Чувашов, Эдуард Владимирович

Эдуард Владимирович Чувашов
Род деятельности:	Федеральный судья
Дата рождения:	25 ноября 1962(1962-11-25)
Место рождения:	Тула, СССР
Гражданство:	СССР СССР, Россия Россия
Дата смерти:	12 апреля 2010(2010-04-12) (47 лет)
Место смерти:	Москва, Россия

Эдуа́рд Влади́мирович Чувашо́в (25 ноября 1962, Тула, СССР — 12 апреля 2010, Москва, Россия) — федеральный судья.

Биография

Эдуард Владимирович Чувашов родился 25 ноября 1962 года в Туле. Окончил Высшую юридическую заочную школу МВД СССР. Занимал должность начальника криминальной милиции ОВД Пресненского района города Москвы. В декабре 2001 года Эдуард Чувашов был назначен федеральным судьей Гагаринского районного суда города Москвы. Также с 2005 по 2008 год он был судьей судебной коллегии по уголовным делам первой инстанции, в 2005 году он вынес обвинительный приговор Елене Клименковой, обвиняемой в хищении 46 миллионов долларов, принадлежавших Сбербанку. В марте 2008 года пришёл на работу в Московский городской суд, где рассматривал уголовные дела по первой инстанции. Как отмечала «Российская газета»,

хотя стаж работы Чувашова в Мосгорсуде небольшой, всего два года, ему доверяли рассматривать довольно сложные многотомные уголовные дела, фигурантами которых являлись десятки обвиняемых. Достаточно вспомнить процессы по преступлениям группировок скинхедов. Один из последних приговоров он вынес «по делу группы националистов». Только за последнее время Эдуард Чувашов трижды судил преступников за убийства на почве национальной ненависти. Такие процессы у судей-криминалистов считаются особо сложными.

В Мосгорсуде Чувашов был судьей по ряду громких уголовных дел. В 2009 году он рассматривал дела о коррупции, в том числе в рядах сотрудников МВД и вынес по ним обвинительные заключения. В ноябре того же года Чувашов вынес решение о продлении нахождения под стражей генерала-лейтенанта ФСКН Александра Бульбова, однако сразу после этого с санкции следствия Бульбов был освобожден под подписку о невыезде.

В начале 2010 года Чувашов занимался делом банды русских националистов «Белые волки», признанных виновными в серии убийств и приговорённых к срокам лишения свободы от 6,5 до 23 лет, и рассматривал дело Рыно — Скачевского — других русских националистов, которые за убийства были осуждены к срокам от 6 до 20 годам лишения свободы.

В производстве у Чувашова оставалось два уголовных дела: он должен был выступить председателем в суде над Сергеем Коноплиным и Константином Грызунковым, которых обвиняли в убийстве из хулиганских побуждений, а также в проходившим под грифом «секретно» уголовном деле по статье «терроризм»: обвиняемым был Владимир Белашев из группы «Реввоенсовет», подорвавший в 1997 году памятник Николаю II и минировавший памятник Петру I работы Зураба Церетели в Москве. Судебное заседание по последнему делу, решение по которому пересматривалось по требованию Страсбургского суда, было назначено на 12 апреля 2010 года. Кроме того, в послужном списке судьи Чувашова было несколько крупных коррупционных дел.

Убийство

Судья был убит 12 апреля 2010 года при выходе из своей квартиры в доме номер 24 в Стрельбищенском переулке примерно в 8:30 утра. Неизвестный стрелял из нагана и после убийства скрылся. В розыск был объявлен мужчина славянской внешности. Следствие сразу связало убийство судьи с его профессиональной деятельностью и начало розыск подозреваемого, ориентируясь на запись с камеры видеонаблюдения и показания свидетелей. Следователи обнаружили значительное количество улик на месте, где был убит Чувашов. Были обнаружены отпечатки пальцев, два окурка сигарет, след обуви, волосы, а также микрочастицы. Преступника не только запечатлели видеокамеры, но и запомнил 20-летний дворник. С его слов был составлен фоторобот убийцы, который опубликовали российские СМИ. По его словам, человек был не похож на славянина, больше на уроженца Кавказа. Наиболее вероятной в прессе называли связь убийства с судом над националистами.

14 апреля 2010 года был похоронен на Троекуровском кладбище Москвы.

