Тяньцзиньский договор (1885)

Тяньцзиньский договор
Тяньцзиньский договор 1885 года между Японией и Китаем
Тип договора	конвенция
Дата подписания	18 апреля 1885 года
— место	Тяньцзинь, Китай
Подписали	Ито Хиробуми Ли Хунчжан
Стороны	Японская империя Японская империя Империя Цин
Место хранения	Музей императорского дворца, Тайбэй
Языки	китайский язык, японский язык

Тяньцзиньский договор (яп. 天津条约 Тэнсин Дзёяку), также известный как «Соглашение Ли-Ито» — это договор между Японской империей и империей Цин, подписанный после продолжительных переговоров 18 апреля 1885 года в городе Тяньцзинь Ли Хунчжаном (с китайской стороны) и Ито Хиробуми (с японской стороны). Вслед за подавлением переворота Года Обезьяны в Корее в декабре 1884 года, напряженность между Китаем и Японией по поводу внешнего влияния на Корейском полуострове возросла до предела.

Предпосылки

Восстание в Сеуле

После заключения мирного договора на Канхвадо в 1876 году, Япония усилила попытки установить своё господство в Корее. Летом 1882 года в корейской столице вспыхнуло восстание солдат столич­ных правительственных войск старого образца, которым задолжали жалованье рисом за 13 месяцев. Солдатское восстание охватило весь Сеул. К нему присоедини­лись и горожане. Восстание было через 3 дня подавлено расквартированным в Сеуле китайским гарнизоном, в ходе восстания здание японской дипломатической миссии было сожжено и свыше 40 японцев — убито.

С одной стороны, японцы, желая получить компенсацию за при­чиненный ущерб, начали снаряжать военную экспедицию в Корею. С другой — и это сыграло решающую роль — на арену событий вы­шел Китай. Китай, вос­пользовавшись тем, что часть китайских войск так и осталась рассквартированной в Корее, а также имея в виду новую прокитайскую ориентацию королевского двора, вынудил Корею в сентябре 1882 г. подписать неравноправный торговый договор, во многом напоминав­ший корейско-японский и корейско-американский договоры, который в официальных прокламациях именовался «правилами о торговле».

«Правила о торговле»

Соглас­но этому договору китайские подданные, совершившие преступление на территории Кореи, должны были судиться китайскими коммерче­скими агентами, в то время как корейцы, совершившие преступле­ние в Китае, — в соответствии с китайскими законами (ст. 2). Договор предоставлял многочисленные привилегии китайским торговцам на территории Кореи. Кроме того, Китай стал активнее контролировать внутреннюю си­туацию в Корее: для создания в Корее армии нового образца были присланы китайские военные инструкторы. Таким образом, начиная с 1882 года не только Япония, но и Китай стал выступать в роли державы, имеющей новые интересы в Корее, связанные с развитием товарно-денежных отношений.

Договор в Инчхоне

Японское правительство направило в Инчхон десант — в конце августа 1882 года к Инчхону подошла японская эскадра в составе четырёх военных и трех транс­портных кораблей. Японский посланник Ханабуса Ёситада получил приказ добиться от корейского правительства компенсации за ущерб, понесенный японской стороной во время мятежа военных, а также потребовать передачи Японии восточного (значительно удаленного от корейских берегов) острова Уллындо и южного острова Коджедо.

В итоге 30 августа 1882 года в селении Чемульпхо, определенном как место компактного проживания ино­странцев, ведущих свои дела в порту Инчхон, был подписан второй корейско-японский договор. Согласно договору, Корея обя­залась выплатить Японии в качестве компенсации 500 тысяч иен, раз­решить Японии держать войска в своей корейской дипломатической миссии для её охраны, расширить границы свободного передвижения японских подданных по территории Кореи.

