Ссыльный набатный колокол

Ссыльный у́гличский (углицкий) колокол — набатный колокол, «казнённый» отсечением уха и «сосланный» в сибирский Тобольск за то, что в 1591 году известил жителей города Углича о смерти царевича Дмитрия, чем вызвал народное волнение, закончившееся самосудом над предполагаемыми убийцами; пробывший там триста лет, после чего возвращённый обратно. Ныне экспонат Угличского государственного историко-архитектурного и художественного музея.

«Преступление»

В Угличе 15 мая 1591 года в 12 часу субботнего дня сторож Спасского собора Максим Кузнецов и вдовый священник Федот по прозванию Огурец по приказу царицы Марии Нагой били в набат по случаю смерти царевича Дмитрия. Звон собрал на соборной площади горожан, начались волнения и самосуд над лицами, заподозренными в убийстве Дмитрия. Василий Шуйский, расследовавший происшествие в Угличе, казнил 200 угличан, а 60 семей 1 апреля 1592 года сослал в Сибирь (в основном, в Пелым). Набатный колокол, которому к тому времени, как говорится в летописях и преданиях, было уже лет триста, как подстрекателя к бунту сбросили со Спасской колокольни, вырвали ему язык, отрубили ухо, наказали принародно на площади 12 ударами плетей и «сослали» в Сибирь. Есть указания, что угличане почти год волокли его в ссылку на себе.

В ссылке

Колокол в 1593 году был прислан в город Тобольск. Местный воевода князь Фёдор Лобанов-Ростовский запер его в приказной избе и распорядился сделать на нём надпись «первоссыльный неодушевленный с Углича». Затем колокол висел на колокольне церкви Всемилостивого Спаса, что в нагорной части города, близ Иртышского Яра, а потом неизвестно как попал на колокольню тобольского кафедрального Софийского собора, где по причине его резкого и громкого голоса в него отбивали часы и в случае пожара били в набат. Соборная колокольня, построенная в 1683—1685 годах, около 1780 года развалилась, и Угличский колокол, вместе с другими соборными колоколами, был повешен на козлах или срубах, устроенных из брёвен, между Архиерейским домом, Консисторией и Собором. Там он в ночь с 27 на 28 апреля 1788 года во время большого общегородского пожара чуть было не растопился, как некоторые другие соборные колокола. На козлах колокол находился до 1797 года, когда была выстроена новая соборная колокольня и на неё подняли колокола. Скорее всего, именно в это время на колоколе была по чьему-то распоряжению (вероятно, архиепископа Варлаама или заведовавшего при нём строительством абалакского игумена Маргарита) вырезана надпись, рассказывающая об его истории. О ссыльном колоколе вспоминали декабристы, видевшие в нём бунтаря.

В конце 1836 или начале 1837 года по распоряжению архиепископа Тобольского Афанасия Угличский колокол был повешен под небольшим деревянным навесом возле Крестовской архиерейской церкви. Целью перемещения было показать, если потребуется, историческую достопримечательность планировавшему посетить (и посетившему) Тобольск в 1837 году наследнику Александру Николаевичу (однако, осмотра не случилось); а также то, что при перестроенной Крестовой церкви не было благовестного колокола. С тех пор колокол там и находился, сзывая к богослужению в архиерейской церкви — благовест в него, особенно в тихую погоду и при молчании других колоколов, был слышен по всему городу; а также служа предметом любопытства как местных жителей, так и заезжих лиц — помимо прочих его осматривал 24 июля 1868 года великий князь Владимир Александрович. В 1860-х годах для ссыльного колокола и других мелких колоколов Крестовой церкви вместо старого деревянного навеса устроили новый на каменных столбах и несколько далее прежнего от храма.

В народе «биография» колокола обросла преданиями и слухами: повторяется и до сих пор, будто он перед ссылкой был сечён кнутом и будто у него рваные ноздри (у колоколов нет никаких «ноздрей»); что наказан он был за то, что при каком-то пожаре не дал «гулку»; будто тобольский колокол всего лишь копия, так как оригинал либо разбился ещё по дороге в Сибирь, либо при падении соборной колокольни, или растопился во время пожара.