Расследование

По факту убийства судьи были возбуждены уголовные дела по статьям 295 («посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование») и 222 УК РФ («незаконный оборот оружия»). В мае 2010 года сообщалось, что следствие окончательно связало убийство Чувашова с его профессиональной деятельностью. 25 июня 2010 года глава Следственного комитета Александр Бастрыкин заявил о том, что следствие рассчитывает в скором времени раскрыть это преступление и что основной версией относительно его мотивов остаётся профессиональная деятельность судьи. В марте 2011 года стало известно, что был установлен подозреваемый в убийстве, им оказался 28-летний Алексей Коршунов. При этом указывалось, что Коршунов был хорошим знакомым националиста Никиты Тихонова, который вместе с Евгенией Хасис обвинялся в убийстве адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой. Кроме того, вскоре Коршунов, бежавший на Украину, был обвинен и в убийстве антифашиста Ивана Хуторского в ноябре 2009 года. В связи с этим, в мае 2011 года дела об убийствах Чувашова и Хуторского были объединены в одно производство. В октябре того же года Коршунов погиб в результате случайного подрыва собственной гранаты в Запорожье, когда совершал пробежку на стадионе. 27 июня 2012 года ФСБ России объявила о задержании подозреваемых в причастности к убийству московского судьи. Были задержаны двое 27-летних жителей Подмосковья — Максим Баклагин и Вячеслав Исаев. Они скрывались на съемной квартире во Владимирской области. По версии следствия, Баклагин и Исаев являются членами законспирированных вооруженных групп праворадикалов. Как сообщалось, оба они участвовали с 2004 года в праворадикальных вооруженных группах и подозревались в тяжких преступлениях на территории Подмосковья в 2008-2010 годах. 28 июня 2012 года Следственный комитет предъявил обвинения Вячеславу Исаеву и Максиму Баклагину, задержанным по подозрению в причастности к убийству судьи Мосгорсуда, а также в других преступлениях. Молодым людям вменяются убийство, совершенное организованной группой по мотивам идеологической ненависти, посягательство на жизнь судьи и незаконное хранение оружия. Как стало известно будучи прописаны в Подмосковье, они скрывались на съемной квартире во Владимирской области. Там и было произведено задержание. Задержанные попытались оказать сопротивление, но были быстро обезврежены. При обыске в квартире нашли финский пистолет-пулемет «Суоми», пистолет Макарова и ручную гранату. По данным СМИ изначально Баклагина и Исаева подозревали в другом убийстве. По версии следствия, в 2009 году они вместе со своим единомышленником Юрием Тихомировым зарезали антифашиста Илью Джапаридзе. Всех троих подозреваемых вскоре задержали, но Баклагина и Исаева отпустили под подписки о невыезде. Они сбежали и с тех пор находились в розыске. Тихомиров был приговорен к десяти годам колонии. Пока молодых людей разыскивали, следователи пришли к выводу, что они могли оказывать помощь предполагаемому убийце судьи Чувашова, Алексею Коршунову. В октябре 2012 года Баклагин на закрытом заседании Мосгорсуда признался в слежке за Чувашовым и незаконном хранении оружия и боеприпасов.

11 декабря стало известно, что Баклагину и Исаеву инкриминируется создание организованной преступной группы, которая скрывалась под вывеской «БОРН». По версии следствия в состав группировки входили Исаев, Баклагин, Никита Тихонов и Алексей Коршунов и возможно другие неустановленные лица. Преступную деятельность они вели как минимум с 2008 года. На след группировки правоохранители вышли в 2009 году в ходе расследования убийства адвоката Маркелова и журналистки Бабуровой и ареста Никиты Тихонова и Евгении Хасис. По данным следователей в своих разговорах Тихонов и Хасис упоминали слежку за Чувашовым. По данным следствия слежку за Чувашовым и Хуторским организовали Исаев и Баклагин, а убийство обоих совершил Коршунов. Кроме убийств федерального судьи и антифашиста СКР инкриминирует задержанным убийство антифашиста Ильи Джапаридзе, убийство чемпиона мира по тайскому боксу Муслима Абдуллаева, убийство таксиста Соса Хачикяна, проходившего обвиняемым по делу об избиении беременной сотрудницы Евросети, и покушении на полицейского ОВД Гольяново Гагика Беняминяна, который был вовлечён в имущественный конфликт москвички и её соседей из Средней Азии. Также из колонии в Московский СИЗО был переведён Никита Тихонов. Следствие обвиняет его в соучастии в убийстве. По версии следствия несмотря на то, что во время убийства он был под следствием за убийство Маркелова и Бабуровой, националист занимался подготовкой преступления и передал Коршунову пистолет из которого тот убил судью. По некоторым данным Тихонов дал признательные показания. Также в своё время при обыске у Тихонова были обнаружены фотография и адресные данные судьи. По данным расследования Никита, еще находясь на свободе, вместе с сообщниками разрабатывал план убийства Чувашова, а не принял участия в нём, так как оказался за решеткой. Кроме Тихонова в соучастии убийства подозревается Юрий Тихомиров, уже осуждённый на 10 лет и скрывавшийся на Украине Михаил Волков. Также обвинения в соучастии в убийстве были предъявлены Илье Горячеву, который был арестован в Сербии и выдан России, и бывший по версии следствия главарём БОРН. Однако позднее это обвинение было снято. 25 марта 2014 года дело группировки «БОРН» было передано в суд.

Высказывания

В сеть попала аудиозапись с речью Чувашова по делу «Белых Волков», после которой судью обвинили в русофобии. Чувашов, разговаривая с одним из обвиняемых, в ответ на заявление скинхеда о том, что приезжие безобразно ведут себя в России, заявил, что и русские за границей подчас ведут так, что их порой хочется «вешать и убивать». Пресса писала, что за это Чувашов был включен в «черный список» националистов. Однако процесс по делу «Белых Волков» закончился оправданием некоторых обвиняемых. Впоследствии пресса получила сведения о том, что Чувашову начали поступать угрозы, после чего ему разрешили носить с собой оружие.

Семья

Чувашов был женат. На момент гибели у него осталась двухлетняя дочь, Лада. После убийства Чувашова его родственникам было выплачено 16 миллионов рублей в качестве компенсации.

Ссылки

• Чувашов, Эдуард — статья в Лентапедии. 2012 год.
• Перекрест, Владимир [izvestia.ru/news/360649 Идентификация БОРНа]. Известия (14 апреля 2010). [www.webcitation.org/6Dq9aKFsQ Архивировано из первоисточника 21 января 2013].

Отрывок, характеризующий Чувашов, Эдуард Владимирович

– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.