Чёрная смерть (фильм)
| Чёрная смерть | |
| Black Death | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Дуглас Рэй |
| Автор сценария |
Дарио Полони |
| В главных ролях |
Шон Бин |
| Оператор |
Себастьян Эдшмид |
| Композитор |
Кристиан Хэнсон |
| Кинокомпания |
Revolver Entertainment |
| Длительность |
102 мин |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Чёрная смерть» (англ. Black Death) — фильм режиссёра Кристофера Смита по сценарию Дарио Полони. В главных ролях снимались Шон Бин, Эдди Редмэйн и Кэрис ван Хаутен.
Действие фильма происходит в средневековой Англии во время эпидемии бубонной чумы. Молодой монах Осмунд вызывается провести инквизитора Ульрика и его солдат в удалённую деревню, по слухам, избежавшую чумы — потому, что её жители отреклись от Бога.
Сюжет
1348 год, в Европе свирепствует эпидемия «черной смерти» — легочной чумы. Тысячи и тысячи людей в городах и деревнях умирают в жутких мучениях. Послушник Осмунд (Эдди Редмэйн), истовый христианин, находится на распутье — вокруг царит смерть, люди, находясь в суеверном страхе, верят, что чума — это Божья кара, посланная им за грехи, и в то же время церковь пытается укрепить свою власть посредством охоты на ведьм и жестоких расправ над ними. Однако сердце Осмунда полно сострадания и он молится о том, чтобы его вера укрепилась и прошли эти страшные времена. С другой стороны, его желание стать церковнослужителем подвергается испытанию из-за его любви к Аврил (Кимберли Никсон). Она хочет убежать из города, от неминуемой смерти, и просит его бежать вместе с ней. Осмунд колеблется. Аврил обещает ждать его у дорожного креста в Денвичском лесу.
В это же время в аббатство приезжают посланники епископа: рыцарь Ульрик (Шон Бин) и Суайр (Иман Эллиот). Они рассказывают, что до епископа дошли слухи о том, что жители одной из удалённых деревень каким-то чудесным образом не заразились чумой, и просят аббата дать им проводника через Денвичский лес и болота. Осмунд, веря, что это ответ на его молитвы и что ему выпал шанс проверить свою преданность церкви, вызывается в качестве проводника. Ульрик забирает его с собой. Осмунд присоединяется к отряду Ульрика и понимает, что его спутники на самом деле инквизиторы, уверенные в том, что спасение деревни — дело рук дьявола, а в деревне действует некромант — колдун, умеющий поднимать мертвецов из могилы. С собой они везут повозку с пыточными инструментами и с железной клеткой для колдуна. Во время путешествия боец Грифф, зараженный чумой, понимая, что на этом его поход закончен, просит Вульфстена убить его.
Улучив момент, Осмунд сбегает к денвичскому придорожному кресту, где его должна была ждать Аврил. Он находит лишь лошадь девушки, части её платья и следы крови; в этот момент на него нападают лесные разбойники. Осмунду удается добежать к лагерю и предупредить товарищей о нападении. Они вступают с разбойниками в бой, перебив их, но потеряв в бою солдата Иво. Осмунд пребывает в отчаянии, оплакивая Аврил, он уверен, что Господь покарал его за слабость.
Ульрик и его спутники, оставив свою повозку на болотах, недалеко от деревни, приходят в селение. Но, не желая спугнуть колдуна, представляются усталыми путниками, на которых напали разбойники, и просят приюта. Жители во главе со старейшиной Хобом (Тим Макиннерни) приветствуют гостей и предлагают переночевать, предоставляя им для ночлега заброшенную церковь. Также Ульрик видит у одной из крестьянок медальон посланника епископа и понимает, что в эту деревню уже были когда-то посланы солдаты для расследования. Он просит своих спутников быть настороже. Прекрасная знахарка и травница Лангива (Кэрис ван Хаутен) перевязывает рану Осмунда. Она показывает Осмунду тело Аврил, рассказывает, как они нашли её в лесу, говорит, что перед смертью Аврил вспоминала о нём, утешает Осмунда и обещает похоронить её. Во время вечернего ужина Лангива уводит Осмунда в лес, где он становится свидетелем языческого обряда, в ходе которого Лангива возвращает Аврил к жизни. Тем временем Ульрик и его отряд попадают в ловушку, их, одурманенных сонными зельями, подмешанными в еду и питьё, легко пленяют жители деревни.
