Шахатуни, Елизавета Аветовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Елизавета Аветовна Шахатуни
Дата рождения:

20 декабря 1911(1911-12-20)

Место рождения:

Ереван, Эриванская губерния,
Российская империя ныне Армения

Дата смерти:

28 октября 2011(2011-10-28) (99 лет)

Место смерти:

Киев, Украина

Страна:

Российская империя Российская империя
СССР СССР
Украина Украина

Научная сфера:

Авиастроение

Место работы:

ОКБ А. С. Яковлева,
АНТК им. Антонова

Учёная степень:

доктор технических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Ереванский государственный университет,
Московский авиационный институт

Известен как:

разработчик прочности и долговечности воздушных судов

Награды и премии:

Елизавета Аветовна Шахатуни (20 декабря 1911, Ереван — 28 октября 2011, Киев) — советский и украинский ученый. Инженер и авиаконструктор, доктор технических наук, профессор. Лауреат Ленинской премии (1962). Вторая жена конструктора Олега Антонова.





Биография

Детство и юность

Елизавета Шахатуни родилась 22 декабря 1911 года в Ереване. Отец Шахатунян Аветис Тигранович — был политическим деятелем Закавказья начала 20 века, являясь одним из идеологов движения Дашнакцутюн. Мать работала учительницей.[1]

После окончания школы Елизавета Шахатуни два года училась на инженерном факультете Ереванского государственного университета. В 1930 году поступила в Московский авиационный институт, где её зачислили сразу на второй курс. Занималась в кружке планеристов. Окончив в 1935 году учёбу, начала работать в авиапромышленности, попала на завод илюшинских самолетов в качестве специалиста по вооружению и оборудованию.[2]

Война

Работа, ввиду тяготения Шахатуни к расчетам прочности, ей не нравилась, и через полгода она перевелась на гражданское предприятие — маленький планерный завод в Тушино, где работала с 1937 по 1939 год. В Тушино она знакомится с руководителем конструкторского бюро — известным авиаконструктором Олегом Антоновым. В 1941 году Антонов получил задание по организации производства планеров в Каунасе на базе бывшего трамвайного завода, куда набирая людей, он пригласил в бюро и Шахатуни. Спустя некоторое время, накануне войны, Олег Антонов и Елизавета Шахатуни поженились. Вскоре с началом войны КБ, так по сути и не начав полноценно работать, в срочном порядке было эвакуировано в Москву. В этом же году Шахатуни была зачислена в ОКБ А. С. Яковлева, в котором благополучно проработала до 1945 года. В годы войны конструкторским бюро был создан десантный планер, потом — буксировочный планер-биплан («Крылья танка»), предназначавшийся для воздушной перевозки бронированных машин. В этом проекте Елизаветой Шахатуни было рассчитана прочность крыльев и гусениц танка, чтобы те не повредились при посадке.[2]

Послевоенный период

После окончания войны, в 1946 году Антонов был назначен главным конструктором проектного бюро в Новосибирский филиал, где получил задание создать самолет для нужд сельского хозяйства. Через некоторое время появился биплан СХА-1 (опытный вариант Ан-2), позже названный в народе «кукурузником». Работу по расчету прочности самолета осуществил отдел, которым руководила Шахатуни.

Вскоре КБ, которым руководил Антонов, было переведено в Киев, где было налажено строительство военно-транспортных и пассажирских самолетов. Елизавета Шахатуни, будучи уже профессором, доктором технических наук выступала ответственным за прочность и безопасность этих самолетов, расчет которых был осуществлен ею. В 1955 году был создан новый самолет Ан-8, а чуть позже Ан-10 и Ан-1. Расчет их прочности был произведен коллективом под руководством «стальной армянки». Но главным успехом отдела коллектива под руководством Шахатуни явился расчет прочности самолета Ан-22 «Антей», который имел взлетный вес в более чем 250 тонн и мог поднять в воздух до 80 тонн груза. Более того, в дальнейшем самолетом был установлен 41 мировой рекорд, включая максимальную грузоподъемность.[2] За создание самолета Шахатуни была удостоена звания лауреата Ленинской премии[3].

Однако, в разгар «холодной войны» рекорд, установленный Ан-22, был побит американским самолетом «Гэлэкси». Взлетный вес воздушного судна превышал 370 тонн, а грузоподъемность доходила до 120 тонн. Проектное бюро под руководством Антонова получило задание ещё более увеличить грузоподъемность самолетов. Как результат, в 1982 году впервые в воздух поднялся Ан-124 «Руслан», взлетный вес которого равнялся 405, а максимальная грузоподъемность 171 тонн. Помимо всего прочего Шахатуни принимала участие и в работе по созданию самолетов Ан-14, Ан-24, Ан-26, Ан‑30, Ан-32 и др. Ей принадлежит изобретение сварки-склеивания конструкции самолета, в результате чего срок эксплуатации самолетов увеличился до 45 тысяч часов.[2][3]

Елизавета Шахатуни также преподавала в Киевском институте Инженеров Гражданской Авиации(КиИГА).

Смерть

Елизавета Аветовна Шахатуни умерла 28 октября 2011 года в Киеве. 30 октября в армянской часовне состоялась церковная панихида по усопшей. На следующий день в административном здании завода АНТК им. Антонова состоялась гражданская панихида, после чего известный советский конструктор была похоронена на городском кладбище «Берковцы». Отпевание по армянскому обряду совершил архиепископ Григорис Буниатян и о. Тер-Ованес. На могилу Елизаветы Шахатуни положили горсть родной земли привезенной из Армении[1].

Награды

Напишите отзыв о статье "Шахатуни, Елизавета Аветовна"

Примечания

  1. 1 2 Киевская армянская община // [www.kievao.com.ua/index.php?option=com_content&view=article&id=444:2011-10-30-19-18-08&catid=1:2009-08-19-22-31-48&Itemid=28 Умерла Елизавета Шахатуни]
  2. 1 2 3 4 Асканаз АБРААМЯН // Собеседник Армении // [analitika.at.ua/news/zapas_prochnosti_elizavety_shakhatuni/2009-11-01-16601 Запас прочности Елизаветы Шахатуни]
  3. 1 2 TERT // [www.tert.am/ru/news/2011/10/31/shahatuni/ Скончалась авиаконструктор Елизавета Шахатуни]

Отрывок, характеризующий Шахатуни, Елизавета Аветовна

По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».