Стренин, Фёдор Михайлович
| Фёдор Михайлович Стренин | |||||
 | |||||
| Дата рождения | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения |
село Печерниковские Выселки, Михайловский район, Рязанская область | ||||
| Дата смерти | |||||
| Место смерти |
село Ая, Алтайский район, Алтайский край | ||||
| Принадлежность | |||||
| Род войск | |||||
| Годы службы | |||||
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение | ||||
| Сражения/войны | |||||
| Награды и премии |
| ||||
Фёдор Михайлович Стренин (1921—1948) — старший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1943).
Содержание
Биография
Фёдор Стренин родился в 1921 году в селе Печерниковские Выселки (ныне — Михайловский район Рязанской области). Окончил пять классов школы. В 1938 году переехал в село Ая Алтайского района Алтайского края. В октябре 1941 года Стренин был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. С декабря 1942 года — на фронтах Великой Отечественной войны[1].
К октябрю 1943 года гвардии красноармеец Фёдор Стренин был комсоргом 1-го батальона 72-го гвардейского стрелкового полка 24-й гвардейской стрелковой дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса 2-й гвардейской армии Южного фронта. Отличился во время Мелитопольской операции. 9 октября 1943 года Стренин переправился через реку Молочная и принял активное участие в боях за захват и удержание плацдарма на её берегу. Во время последующих боёв у хутора Вайнау (ныне — село Благодатное Токмакского района Запорожской области Украинской ССР) Стренин заменил собой выбывшего из строя командира роты и успешно руководил штурмом узла немецкой обороны[1].
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 ноября 1943 года за «образцовое выполнение боевых заданий командования по прорыву укрепленной полосы немцев и освобождению города Мелитополь и проявленные при этом отвагу и геройство» гвардии красноармеец Фёдор Стренин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 2230[1].
После окончания войны в звании старшего лейтенанта Стренин был уволен в запас. Проживал и работал сначала на родине, затем в Ае. Скоропостижно скончался 7 июня 1948 года[1].
Был также награждён орденом Красной Звезды и рядом медалей[1].
Память
- Мемориальная доска в память о Стренине установлена Российским военно-историческим обществом на здании Печернико-Высельской школы Михайловского района, где он учился.
Напишите отзыв о статье "Стренин, Фёдор Михайлович"
Примечания
Литература
- Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
- Батуркин П. А., Николенко Л. П. В огне войны. — М.: Московский рабочий, 1983.
- Боевая слава Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1984.
- Рощин И. И., Белодед А. В. Золотые Звёзды комсоргов. М., 1977.
Отрывок, характеризующий Стренин, Фёдор Михайлович
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
