работы
- Starfleet: Year One (Michael Jan Friedman), 2002 — originally published in serialized form in different Pocket Books releases; further volumes cancelled due to Star Trek: Enterprise rendering this historical account of Starfleet’s creation moot.
- Tales of the Dominion War (edited by Keith R.A. DeCandido), August 2004
- Engines of Destiny (Gene DeWeese), 2005
- Articles of the Federation (Keith R.A. DeCandido), 2005
- Glass Empires, 2007
- Age of the Empress, Mike Sussman with Dayton Ward and Kevin Dilmore
- The Sorrows of Empire, David Mack
- The Worst of Both Worlds, Greg Cox
- Obsidian Alliances, 2007
- Saturn’s Children, Sarah Shaw
- The Mirror-Scaled Serpent, Keith R.A. DeCandido
- TBA, Peter David
- Strange New Worlds, an annual short story writing competition
- Star Trek: The Amazing Stories (edited by John J. Ordover), 2002 — a collection of licensed short stories that were first published between 1998 and 2000 in the magazine Amazing Stories.
- Star Trek: The Manga (Shinsei Shinsei), 2006 — Published by Tokyopop to commemorate Star Trek’s 40th anniversary.
Книги для подростков
| Title | Author | Released |
|---|---|---|
| Star Trek: The Next Generation Starfleet Academ | ||
| #1 Worf’s First Adventure | Peter David | 1993 |
| #2 Line of Fire | Peter David | 1993 |
| #3 Survival | Peter David | 1993 |
| #4 Capture the Flag | John Vornholt | 1994 |
| #5 Atlantis Station | V.E. Mitchell | 1994 |
| #6 Mystery of the Missing Crew | Michael Jan Friedman | 1995 |
| #7 Secret of the Lizard People | Michael Jan Friedman | 1995 |
| #8 Starfall | Brad Strickland and Barbara Strickland | 1995 |
| #9 Nova Command | Brad Strickland and Barbara Strickland | 1995 |
| #10 Loyalties | Patricia Barnes-Svarney | 1996 |
| #11 Crossfire | John Vornholt | 1996 |
| #12 Breakaway | Bobbi JG Weiss and David Cosy Weiss | 1997 |
| #13 The Haunted Starship | Brad Ferguson | 1997 |
| #14 Deceptions | Bobbi JG Weiss and David Cosy Weiss | 1998 |
| Star Trek: Deep Space Nine | ||
| #1 The Star Ghost | Brad Strickland | 1994 |
| #2 Stowaways | Brad Strickland | 1994 |
| #3 Prisoners of Peace | John Peel | 1994 |
| #4 The Pet | Mel Gilden and Ted Pedersen | 1994 |
| #5 Arcade | Diana G. Gallagher | 1995 |
| #6 Field Trip | John Peel | 1995 |
| #7 Gypsy World | Ted Pedersen | 1996 |
| #8 Highest Score | Kem Antilles | 1996 |
| #9 Cardassian Imps | Mel Gilden | 1997 |
| #10 Space Camp | Ted Pedersen | 1997 |
| #11 Day of Honor: Honor Bound | Diana G. Gallagher | 1997 |
| #12 Trapped in Time | Ted Pedersen | 1998 |
| Star Trek: The Original Series | ||
| #1 Crisis on Vulcan | Brad Strickland and Barbara Strickland | 1996 |
| #2 Aftershock | John Vornholt | 1996 |
| #3 Cadet Kirk | Diane Carey | 1996 |
| Star Trek: Voyager | ||
| #1 Lifeline | Bobbi JG Weiss and David Cody Weiss | 1997 |
| #2 The Chance Factor | Diana G. Gallagher and Martin R. Burke | 1997 |
| #3 Quarantine | Patricia Barnes-Svarney | 1997 |
Аудиокниги
Many Star Trek novels have been adapted for audio, but these are the only original stories produced exclusively for audio.
- Transformations — A Captain Sulu adventure, by Dave Stern
- Cacophony — A Captain Sulu adventure, by JJ Malloy
- Envoy — A Captain Sulu adventure, by LA Graf
- Klingon — by Hilary Bader, based upon the videogame, but more than just an adaptation of the game’s novelization
- Borg — by Hilary Bader, based upon the videogame
- Spock vs. Q — Scripted by Cecelia Fannon; a battle of wits between Spock and Q with the fate of the Earth hanging in the balance, more of a radio play than an audio book
- Spock vs. Q: The Sequel — Scripted by Cecelia Fannon; Spock and Q meet again with surprising results.
Напишите отзыв о статье "Список романов Звёздного пути"
Ссылки
- [trekkieguy.com/reviews_covers.shtml Star Trek: The Original Series Book Reviews]
- [www1.ridgecrest.ca.us/~curtdan/Novels/Main.html Guide to the Bantam novels]
- [www.psiphi.org/cgi/upc-db/ Psi Phi’s Star Trek Books Database]
- [www.simonsays.com/content/index.cfm?sid=44 Simon and Schuster]
- [www.ridgecrest.ca.us/~curtdan/Novels/Novels.html Guide to the Early Star Trek Novels]
- [www.well.com/~sjroby/lcars/ The Complete Starfleet Library]
Примечания
- ↑ Clark, Margaret. [www.trekbbs.com/threads/showflat.php?Number=7106638#Post7106638 Upcoming Publications: January/Februry 2007](недоступная ссылка — история) (January 12, 2007). Проверено 12 января 2007. [web.archive.org/20071113051558/www.trekbbs.com/threads/showflat.php?Number=7106638#Post7106638 Архивировано из первоисточника 13 ноября 2007].
 |
Эта статья или раздел содержит незавершённый перевод с английского языка. Вы можете помочь проекту, закончив перевод.
|
Отрывок, характеризующий Список романов Звёздного пути
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.
Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
