Чулпан, Абдулхамид Сулейман угли
| Чулпан Абдулхамид Сулейман угли | |
| узб. Cho’lpon Abdulhamid Sulaymon o’g’li | |
 | |
| Род деятельности: |
поэт, писатель, драматург,публицист, переводчик-полиглот |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Награды и премии: |
|
Чулпан Абдулхамид Сулейман угли (узб. Cho’lpon Abdulhamid Sulaymon o’g’li), настоящее имя Абдулхамид Сулейман угли Юнусов (узб. Abdulhamid Sulaymon o’g’li Yunusov) (1897[1], Андижан — 5 октября 1938, Ташкент) — узбекский советский поэт, писатель, драматург и публицист, один из основоположников новой узбекской поэзии. Подписывал свои произведения тахаллусом Чулпан[2].
Содержание
Биография
Абдулхамид Чулпан родился в городе Андижане в 1897 году. Своё образование Чулпан начинает в традиционной местной школе — медресе, где помимо изучения обязательной учебной программы, активно интересуется философией, логикой и историей, увлекается поэзией. Будучи полиглотом, Чулпан в оригинале читает произведения великих поэтов Востока — Фирдоуси, Саади, Хафиза, Омара Хайяма. Позднее, став учеником русско-туземной школы, он знакомится с наследием великих русских классиков — Пушкина и Достоевского, изучение русского языка, также, открывает для него европейскую культуру[3].
Творческий путь писателя начинается с публикации стихотворения «Родственникам туркестанцам» в газете «Садои Туркистон», позднее в этой-же газете публикуется статья Чулпона «Что такое литература?» и рассказ «Доктор Мухаммадиёр».
Многогранный талант Чулпана раскрывается в полную силу, в 1917 году он пишет драму «Халил — искусник», в 1920 году пьесу «Яркиной», один за другим выходят поэтические сборники «Пробуждение» (1922), «Источники» (1923), «Утренние очарования» (1926), «Соз» (1935). В 1924 году некоторые стихотворения Чулпана были изданы на русском языке, в переводе А. Самойловича. В 1936 году выходит роман писателя «Ночь и день». Это произведение Чулпана, вершина его творчества, оказало огромное влияние на формирование традиций узбекского романа.
Чулпан проявляет также яркий талант драматурга, десятки пьес его авторства не сходят с подмостков театров. Талантливый переводчик, Чулпан перерабатывает на узбекский язык «Путешествие по Европе» Лахути, «Дубровского» и «Бориса Годунова» Пушкина, «Мать» и «Егора Булычова» Горького, «Гамлета» Шекспира[2].
Чулпан много путешествует по стране, побывав в Оренбурге, некоторое время проработав в Москве[4].
Гибель
Понимая огромное влияние, которое оказывает литература на общественное сознание, руководство страны придавало большое значение формированию новой социалистической культуры. Политизация узбекской литературы, одновременно проходила в русле новой национальной политики советского руководства. В Узбекистане, как и в других советских республиках разворачивается идеологическая борьба с «буржуазным национализмом». Документы того периода всё чаще содержат критику в адрес нового поколения писателей за слабое освещение «борьбы против классовых врагов», разворачивается компания «массовых чисток», направленная против творческой интеллигенции. Среди попавших под политическую чистку оказался и Чулпан[5].
В 1937 году Чулпан был арестован и через год 5 октября 1938 года расстрелян[3].
Реабилитация и память
В 1956 году Чулпан был посмертно реабилитирован. Но, только с конца 80-х годов вновь начинают переиздавать произведения писателя.
К официальному празднованию 100-летнего юбилея писателя в Узбекистане, в Ташкенте был открыт мемориальный музей Чулпана[6]
Указом Президента Узбекистана Чулпан посмертно награждён орденом Мустакиллик.
В Ташкенте установлен памятник Чулпану работы скульптора Джалалитдина Миртаджиева[7].
Именем Чулпана названо крупнейшее издательство Узбекистана[8].
Напишите отзыв о статье "Чулпан, Абдулхамид Сулейман угли"
Примечания
- ↑ Данные о годе рождения Чулпана сильно расходятся, например в БСС указан 1893 год. Официально в Узбекистане принят год рождения писателя 1897. В 1997 году в Узбекистане был торжественно отмечен 100-летнию юбилей Чулпана.
- ↑ 1 2 [jadid.uz/cholpon/ Абдулхамид Чулпан] (узб.)
- ↑ 1 2 [literature.uz/chulpan/ Абдулхамид Сулейман (Чулпан)]
- ↑ [kh-davron.uz/kutubxona/uzbek/chulpan-stixi.html Чулпан. Стихи]
- ↑ З.Р. Ишанходжаева Репрессивная политика Советской власти и её воздействие на культурную жизнь Узбекистана (1925—1950 гг.) // Автореферат докторской диссертации. — Т.: Институт истории АНРУз, 2012. — С. 33—36. — 50 с.
- ↑ [www.pv.uz/today/19.09.2014 Где сходятся столетия. Газеда Правда Востока]
- ↑ [www.gazeta.uz/2015/02/16/rm/ Память Джалалитдина Миртаджиева почтили в Ташкенте]
- ↑ [www.chulpan.uz/ ИПТД имени Чулпана]
Отрывок, характеризующий Чулпан, Абдулхамид Сулейман угли
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
