Темпио Малатестиано

Католический храм
Храм Малатеста Tempio Malatestiano
Страна	Италия
Город	Римини
Конфессия	католицизм
Епархия	диоцез Римини
Тип здания	малая базилика
Архитектурный стиль	Раннее возрождение
Автор проекта	Леон Баттиста Альберти
Основатель	Сиджизмондо Малатеста
Строительство	XIII век—1503 годы
Состояние	действующий храм

Темпио Малатестиано — кафедральный собор Римини, выстроенный в середине XV века по новаторскому проекту Л. Б. Альберти как усыпальница владетельного рода Малатеста, откуда и название (итал. Tempio Malatestiano — храм Малатеста). Одна из ключевых построек кватроченто, обозначившая бескомпромиссный разрыв со средневековой зодческой традицией и возрождение многих приёмов античной архитектуры.

История

Первая церковь на этом месте была заложена в IX веке и была посвящена Деве Марии. В XIII веке орден францисканцев выстроил новую церковь св. Франциска в стиле итальянской готики. Здание без приделов в плане напоминало прямоугольник, с одним нефом, который заканчивался тремя апсидами. По некоторым сведениям, неф украшали фрески Джотто.

В середине XV века местный правитель Сиджизмондо Малатеста заказал Альберти реконструкцию здания. На месте монашеской церкви был воздвигнут мавзолей семейства Малатеста. Первый камень на месте нового фундамента был уложен 31 октября 1447 года. Для украшения здания кондотьер привлёк веронского скульптора Маттео ди Андреа де Пасти. По проекту Альберти церковь должен был венчать купол, изображённый на медали де Пасти 1450 года, который напоминал купол римского Пантеона и стал бы одним из крупнейших в Италии, однако это так и не было реализовано. Не была закончена и верхняя часть фасада, которая должна была включать в себя полноценный фронтон.

После отлучения заказчика от церкви в 1460 году работы над памятником его могуществу были приостановлены, из-за чего к 1503 году, когда строительство завершилось, замысел Альберти так и не был воплощён в полной мере. Рядом с Сиджизмондо в мавзолее была похоронена и его метресса Изотта дельи Атти, что воспринималось как вызов католическому благочестию.

В 1809 году войска Наполеона разрушили францисканский монастырь, располагавшийся вокруг церкви. Мавзолей Малатеста был переосвящён как городской собор.

Описание

Церковь имеет широкий мраморный фасад, декорированный скульптурными изображениями, созданными Маттео Де Пасти. В центре находится портал, по обеим сторонам от которого расположены слепые арки, что придаёт зданию некоторое сходство с римскими акведуками.

Внутри здания с правой стороны находятся семь часовен с надгробьями выдающихся жителей Римини:

• В первой от входа часовне (Cappella delle Virtù — капелла Добродетели) погребён сам Сиджизмондо Малатеста.
• В часовне, посвящённой св. Сигизмунду, находятся пять скульптур Агостино ди Дуччио. Здесь же находится фреска Пьеро делла Франческа, изображающая кондотьера коленопреклонённого перед своим святым.
• В часовне Ангелов (Cappella degli Angeli) находится гробница Изотты и распятие, созданное Джотто в начале XIV века.
• Часовня Планет (Cappella dei Pianeti), посвящённая Святому Иерониму, украшенная зодиакальными фигурами. Помимо этого есть изображение триумфальной колеснице Сатурна и Марса, Венеры и Луны. Здесь находится живописная панорама Римини XV века.
• Часовня свободных искусств (Cappella delle Arti Liberali) с изображением Философии, Риторики и Грамматики.
• Часовня детских игр (Cappella dei Giochi infantil), где находятся гробницы первых жен Сиджизмондо: Джиневры д’Эсте и Полиссены Сфорцы, окруженных 61 фигурами играющих и танцующих молодых ангелов.
• Капелла делла Пьета (Cappella della Pietà), где находятся тела некоторых предков Сиджизмондо. Украшена двумя фигурами пророков и десятью сибиллами.

В церкви многократно присутствует монограмма SI (Сиджизмондо и Изотта). Помимо этого, на дом Малатеста указывают многократно встречающиеся геральдические изображения шиповника и слона.

• Rimini019.jpg

  Портал

• Rimini030.jpg

  Центральный неф

• Rimini026.jpg

  Портрет Сиджизмондо Малатеста

• Rimini041.jpg

  Знаки зодиака в капелле Святого Иеронима

• Rimini025.jpg

  Изображения Сивилл

В литературе

Здание упомянуто в книге Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея»:

Сиджизмондо Малатеста, любовник Изотты и сюзеренный властитель Римини, … для культа постыдной страсти воздвиг языческий храм, где совершались христианские богослужения.

— lib.ru/WILDE/doriangray.txt

Ссылки

• [www.archive.org/details/malatestatemples00orsiiala Orsini Luigi, The Malatesta temple; sixtyfour illustrations, and text (1915).]
• [www.rimini-it.it/malatesta/tempio-malatesta-rimini.htm Tempio Malatestiano di Rimini]  (итал.)

Отрывок, характеризующий Темпио Малатестиано

Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?