Фёдоров, Александр Митрофанович

Александр Митрофанович Фёдоров
Дата рождения:	6 (18) июля 1868(1868-07-18)
Место рождения:	Саратов
Дата смерти:	1949(1949)
Место смерти:	София, Болгария
Род деятельности:	прозаик, поэт, драматург, переводчик
Язык произведений:	русский

Александр Митрофанович Фёдоров (6 [18] июля 1868, Саратов — 1949, София, Болгария) — русский поэт, драматург, прозаик.

Биография

Александр Фёдоров родился в семье сапожника, выходца из крестьян; в раннем детстве остался сиротой, учился в реальном училище, из которого был исключён из-за столкновения с директором. Жил в Москве, Уфе и Одессе; играл на театральной сцене, работал в газетах.

С 1888 года занимается исключительно литературной деятельностью, помещая стихи в периодике. Выпустил три книги «Стихотворений» (1894, 1898, 1903), сборник «Сонеты» (1907), отмеченный влиянием Бунина (который положительно отзывался о стихах Фёдорова).

Был также плодовитым прозаиком (романы «Степь сказалась» (1898) — о расхищении башкирских земель, «Природа» (1906), [lanterne.ru/aleksandr-fedorov-ego-glaza.html «Его глаза» ] (1913) — из жизни художников, и др., сборники рассказов «Буруны», [lanterne.ru/book/aleksandr-fedorov-koroleva/ «Королева» ] (оба — 1910), «Бадера» (1913), [lanterne.ru/book/osennyaya-pautina/ «Осенняя паутина» ] (1917) и др.) и драматургом (пьесы «Бурелом» (1901), «Катастрофа» (1899), «Старый дом» (1902), «Обыкновенная женщина» (1904) и др.) Автор огромного количества фельетонов и статей, переводчик стихотворений А. Теннисона, Дж. Кардуччи, А. Негри, драм Э. Ростана «Сирано де Бержерак» и «Принцесса Грёза», В. Гюго «Лукреция Борджиа».

Для издания Шекспира под редакцией С. А. Венгерова перевел «Троила и Крессиду», поэмы «Венера и Адонис» и «Лукреция» и ряд сонетов. Оказал существенную помощь А. Н. Будищеву в переработке рассказа «Катастрофа» в драму.

В 1911—1913 в Москве вышло семитомное собрание сочинений Фёдорова.

В Одессе познакомил Валентина Катаева с Буниным.

В 1920 эмигрировал в Болгарию, где преподавал русский язык и литературу в гимназиях. Опубликовал «Антологию болгарской поэзии» (1924). В 1927 г. впервые перевел на русский язык и опубликовал классическое стихотворение Ивана Вазова «Ополченцы на Шипке». Стал одним из учредителей и председателем Союза русских писателей и журналистов в Болгарии (1930). В 1930-х гг. подготовил к печати «Антологию болгарской народной поэзии». В 1942 г. написал поэму «Неопалимая купина», в которой выражал уверенность в победе СССР над нацистской Германией. Скончался и похоронен в Софии.

В Советском Союзе переиздавался только роман Фёдорова «Степь сказалась» (Уфа, 1981). Его поэтическое творчество остаётся прочно забытым.

Ссылки

• [er3ed.qrz.ru/fedorov-a.htm Александр Фёдоров. Стихи. Биография. Фото.]
• [mirslovarei.com/content_beo/Fedorov-Aleksandr-Mitrofanovich-13061.html/ Биография]
• [www.vekperevoda.com/1855/afedorov.htm/ Фёдоров, Александр Митрофанович] на сайте «Век перевода»
• [az.lib.ru/f/fedorow_a_m/ Стихотворения, рассказы и переводы Шекспира]
• [lanterne.ru/aleksandr-fedorov/ Александр Фёдоров] в журнале [lanterne.ru/ Фонарь]

Отрывок, характеризующий Фёдоров, Александр Митрофанович

В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.