Таиров, Владимир Христофорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Христофорович Таиров<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Полномочный представитель СССР в Монголии
9 февраля 1935 — 19 августа 1937
Предшественник: Сергей Егорович Чуцкаев
Преемник: Сергей Наумович Миронов
 
Рождение: 1894(1894)
с. Испаханчи, Гадрудский р-н, Нагорный Карабах, Российская империя
Смерть: 22 августа 1938(1938-08-22)
Москва, СССР
Профессия: дипломат
 
Военная служба
Звание: бригадный комиссар
 
Награды:

Влади́мир Христофо́рович Таи́ров (наст. имя Рубен Артемьевич Тер-Григорян; 1894 — 22 августа 1938) — советский военный деятель и политработник, разведчик, дипломат, бригадный комиссар. Член РСДРП(б) с 1915 года.





Биография

Окончил Бакинское коммерческое училище (1914), Киевское коммерческое училище (1916), Военно-академические курсы высшего командного состава РККА, Военную Академию РККА.

Награды

Напишите отзыв о статье "Таиров, Владимир Христофорович"

Примечания

  1. [www.knowbysight.info/6_MID/00319.asp Полномочное представительство РСФСР - Миссия - Посольство СССР в Монголии]

Ссылки

  • [www.law-order.ru/reference/ru_t/t65825.html «Великая Россия. Имена» — Энциклопедический справочник | Изд. «Закон и Порядок»]
  • [www.knowbysight.info/TTT/03696.asp Биография в Справочнике по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]


Отрывок, характеризующий Таиров, Владимир Христофорович

Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»