Старики (роман)

Старики
The Short-Timers
Жанр:	Автобиография, военный роман
Автор:	Густав Хэсфорд
Язык оригинала:	английский
Дата первой публикации:	1979
Издательство:	Harper and Row (HB) & Bantam (PB)
Следующее:	Бледный Блупер
[www.lib.ru/DETEKTIWY/HASVORD/ Электронная версия]

Старики (англ. The Short-Timers) — американский роман с элементами автобиографии. Написан в 1979 году Густавом Хэсфордом (1947—1993), ветераном морской пехоты США, по своим воспоминаниям о Вьетнамской войне.

Экранизирован в 1987 году Стенли Кубриком и Майклом Герром под названием Цельнометаллическая оболочка.

В 1990 году вышло продолжение романа — сиквел «Бледный Блупер» (The Phantom Blooper) о «предателе» с гранатомётом M79. Планировалась и третья часть (трилогия), однако автор умер вскоре после завершения второй.

По информации официального сайта Хасфорда весь тираж английского издания романов «The Short-Timers» и «The Phantom Blooper» распродан полностью.

Содержание

Старики

• Дух штыка (The Spirit of the Bayonet)
• Личный счет (Body Count)
• Хряки (Grunts)

Бледный Блупер

Бледный Блупер
The Phantom Blooper
Жанр:	Автобиография, Военный роман
Автор:	Густав Хэсфорд
Язык оригинала:	английский
Дата первой публикации:	Февраль 1990 года
Издательство:	Bantam Dell
Предыдущее:	Старики
Следующее:	не написана

• Несчастье солдат.

Главный герой предыдущей книги Джокер служит на военной базе «Кхешань» во Вьетнаме. Он пользуется большим уважением среди сослуживцев, но является объектом ненависти со стороны офицерского состава (главный герой называет их «крысами-служаками»), которые считают его сумасшедшим. На военной базе царит атмосфера хаоса и страха: солдаты отказываются отправляться на задания, употребляют наркотики, дерутся с офицерами. Вдобавок ко всему, среди военных набирают особую популярность легенды о «Бледном блупере» - американском дезертире, перешедшем на службу в Вьетконг. Однажды после минометного обстрела северные вьетнамцы начинают крупномасштабную наземную атаку на Кхешань. В ходе кровопролитного боя Джокер получил контузию и потерял сознание, а на следующий день узнал, что атака была отбита (не без помощи авиации США). Тем же вечером Джокер уходит за блокпост, в предчувствии, что где-то рядом находится Бледный блупер, однако в него стреляет новичок-сослуживец, приняв его за врага. Джокер теряет сознание.

• Путешествие с Чарли.

Джокер живет во вьетнамской деревне «северян». Там он работает добровольно на рисовой плантации, изучает вьетнамский язык и культуру. Жители деревни доброжелательно относятся к военнопленному, считая его своим. Сам же Джокер планирует вступить в партизанский отряд вьетконговцев, а потом, пользуясь суматохой во время боя, сбежать. Он находится на попечительстве у вьетнамца по прозвищу «Дровосек», являющимся ветераном Первой Индокитайской войны, а ныне вербующем молодых людей в партизанские отряды. Так же Дровосек сотрудничает с генералом Южного Вьетнама, который продает ему информацию о готовящихся военных операциях США. Однажды Джокер становится свидетелем бомбежки деревни с помощью фосфорных артиллерийских снарядов, в результате чего на его руках гибнет ребенок. Джокера принимают в региональные силы Национально-освободительной армии, и далее описывается тяжелый быт вьетнамцев в партизанских отрядах. Главный герой забывает о побеге и участвует в военных операциях Вьетконга, в частности в засадах на морских пехотинцев и уничтожении военной базы нунгов с американскими военными специалистами. Джокер вновь оказывается во вьетнамской деревне, в которой он жил, пока считался военнопленным. В один день американцы начинают военную операцию по уничтожению сил северовьетнамской армии, в ходе которой они убивают практически всех жителей деревни, включая женщин и детей (так же они уничтожают весь запас риса и домашнюю скотину). В ходе боя Джокер лично сбивает боевой вертолет «ганшип» и получает осколочное ранение. Американские солдаты не знают, что он воевал против них, и оказывают ему первую помощь, принимая его за военнопленного. Пока Джокер лежит с ранением и ждет погрузки в медицинский вертолет, он наблюдает, как одни солдаты глумятся над трупами убитых вьетнамцев, а другие в это время умирают от полученных ранений.

• Дикое мясо.

Джокер лечится и проходит психиатрическую терапию в Военно-морском госпитале в японской Йокосуке. При этом он даёт всем понять, что не сожалеет о своих действиях в плену Вьетконга, он раздражён и оскорблён своей страной, пославшей его на бесполезную войну. Джокеру грозит военный трибунал и смертная казнь, но по ошибке ему вручают Серебряную звезду, о нем пишут хвалебные статьи в газетах. Командование решает «не разрушать красивую историю» и его увольняют в запас по статье 8. По возвращению в Калифорнию Джокер встречает сослуживца — радиста Донлона, ставшего участником антивоенных протестных митингов. От него он узнаёт, что «Животное» (Animal Mother) попал в плен, сбежал из вьетконговского концлагеря в Лаосе и стал офицером в Кэмп-Пендлоне. Оба участвуют в демонстрации, разогнанной полицией (при этом Донлону выбивают глаз). Джокеру удаётся сбежать при помощи знакомого полицейского снайпера, служившего с ним на базе Кхешань. Далее, Джокер побывал на ферме в Канзасе, родине «Ковбоя». В короткой и нелёгкой встречи с родителями погибшего он не рассказывает им детали гибели их сына. Вернувшись домой, на родную ферму в штате Алабама он окончательно разочаровывается в войне и в Америке. Поняв, что его ничего здесь не держит, он решается отправиться обратно во Вьетнам, чтобы помочь местным жителям (его бывшим противникам — Вьетконговцам) восстановить мирную жизнь после войны.

Литература

• Hasford G. The Short-Timers. — NY.: Bantam, 1979. — 180 p.

ссылки

• [www.lib.ru/DETEKTIWY/HASVORD/ Густав Хэсфорд] в Библиотеке Максима Мошкова
• [militera.lib.ru/prose/foreign/hasford/index.html]
•  (англ.) [gustavhasford.blogspot.ru/ Домашняя страница Густава Хэсфорда]

Отрывок, характеризующий Старики (роман)

– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.