Переворот 4 декабря

4 декабря 1884 года корейские реформаторы во главе с Ким Оккюном совершили в Сеуле государственный переворот. Несмотря на то что в Японии с сочувствием относи­лись к корейской партии реформ, прокитайская ориентация большин­ства королевского двора не давала возможности предоставить заем с надеждой на его возвращение. Воодушевлённые успехом японской модернизации, и используя японскую поддержку, корейские реформаторы устроили переворот с целью инициировать аналогичные реформы в Корее. Через 2 дня китайские войска свергли реформаторов и изгнали из Сеула помогавшим восставшим японцев.

После разгрома партии реформ в Корее осталось 3-тысячное китайское войско под командованием ге­нерала Юань Шикая (1859—1916). В начале 1885 года в Корее также бы­ли расквартированы два батальона японских войск для обеспечения безопасности японских граждан в Корее. События поставили Японию и Китай на грань вооруженного конфликта. В этой обстановке и был подписан договор в Тяньцзине.

После неудачной попытки осуществить в Корее государственный переворот японское правительство решило прибегнуть к дипломатическим средствам для утверждения своего господства над Кореей. Цинский Китай, чьи войска ещё находились на Корейском полуострове, также попытался сохранить и усилить своё влияние над Кореей путём дипломатии, поэтому обе стороны попытались урегулировать свои противоречия за столом переговоров.

Подписание договора

Два крупных японских дипломата — Иноуэ и Ито, были направлены — первый в Сеул и второй в Тяньцзинь, чтобы предъявить японские претензии к Корее и одновременно «урегулировать» корейский вопрос с Китаем. Переговоры, которые Ито вёл в Тяньцзине с Ли Хунчжаном, и привели к заключению японо-китайского договора.

Согласно договору:

• Обе стороны договаривались вывести свои войска из Кореи в течение четырёх месяцев после подписания конвенции. Соглашение обязывало обе стороны воздерживаться от вмешательства во внутренние дела Кореи.
• Корейскому правителю Коджону рекомендовано было создать собственную армию, причём необходимо было нанять инструкторов из третьей страны для обучения армии.
• Обе стороны договаривались не посылать войска в Корею без предварительного уведомления друг друга. Сторона, имеющая намерение ввести в Корею войска для подавления беспорядков, должна была предварительно известить другую сторону об этом, причём после выполнения своих задач войска подлежали немедленной эвакуации.

Таким образом, стараниями Ито вопрос о китайском сюзеренитете над Кореей был в тексте конвенции был тщательно обойдён, и преимущества Китая в Корее были фактически сведены на нет.

Последствия

Договор прекращал вассальную зависимость (садэ кёрин) Кореи от Китая. По-сути, договор превратил Корею в совместный протекторат Японии и Цинского Китая. Таким образом, Япония, добившаяся «равноправия» с Китаем в подчинении Кореи, сделала шаг к аннексии последней. Несмотря на продолжительные переговоры, договор не являлся сдерживающим фактором для обеих сторон. Его нарушение китайской стороной привело к новой вехе в японо-китайской конфронтации за обладание Кореей — японо-китайской войне 1894—1895 годов.

В 1894 году, в связи с происходившим в Корее антиправительственным восстанием Тонхак Китай, по просьбе корейского правительства ввёл свои войска в Корею. Япония под предлогом нарушения Китаем конвенции оккупировала ряд корейских портов и окрестностей столицы. Но и после того, как восстание в основном было подавлено, Япония не вывела своих войск, заявила о непризнании китайского сюзеренитета над Кореей, навязала ей договор о союзе. В ночь на 23 июля японскими войсками в Сеуле был организован правительственный переворот. Новое правительство 27 июля обратилось к Японии с «просьбой» об изгнании китайских войск из Кореи. 26 августа Япония заставила Корею подписать договор о военном союзе, согласно которому Корея «доверяла» Японии изгнание китайских войск со своей территории.

Отрывок, характеризующий Тяньцзиньский договор (1885)

– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…