Возвращение

С ними колокол опальный
В этот долгий путь печальный
По снегам отправлен был,
Чтобы больше не звонил.
Чтоб не тешил больше слуха,
Оторвали ему ухо,
Чтоб к молчанию привык —
Медный вырвали язык,
Да для большего позора
Наказали словно вора:
Был он миру напоказ
Плетью бит двенадцать раз…
Бунтарей народ забыл —
Нет следа от их могил,
Но из той из ссылки дальней
Вышел колокол опальный.
Из Тобольска в Углич он
Был обратно возвращён.

Наталья Кончаловская, «Наша древняя столица»

В декабре 1849 года в Угличе возникла мысль о возвращении сюда ссыльного колокола; инициаторами были краеведы и любители старины мещане Иван и Василий Серебренниковы и учитель Фёдор Киссель. 40 местных жителей обратились к министру внутренних дел с просьбой об исходатайствовании им высочайшего разрешения для возвращения из Тобольска за их счёт колокола. Привлечённый к делу Синод запросил справку о колоколе у Ярославской и Тобольской епархий. Рассмотрев приведённые данные о колоколе, он нашёл их неудовлетворительными, и в определении, подписанном 11 мая 1851 года, объявил, «что сими сведениями не подтверждается мысль, что сей колокол есть тот самый, которым возвещено было в Угличе убиение царевича Димитрия». Этим и окончилось тогда дело.

Этнограф Ипполит Завалишин в своей книге 1862 года высказывался, что колокол желательно вернуть из ссылки в Углич, где поставить на площади в центре города на монументальном подножии и увенчать «крестом спасения» — такое «благородное» примирение с прошлым, по его мнению, имеет большое нравственное значение. Церковный краевед Сибири протоиерей Александр Сулоцкий в своей статье 1869 года напротив писал, что колокол лучше бы оставить в Тобольске, так как там он является одной из двух главных достопримечательностей и напоминаний о былых временах наряду с мраморным памятником Ермаку; а в Угличе, на фоне других связанных с царевичем Дмитрием объектов, особенно его дворца, он стушевался бы.

Сулоцкий в 1869 году описывал колокол как корноухий, то есть с отсечённым, а не оторванным ухом; с резким и громким звуком; весом 19 пудов и 20 фунтов (313 кг); медь на поверхности серого цвета; толщина стенок — вершок с третью (5,9 см); окружность по нижним краям — 3 аршина и 3 четверти (2,7 м); края как бы обгрызены, то есть обиты, что говорит о том, что его неоднократно поднимали и спускали с колоколен и перевозили, при этом обращаясь с ним не слишком аккуратно. По краям колокола вырезана (а не вылита) надпись (склад надписи и форма букв нового времени):

Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия в 1593 году, прислан из города Углича в Сибирь, в ссылку в град Тобольск, к церкви Всемилостиваго Спаса, что на Торгу, а потом на Софийской колокольне был часобитной.

Внешние изображения
	[www.siberianway.ru/tobolsk-history/bitmaps/museum3.jpg Муляж в Тобольске]

В 1888 году в Угличе, по инициативе Леонида Соловьёва, опять возникло в среде граждан дело о колоколе, и в 1892 году, после длительной переписки и получения разрешения императора Александра III, в связи с приближающимся 300-летием ссылки, колокол «амнистировали». В Тобольске варшавский студент Флориан Ляхмайер изготовил его муляж из папье-маше, для которого выстроили в Кремле сохранившуюся до наших дней колоколенку; ныне он хранится в Тобольском историко-архитектурном музее-заповеднике. Делегация угличан забрала колокол из Тобольска, выплатив 600 рублей, и 20 мая в 11 часов ночи была торжественно встречена в Угличе. Колокол стал одним из первых экспонатов Угличского музея древностей (сейчас это Угличский государственный историко-архитектурный и художественный музей), где он и хранится поныне в церкви Димитрия на крови.

