Флавий Аврелиан
| Флавий Аврелиан лат. Flavius Aurelianus | ||
| ||
|---|---|---|
| 400 год | ||
| Вероисповедание: | христианин | |
| Смерть: | Константинополь | |
| Отец: | Флавий Тавр (консул 361 года) | |
| Дети: | Флавий Тавр (консул 428 года) | |
Флавий Аврелиан (лат. Flavius Aurelianus) — восточноримский политик и консул 400 года.
Биография
Аврелиан был сыном консула 361 года, Флавия Тавра, и братом Кесария, консула 397 года. Аврелиан был христианином и построил церковь первомученика Стефана.
Аврелиан был префектом Константинополя между 393 и 394 годами. Когда военный магистр Гайна стал наиболее влиятельной персоной при дворе императора Аркадия, он устранил всех своих противников. Гайна знал, что нужен был человек, который стал бы его союзником в Константинополе. Он выбрал Аврелиана и велел возвести его в ранг префект претория Востока (август 399 год), заменив Евтихиана, ставленника Евтропия[1]. Аврелиан, таким образом, стал самым могущественным гражданским должностным лицом императорского двора. Он принимал участие в судебном процессе против Евтропия, который начался в Халкидоне в сентябре того же года[2]. Аврелиан был назначен консулом в 400 году, но его коллега на Западе, военный маагистр Стилихон, не признал его и вступил в открытое противостояние с восточным двором и особенно с Гайной. Он все ещё был префектом в начале 400 года, когда получил распоряжение о конфискации имущества Евтропия и уничтожении его статуй. В середине апреля 400 года, Гайна, который восстал с готами, отправился в Константинополь, где Аркадий вынужден был выдать ему Аврелиана; последний был свергнут с должности консула и отправлен в изгнание (хотя его имущество не было конфисковано). Так Восток остался без консула.
После разгрома готов в Константинополе (12 июля 400), Аврелиан с триумфом вернулся в столицу, хотя он так и не получил назад свой консульский титул. Он был важной фигурой в сенате до конца жизни, и сенат постановил поставить ему статую. В Кодексе Феодосия указано, что Аврелиан был префектом претория Востока во второй раз между 414 и 416 годами.
Аврелиан был выведен в произведении Синезия Киренского «Египтяне, или О провидении», вместе со своим отцом Тавром и братом Кесарием. Тавр был представлен в виде царя-философа, а Аврелиан и Кесарий — в виде его сыновей, Осириса и Тифона соответственно. И, если Тифон в произведении описан весьма нелестно, в мрачных тонах, то Осирис — наоборот восторженно, а сын Арелиана Тавр назван «надеждой римлян»[3].
Напишите отзыв о статье "Флавий Аврелиан"
Примечания
Литература
- Burns, Thomas Samuel. Barbarians Within the Gates of Rome. — Indiana University Press, 1994. — P. 171—173. — ISBN 0253312884.
- Jones, A. H. M. Aurelianus 3 // Prosopography of the Later Roman Empire / A. H. M. Jones, J. R. Martindale, J. Morris. — Cambridge University Press, 1971. — Vol. I : A.D. 260–395. — P. 128—129, 1146. — ISBN 0-521-07233-6 [2001 reprint].
Отрывок, характеризующий Флавий Аврелиан
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
