Эллинский союз

Эллинский союз — политическая организация в Древней Греции, образовавшаяся в 224 г. до н. э. и включавшая в свой состав Македонию, Фессалию, Ахейский союз, Эпир, Акарнанию, Беотию, Фокиду, Локриду.

Образование союза

Союз был заключён во время неудачной для ахейцев Клеоменовой войны, когда речь шла о существовании самого государства ахейцев. Союз изначально был направлен против Спарты, но и после победы в войне он не был распущен, так как ахейцы воспользовались этим союзом для расширения сферы своего влияния на Пелопоннесе, а македоняне — в Средней Греции.

Союзный договор

Договор был заключён по инициативе македонского царя Антигона III Досона между Македонией и Ахейским союзом, к которому присоединились союзные государства. Эллинский союз продолжал традицию образования союзов греческих государств во главе с Македонией (Коринфский союз 338 г. до н. э. во главе с Филиппом II, союз 302 г. до н. э. во главе с Антигоном I и Деметрием Полиоркетом), повторял многие их пункты, но основывался на совершенно других принципах.

Первый пункт (πατρος πολιτεια) соглашения подразумевал неизменность политического строя члена союза в таком виде, в каком он был на момент заключения союза. Поскольку политический строй ряда государств в эти времена уже не всегда был промакедонским, его сохранение теперь не несло никакой выгоды Македонии.

Важнейшим условием явилось запрещение союзникам вести самостоятельную внешнюю политику. Союзникам позволялись отдельные внешнеполитические акции, пока они не мешали интересам союза в целом. Запрещались войны между отдельными членами союза. Объявлялся Общий мир (κοινη ειρηνη). Одним из условий Общего Мира была гарантия свободы мореплавания, причём запрещение пиратства в договоре 224 г. до н. э. было направлено прежде всего против этолийцев.

Внешняя политика союза вырабатывалась на основе общего решения синедриона в Коринфе. В исключительную компетенцию синедриона входило также объявление войны и заключение мира.

Положение Македонии как гегемона не давало ей возможности вмешательства во внутренние дела членов союза. Антигон Досон и Филипп V в отношении греческих государств вели политику, принципиально отличающуюся от политики предшествовавших им царей. Члены союза считались равноправными. Македонские цари отказались от поддержания промакедонских правительств, не насаждали свои гарнизоны в греческих государств. Многие македонские гарнизоны, например, на Эвбее, появились в городах только в ходе военных действий в Союзническую и Первую Македонскую войны. Так, Филипп V отказался от намерения ввести македонский гарнизон в Мессении, так как этому воспротивился Ахейский союз. Более того, несмотря на очевидное военное преимущество Македонии, главенство в союзе во многом было у Ахейского союза. Например, Ахейский союз был вполне самостоятельным в своих действиях и не был обязан согласовывать свои действия с гегемоном. Не известен ни один случай, когда ахейцы в своей внешней политике согласовывали свои действия с Филиппом V.

Распад союза

Несмотря на успешные действия членов Эллинского союза в Союзническую войну против этолийцев, этот союз оказался непрочным образованием. Македония продолжала рассматриваться греческими государствами как враг даже после того, как коренным образом изменила по отношению к ним свою политику. Поэтому римлянам не составило труда при помощи своей дипломатии оттолкнуть от Македонии всех её союзников на Балканах в ходе Македонских войн. Македония оказалась практически изолированной и потерпела поражение, что в конечном итоге и обусловило переход всего Балканского полуострова под власть Рима.

Источники

• Н. Ю. Сивкина «Последний конфликт в независимой Греции. Союзническая война 220—217 гг. до н. э.» — СПб. 2007. — 384 с.
• Н. Ю. Сивкина «Koine Eirene в политике Филиппа V»
• Н. Ю. Сивкина «Устремления создателей Эллинской лиги в период 224—220 гг.до н. э.»

Отрывок, характеризующий Эллинский союз

На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.