Вопрос подлинности

В 1980—1989 годах по возникшему ещё в XIX веке вопросу подлинности колокола шла полемика между угличскими исследователями А. М. Лобашковым, отрицавшим её, и А. В. Кулагиным, придерживавшимся противоположной точки зрения. В 1983 году по инициативе Кулагина в Центральной заводской лаборатории ПО «Чайка» были проведены металлографический и химический анализы сплавов нескольких колоколов из Угличского историко-художественного музея, в том числе и ссыльного колокола. Химический анализ показал, что состав бронзы ссыльного колокола следующий: 82,62 % меди, 15,83 % олова и 1,55 % примесей. Также были определены механические свойства. Из исследования Кулагин делает вывод, что колокол лил высококвалифицированный литейщик, работавший в Угличе в конце XV века. По мнению Кулагина, спор о подлинности завершился его победой — в Угличе находится тот самый колокол, что звонил по гибели царевича, хотя противоположное мнение до сих пор распространено.

И мне предлагают — ударить. Я — бью, единожды. И какой же дивный гул возникает в храме, сколь многозначно это слитие глубоких тонов, из старины — к нам, неразумно поспешливым и замутнённым душам.

«Крохотка» А. И. Солженицына «Колокол Углича». 1996-1999. [www.solzhenicyn.ru/modules/myarticles/article_storyid_286.html]

Литература

• Киссель Ф. Х. История города Углича. — Издание второе, репринтное и дополненное. — Углич: Угличский историко-художественный музей, 1994. — 425 с., комментарии 16 с. [рукопись — 1841 год]
• Серебренников С. А. Ссыльный угличский колокол в Тобольске // Ярославские губернские ведомости. 1850, № 5.
  • • … // Московские ведомости, 1854, № 98.
• Серебренников В. И. Ссыльный угличский колокол в Тобольске // Ярославские епархиальные ведомости, 1860, № 10.
• Сулоцкий А. И. Замечательные по Сибири колокола // Москвитянин, 1845, № 11.
  • • [books.google.com/books?id=p8AXAQAAIAAJ&dq=%D0%A1%D1%81%D1%8B%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D0%B9%20%D0%A3%D0%B3%D0%BB%D0%B8%D1%87%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%BA%D0%BE%D0%BB&hl=ru&pg=RA3-PA11#v=onepage&q&f=false …] // Москвитянин, 1849, № 9. — С. 10-15.
    • … // Ярославские губернские ведомости, 1850, № 5.
  • Замечательные по Сибири колокола // Тобольские губернские ведомости, 1858, № 10.
  • Ещё о замечательных колоколах в Сибири // Тобольские губернские ведомости, 1858, № 44.
  • Замечательные по Сибири колокола // [memoirs.ru/files/AlexS_COIDR_71_1.rar Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских. 1871. № 1. — С. 72-84].
• Пыляев М. И. [www.kolokola.ru/history/istoricheskie_kolokola1.htm Исторические колокола] // Исторический вестник. — 1890, октябрь.
• Оловянишников Н. П. История колоколов и колокололитейное дело на заводе товарищества П. И. Оловянишникова сыновья. — Ярославль: 1906. — 152 с., с ил.
• Лавров Д. В. Угличский «ссыльный» колокол. — Углич: Тип. И. А. Дикарёва, 1913. — 32 с.
• Рубцов Н. Н. История литейного производства в СССР, Ч. I. — М.: Гос. научно-техн. изд-во машиностр. лит-ры, 1962. — 288 с. с ил.
• Петриченко А. М. Искусство литья. — М.: Знание, 1975. — 160 с. с ил.
• Лобашков А. М. Первоссыльный неодушевлённый с Углича // Атеистические чтения, Вып. 15, — М.: Политиздат, 1986. — 112 с. с ил.
  • История ссыльного колокола / литературная обработка Н. Б. Трофимовой. — Ярославль: Верхневолжское книжное издательство, 1988. ([www.kolokola.ru/history/uglich1.htm сокращённая версия])
• Добрынин В. Ссыльный колокол // Колокольный звон. Когда ты принесешь благую весть Руси? / Ред. и сост. В. И. Десятерик. — М., 1999. — С. 75-79. [www.zvon.ru/article3.view2.page8.part4.html]
• Кулагин А. В., Кулагин В. А. [uglitcheskiezvony.narod.ru/Produkciya.html История Углича]. — Углич: Историко-музыкальный музей «Угличские звоны», 1989—2006.
  • Кулагин А. В. Осада Угличa. Угличский ссыльный колокол. Геральдика древнего Угличa. — Углич: Музей истории Углича, 2011. — 92 с.: ил.

Отрывок, характеризующий Ссыльный набатный колокол

– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».