На рассвете связанных инквизиторов, включая и Осмунда, держат в клетке с водой. Лангива — истинная глава языческой общины — произносит гневную речь против церкви и её служителей, показывая, какой смертельный дар они привезли с собой — повозку, гружёную оружием и пыточными инструментами. Лангива предлагает им либо отречься от Христа и своей веры, либо стать принесёнными в жертву для спасения деревни от чумы. Ульрик, Вульфстен, Молд и Дэливага проклинают её и храбро отказываются от предложенного «спасения». Дэливагу распинают на кресте. Суайр, боясь такой расправы, трусливо отрекается от Христа. На глазах у его соратников Хоб крестит Суайра в новую веру, но затем его уводят в лес, надевают на голову мешок и вешают.
Лангива предлагает отречься Осмунду, соблазняя его свиданием с его любимой Аврил. Осмунд приходит в хижину к Аврил и, уверенный, что воскрешённая Аврил стала рабой тёмных сил, убивает её. Он выносит её тело к собравшимся и говорит Лангиве, что теперь Аврил навсегда с Господом, так же как и его сердце. Ульрик осыпает язычников проклятиями, радуясь, что ведьма оказалась бессильна. За это Лангива пытает его, приказав привязать его за руки к двум лошадям, и требует его отречения. Измученный Ульрик просит позвать Осмунда. Он хвалит его за мужество и непреклонность и просит снять с него рубашку. Когда Осмунд разрывает её все видят на теле Ульрика чумные бубоны. Торжествуя, Ульрик призывает гнев Господень на головы жителей деревни: «Я Смерть, и я заберу вас всех с собой!». Лошади разрывают Ульрика на части, толпа в ужасе разбегается. Вульфстен и Молд, выбравшись из клетки, вступают в бой с сельчанами. В этой битве Хоб убивает Молда.
Осмунд преследует Лангиву на болотах, где она сообщает ему правду: никакой чёрной магии не было, Аврил вообще не умирала, а находилась всего лишь в наркотическом дурмане — с помощью подобных «чудес» Лангива поддерживала власть над общиной. Осмунд, обескураженный этой новостью, теряет Лангиву из вида, так и не настигнув её.
Вульфстен привозит обессиленного Осмунда назад в аббатство, «колдуна» Хоба, запертого в клетку, он увозит к епископу. Несколько лет спустя Осмунд становится бессердечным инквизитором, таким же фанатиком, каким был Ульрик. Он сам ищет, пытает, требуя признания, и казнит «ведьм», видя в каждой из них зловещий образ Лангивы.
В ролях
- Шон Бин — Ульрик
- Эдди Редмэйн — Осмунд
- Кэрис ван Хаутен — Лангива
- Дэвид Уорнер — аббат
- Джонни Харрис — Молд
- Кимберли Никсон — Аврил
- Тим Макиннерни — Хоб
- Джон Линч — Вульфстен
- Энди Найман — Дэливаг
- Иман Эллиотт — Суайр
- Тиго Гернандт — Иво
- Джеми Баллард — Грифф
Напишите отзыв о статье "Чёрная смерть (фильм)"
Ссылки
- [www.blackdeathmovie.com/ Официальный сайт фильма] (англ.)
- [blackdeath.centralfilm.de/ Официальный сайт фильма] (нем.)
- «Чёрная смерть» (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||
Отрывок, характеризующий Чёрная смерть (фильм)
– Поверю!Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
