Франко-советский пакт о взаимопомощи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Франко-советский пакт о взаимопомощи — соглашение о военной помощи между Францией и СССР, заключённое 2 мая 1935 года. Договор знаменовал существенный сдвиг в советской политике от позиции противодействия Версальскому договору к более прозападной политике, связанной с именем Литвинова. Ратификация договора французским парламентом была использована Гитлером как предлог для ремилитаризации Рейнской области, которая была категорически запрещена Версальским договором.





Предпосылки

Инициатива заключения договора исходила от Франции. В октябре-ноябре 1933 г. министр иностранных дел Франции Жозеф Поль-Бонкур предложил своему советскому коллеге Максиму Литвинову обсудить возможность заключения пакта о взаимопомощи между Францией и СССР, а также вступление СССР в Лигу Наций. Политбюро ЦК ВКП(б) признало эти вопросы «дискутабельными» и одобрило начало переговоров о заключении коллективного договора о взаимопомощи между Францией, СССР и Польшей, к которым могли присоединиться страны Балтии, Чехословакия и Бельгия. При этом, СССР отказывался от принятия обязательств по оказанию помощи союзникам Франции Югославии и Румынии. После отставки Поля-Бонкура в феврале 1934 г., ведение переговоров продолжил в апреле 1934 г. его преемник Барту. Одновременно, французская дипломатия пыталась улучшить отношения Москвы с странами Малой Антанты и выступала посредником при их контактах, целью которых было установление дипломатических отношений между ними. 18 мае 1934 г. Барту и Литвинов согласовали на встрече в Женеве новый формат пакта о взаимопомощи – оба министра одобрили приглашении в пакт Германии и Финляндии и неучастие Бельгии. Во время их следующей встрече в Женеве 8 июня, Барту передал Литвинову текст проекта пакта, который включал два договора: первый – о взаимопомощи между Германией, Польшей, ЧСР, СССР, странами Прибалтики и Финляндии, второй – советско-французское соглашение о взаимопомощи против нападения на них участников Локарнского договора или Восточного пакта. Установление на следующий день дипломатических отношений СССР с Чехословакией и Румынией облегчало привлечение Праги к складывающейся оси Париж–Москва. При этом, глава чехословацкой дипломатии Эдуард Бенеш сразу же выразил согласие на участии его страны в Восточном пакте. В то же время, Варшава и Берлин не восприняли идею Восточного пакта с воодушевлением. В итоге, реальные перспективы пакта о заключении коллективного пакта о взаимопомощи намечали участие только СССР, Франции и Чехословакии[1].

После убийства Барту в октябре 1934 г., сменивший его на посту Лаваля продолжил переговоры с Москвой. По мнению Лаваля, ему удалось к этому времени успешно договориться с Муссолини, a Гитлер, с его точки зрения, не возражал против двусторонних пактов. Лаваль считал, что заключение франко-советского договора увеличит силу Франции и побудит Германию договариваться на более выгодных для Франции условиях («я подписываю франко-русский пакт для того, чтобы иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином»[2]). Советская дипломатия также считала, что, в отличие от Барту, истинной целью Лаваля является договорённость с Германией и что уже в апреле 1935 года Лаваль получил согласие Гитлера на «тур вальса с СССР».

Переговоры

Полпред СССР во Франции В. П. Потёмкин получил из Наркоминдела инструкции на проведение переговоров 10 апреля 1935 года. В инструкциях указывалось, что проект договора должен включать оказание военной помощи при агрессии до решения Лиги Наций и использовать советское расширенное определение агрессии, включавшее, кроме объявления войны, необъявленное нападение, артиллерийский обстрел и авиационные бомбардировки другого государства, высадку десантов, морскую блокаду. [2].

Франция настаивала на получении согласия Лиги Наций до оказания помощи стороне, подвергшейся агрессии. В итоге точка зрения СССР была отражена в Статье 3 договора.

Содержание договора и протокола

Статья I устанавливала, что в случае угрозы нападения европейского государства на одну из сторон договора Франция и СССР немедленно начнут консультации. Статья II обязывала стороны оказать немедленную помощь и поддержку другой стороне, если та станет объектом неспровоцированного нападения третьего «европейского государства», тем самым избегая вовлечения Франции в возможный конфликт СССР и Японии. Статьи III и IV устанавливали соответствие договора уставу Лиги наций. Статья V указывала порядок ратификации и продления договора. Договор был заключён на пять лет с автоматическим продлением.

