Страсти (телесериал)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Страсти
Passions
Формат

Мыльная опера

Создатель

Джеймс О'Рейли

В ролях

см. ниже

Страна

США США

Количество сезонов

9

Количество серий

2261

Производство
Исполнительный продюсер

Лиза С. Хессер

Студия

Universal Television

Трансляция
Телеканал

NBC (1999-2007)
The 101 Network (2007–2008)

На экранах

с 5 июля 1999
по 7 августа 2008

Формат видео

480i
720p

Формат звука

Стерео

Ссылки
IMDb

ID 0192917

«Страсти» (англ. Passions) — американская дневная мыльная опера, которая транслировалась на канале NBC с 5 июля 1999 по 7 сентября 2007 года и на The 101 Network с 17 сентября 2007 года по 7 августа 2008 года[1]. В центре сюжета находилась жизнь, а также различные романтические и паранормальные приключения жителей небольшого городка. Основными героями были афро-американская семья Расселов, белые кланы Крэйнов и Беннетов, мексиканско-ирландские Лопесы-Фицджералдсы, а также могущественная ведьма Табита Ленокс, главный антагонист сериала, в исполнении Джульет Миллс.

Мыльная опера была запущена в 1999 году на волне рейтингового успеха у молодой аудитории сюжетной линии «Дней нашей жизни», где персонаж Дидри Холл — Марлена Эванс был во власти сатаны[2]. Когда «Страсти» были запущены, сериал некоторое время также привлекал к экранам значительную аудиторию, но в итоге также как и плачевно известный «Любовь и тайны Сансет Бич» потерпел неудачу[1]. На протяжение основного периода трансляции наиболее известной и успешной частью шоу была многовековая ведьма Табита Ленокс и её ожившая кукла-ребенок Тимми, которых в 2008 году журнал Entertainment Weekly включил в свой список величайших суперпар мыльных опер[3].

В 2004 году, после падения рейтингов, мыльная опера начала подвергаться кардинальным изменениям и ряд персонажей был ликвидирован для ввода новых героев. В 2005 году шоу вошло в историю как первая дневная мыльная опера, где была показана лесбийская пара[4]. 15 августа 2006 года шоу стало первой дневной мыльной оперой, доступной для покупки на iTunes Store, а 6 ноября сериал поставил ещё одно достижение как первое дневное мыло, доступное для легального просмотра в интернете.

Сериал никогда не имел высоких рейтингов, несмотря на свою оригинальность среди дневных мыльных опер и в 2007 году NBC продал права на трансляцию спутниковому каналу The 101 Network[5]. Шоу после переезда на The 101 Network претерпело ряд финансовых и творческих изменений и в итоге было закрыто весной 2008 года[6].



Актёры и персонажи

Напишите отзыв о статье "Страсти (телесериал)"

Примечания

  1. 1 2 Sam Ford. The Survival of Soap Opera: Transformations for a New Media Era. — University Press of Mississippi, 2012. — ISBN 978-1617033179.
  2. [www.rotten.com/library/culture/passions/ Passions]. Rotten. Проверено 11 июня 2013. [www.webcitation.org/6HJoGwRZQ Архивировано из первоисточника 12 июня 2013].
  3. Abby West. [www.ew.com/ew/gallery/0,,20174499,00.html#20397777 17 Great Soap Supercouples]. Entertainment Weekly (29 января 2008). Проверено 11 июня 2013. [www.webcitation.org/6HJoHwT3M Архивировано из первоисточника 12 июня 2013].
  4. [www.glaad.org/poc/coad/nominees/nominees06.php GLAAD Media Awards Communities of African Descent Nominations]. Проверено 6 апреля 2008. [web.archive.org/web/20060216150944/www.glaad.org/poc/coad/nominees/nominees06.php Архивировано из первоисточника 16 февраля 2006].
  5. Josef Adalian. [variety.com/2007/digital/news/passions-heads-to-directv-1117963754/ ‘Passions’ heads to DirecTV]. Variety (24 апреля 2007). Проверено 11 июня 2013. [www.webcitation.org/6HJoIl69N Архивировано из первоисточника 12 июня 2013].
  6. Josef Adalian. [variety.com/2007/scene/news/directv-to-cut-ties-with-passions-1117977472/ DirecTV to cut ties with ‘Passions’]. Variety (10 декабря 2007). Проверено 11 июня 2013. [www.webcitation.org/6HJoKbiv8 Архивировано из первоисточника 12 июня 2013].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Страсти (телесериал)

– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?