Стасюлевич, Михаил Матвеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Матвеевич Стасюлевич
Дата рождения:

28 августа 1826(1826-08-28)

Место рождения:

Санкт-Петербург

Дата смерти:

23 января 1911(1911-01-23) (84 года)

Место смерти:

Санкт-Петербург

Научная сфера:

история

Альма-матер:

Санкт-Петербургский университет

Михаи́л Матве́евич Стасюле́вич (1826—1911) — русский историк и публицист, редактор журнала «Вестник Европы».



Биография

Сын врача. В 1847 году окончил филологическое отделение философского факультета Санкт-Петербургского университета. В 1849 году защитил магистерскую диссертацию, в 1851 — диссертацию на степень доктора исторических и политических наук. В 1852 году стал доцентом университета, преподавал историю в 4-й (ларинской) гимназии и в Патриотическом институте, а также детям великой княгини Марии НиколаевныМарии Максимилиановне и Николаю Максимилиановичу Лейхтенбергскому. С 1858 года — профессор всеобщей истории. Основные темы исторических работ Стасюлевича — древняя Греция и западно-европейское средневековье.

В 1861 года вместе с К. Д. Кавелиным, А. Н. Пыпиным, В. Д. Спасовичем и Б. И. Утиным ушёл в отставку в знак протеста против подавления студенческого движения. До 1866 года был членом учёного комитета министерства народного просвещения по предмету всеобщей истории.

В 1860—1862 годы преподавал историю Великому Князю Николаю Александровичу.

В 1862—1865 годах издал трёхтомную «Историю средних веков, в её источниках и современных писателях».

С 1866 по 1908 год — редактор либерального литературно-художественного журнала «Вестник Европы»[1]. Сотрудничал во многих органах печати. В 1881 году также издавал ежедневную газету «Порядок», однако после смерти Александра II она была сначала запрещена в розничной продаже, затем приостановлена на шесть недель; в конце концов, «Порядок» просуществовал лишь один год, принеся издателю-редактору немало материального ущерба и моральных тревог и огорчений.

С 1881 года состоял гласным Санкт-Петербургской городской думы. В 1883 году составил исторический очерк деятельности думы.

В 1890 году был избран председателем комиссии по народному образованию, членом которой состоял с 1884 г.; содействовал открытию в городе новых школ и училищ. В 1900 году, вследствие несогласия с городским головой, сложил с себя это звание. В феврале 1911 года А. Ф. Кони писал в «Вестнике Европы»:

Но надо было видеть его на освящениях новых обширных училищных зданий, на актах и школьных празднествах, среди толпы собранных им детей; надо было посетить вместе с ним несколько городских училищ, чтобы понять, сколько любящего сердца и деятельной воли вкладывал он именно в школьное дело… Недаром приняв в своё заведование 262 городских училища и 8 воскресных школ, он через десять лет оставил 344 училища, с 22-мя тысячами учащихся, и 22 воскресных школы. Переживший на два года золотую свадьбу своей безмятежной семейной жизни, он не имел потомства,-- и сердце его широко открылось для чужих детей

12 августа 1909 года городская дума ходатайствовала о присвоении Стасюлевичу звания почётного гражданина и назвала именем Стасюлевича мужское четырёхклассное училище. Ходатайство утверждено Николаем II 29 декабря 1909 года[2].

Был похоронен в приделе «Утоли моя печали» Воскресенской церкви, при входе на Смоленское кладбище[3].

Напишите отзыв о статье "Стасюлевич, Михаил Матвеевич"

Примечания

  1. Журнал, названный в память Н. М. Карамзина, издававшего одноимённый журнал, продолжал традиции карамзинского журнала.
  2. [www.assembly.spb.ru/welcome/show/633200243/458260254 Почётные граждане СПб (1866—1909 гг.), Михаил Матвеевич Стасюлевич] (по данным справочного издания: Почётные граждане Санкт-Петербурга. — СПб.: Композитор, 2007.)
  3. Кони А. Ф. Воспоминания о писателях. — М., Правда, 1989.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Стасюлевич, Михаил Матвеевич

Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.