Филипп д’Артуа (сеньор Конша)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Филипп д’Артуа
фр. Philippe d'Artois
сеньор Конша, Нонанкура и Домфрона
 
Рождение: 1269(1269)
Смерть: 11 сентября 1298(1298-09-11)
Род: Капетинги, ветвь Дом д'Артуа
Отец: Роберт II д’Артуа
Мать: Амиция де Куртене
Супруга: Бланка де Дрё

Фили́пп д’Артуа́ (фр. Philippe d'Artois; 1269 — 11 сентября 1298) — сеньор Конша, Нонанкура и Домфрона, сын графа Роберта II д’Артуа и Амиции де Куртене.





Биография

В битве при Фюрне (20 августа 1297, современная Бельгия) сражался под началом своего отца и был тяжело ранен. Он так и не оправился от ран и умер годом позже, в возрасте 29 лет.

Его преждевременная смерть привела в дальнейшем к юридическому спору, в результате которого графство Артуа перешло к его сестре Маго, а не к его сыну Роберту.

Брак и дети

Жена: с июля 1280 года Бланка де Дрё (12701327), дама де Бри-Комте-Робер, дочь Жана II, герцога Бретани. Они имели пять дочерей и одного сына:

Напишите отзыв о статье "Филипп д’Артуа (сеньор Конша)"

Примечания

  1. До недавнего времени большинство исследователей считали её дочерью Роберта III д’Артуа и Жанны де Валуа, но при сравнении дат браков Роберта и Екатерины становится очевидным ошибочность этого мнения.

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/NORTHERN%20FRANCE.htm#PhilippeArtoisConchesdied1298B SEIGNEUR de CONCHES 1298-1332 (CAPET)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 29 августа 2010.

Отрывок, характеризующий Филипп д’Артуа (сеньор Конша)

В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.