Протокол подписания договора от 2 мая 1935 года уточнял, что решения Лиги Наций не требуется:

«Условлено, что следствием статьи 3 является обязательство каждой договаривающейся стороны оказать немедленно помощь другой, сообразуясь безотлагательно с рекомендациями Совета Лиги наций, как только они будут вынесены в силу статьи 16 устава. Условлено также, что обе договаривающиеся стороны будут действовать согласно, дабы достичь того, чтобы Совет вынес свои рекомендации со всей скоростью, которой потребуют обстоятельства, и что если, несмотря на это, Совет не вынесет по той или иной причине никакой рекомендации или если он не достигнет единогласия, то обязательство помощи, тем не менее, будет выполнено».

Однако, уже следующий раздел протокола подчёркивал непротиворечивость налагаемых договором обязательств позиции Лиги Наций: эти обязательства «не могут иметь такого применения, которое, будучи несовместимым с договорными обязательствами, принятыми одной из договаривающихся сторон,. подвергло бы эту последнюю санкциям международного характера».

Договор в системе международных отношений

Договор рассматривался как часть общеевропейской системы безопасности, планы которой включали Восточный пакт. Так, параграф 4 протокола утверждал, что «переговоры, результатом которых явилось подписание настоящего договора, были начаты первоначально в целях дополнения соглашения о безопасности, охватывающего страны северо-востока Европы, а именно СССР, Германию, Чехословакию, Польшу и соседние с СССР балтийские государства» и, кроме этого договора, «должен был быть заключён договор о помощи между СССР, Францией и Германией, в котором каждое из этих трёх государств должно было обязаться к оказанию поддержки тому из них, которое явилось бы предметом нападения со стороны одного из этих трёх государств».

Подписание договора

Договор был подписан 2 мая 1935 года в Париже. После подписания Лаваль посетил Москву 13—15 мая 1935 года и встретился со Сталиным и Молотовым. После визита было совместное коммюнике, заявившее, что дипломатии обеих стран «с полной очевидностью направляются к одной существенной цели — к поддержанию мира путём организации коллективной безопасности. Представители обоих государств, установили, что заключение договора о взаимной помощи между СССР и Францией отнюдь не уменьшило значения безотлагательного осуществления регионального восточноевропейского пакта в составе ранее намечавшихся государств и содержащего обязательства ненападения, консультации и неоказания помощи агрессору. Оба правительства решили продолжать свои совместные усилия по изысканию наиболее соответствующих этой цели дипломатических путей».

Судьба договора

Дополнительное соглашение, которое должно было определить практические аспекты сотрудничества, не было заключено вначале из-за нежелания П. Лаваля (ратификация договора произошла только после его ухода в отставку). Практические меры по отражению агрессии обсуждались на Московских переговорах 1939 года, которые не привели к соглашению. Договор после этого потерял значение[3].

Сообщение ТАСС (1945 год)

В сообщении ТАСС от 28 марта 1945 года опровергалось наличие в советско-французском договоре о взаимопомощи секретной статьи, предоставляющей СССР свободу действий на Востоке[4].

См. также

Напишите отзыв о статье "Франко-советский пакт о взаимопомощи"

Примечания

  1. Пеганов А. О. [www.academia.edu/11898794/Советско-французские_отношения_в_контексте_проектов_реорганизации_Средней_Европы_1931_1934 Советско-французские отношения в контексте проектов реорганизации Средней Европы, 1931–1934]. // Российские и славянские исследования: научн. сб. Вып. 9. Минск: БГУ, 2015. С. 178–188.
  2. 1 2 [militera.lib.ru/research/1939_uroki_istorii/03.html 1939 год: Уроки истории]. — М.: Мысль, 1990.
  3. [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_diplomatic/1160/%D0%A1%D0%9E%D0%92%D0%95%D0%A2%D0%A1%D0%9A%D0%9E Статья «Советско-французские договоры и соглашения»] в Дипломатическом словаре.
  4. [books.google.com/books?ei=klJ3TvbnLsnkiAKntqmzAg&ct=result&id=aI4eAAAAMAAJ&dq=%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE+%D1%84%D1%80%D0%B0%D0%BD%D1%86%D1%83%D0%B7%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BC+%D0%B2%D0%B7%D0%B0%D0%B8%D0%BC%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D1%89%D0%B8 Советско-французские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941—1945. Т. 2.]. Изд-во полит. лит-ры, 1983. С. 523.

Литература

  • История дипломатии. Под редакцией В. П. Потёмкина. «Политиздат», 1959—1979. [www.diphis.ru/franko_sovetskiy_pakt_o_vzaimopomoshi_-a665.html Раздел шестой. Глава 21].

Ссылки

  • [www.worldlii.org/int/other/LNTSer/1936/87.html Текст договора и протокола подписания].
  • [док.история.рф/20/sovetsko-frantsuzskiy-dogovor-o-vzaimnoy-pomoshchi/ Советско-французский договор о взаимной помощи]. 02.05.1935. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».

Отрывок, характеризующий Франко-советский пакт о взаимопомощи

«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.