Ультраизм
Ультраизм (исп. ultraismo, исходное значение слова — «крайность во взглядах, мнениях, убеждениях»; от лат. ultra — «находящийся по ту сторону»[1]) — литературное направление, имевшее распространение прежде всего в испаноязычной поэзии Испании и латиноамериканских стран[2].
Основным требованием ультраизма к поэтике была метафора как средство создания «концентрированного поэтического образа». Ультраисты считали метафору самодовлеющей художественной ценностью[3].
Содержание
История направления
Ультраизм возник после Первой мировой войны. В декабре 1918 года испанским критиком Рафаэлем Кансиносом-Ассенсом (1882—1964) был провозглашён девиз ультраизма — ultra (то есть «вне», «сверх», «за пределами»). Одним из вождей ультраизма на начальном этапе стал испанский поэт и критик Гильермо де Торре (1900—1971)[2].
Ультраизм провозгласил необходимость создания такой поэзии, которая соответствует динамизму XX века. Формальными признаками ультраизма стали отказ от рифмы и классической метрики, а также образность, строящаяся в большей степени не на объективных, а на субъективных ассоциациях[2].
Из испанских поэтов к ультраизму примыкали Педро Салинас (1891—1951), Хорхе Гильен (1893—1984), Антонио Эспина (1894—1972)[2], Сезар Арконада (1898—1964). В Латинской Америке основным проводником идей ультраизма стал Хорхе Луис Борхес (1899—1986)[2]. Среди других латиноамериканских литераторов к ультраизма примыкали Рикардо Молинари (1898—1996), Рауль Гонсалес Туньон (1905—1974).
Напишите отзыв о статье "Ультраизм"
Примечания
- ↑ Латинско-русский словарь / Авт.-сост. К. А. Тананушко. — Минск: ООО «Харвест», 2008. — С. 1148. — 1344 с. — 3000 экз. — ISBN 978-985-13-2595-1. — УДК 807.1
- ↑ 1 2 3 4 5 По данным БСЭ (см. раздел Ссылки).
- ↑ Библиотека всемирной литературы. — М.: Художественная литература, 1975. — Т. 170. Поэзия Латинской Америки. — С. 669. — 720 с. — (Серия третья). — 303 000 экз.
См. также
Ссылки
- Ультраизм — статья из Большой советской энциклопедии.
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Ultraísmo (исп.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
Отрывок, характеризующий Ультраизм
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.
Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
