31-я кавалерийская дивизия (2-го формирования)
Поделись знанием:
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
(перенаправлено с «31-я кд (2ф)»)
31-я кавалерийская дивизия (2-го формирования) (31-я кд (2ф)) | |
| Войска: |
сухопутные |
|---|---|
| Род войск: | |
| Формирование: |
июль 1941 года |
| Расформирование (преобразование): |
август 1945 года |
| Преемник: | |
| Боевой путь | |
|
1941-1945: Западный фронт, Юго-Западный фронт, Воронежский фронт, 1-й Украинский фронт | |
31-я кавалерийская дивизия — воинское соединение СССР во Второй мировой войне.
Содержание
История дивизии
Сформирована в июле 1941 года в Воронежской области как 31-я кавалерийская дивизия (2-го формирования). В её состав вошли 111, 114 и 116-й кавалерийские полки и другие части.
По состоянию на 1 октября 1941 года входила в состав 49-й армии Резервного фронта. 3 октября, согласно директивы Ставки ВГК № 2703/оп командующим войсками Резервного фронта об изменении районов сосредоточения дивизий, 31-й кавалерийской дивизии было приказано во изменение ранее данной директивы сосредоточиться в районе города Белёв.
Впервые вступила в бой 10 октября 1941 года под г. Козельск в ходе оборонительного сражения под Москвой в составе 49-й армии Западного фронта, выполняя задачу по обороне направления Козельск, Белёв.
В конце октября - середины ноября во взаимодействии с другими соединениями 50-й армии вела упорные бои в районе г. Тула. С переходом войск Западного фронта в контрнаступление действовала по тылам и коммуникациям противника в районе Тула, Венёв, Мордвес.
В составе подвижной группы 50-й армии участвовала в освобождении г. Калуга (30 декабря 1941года).
В ходе наступления на западном направлении зимой 1941/1942 гг. вела бои в составе 50-й армии и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса (в этом корпусе с небольшими перерывами действовала до конца войны).
За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные личным составом мужество и героизм 5 января 1942 года была преобразована в 7-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию
В ноябре 1943 года удостоена почётного наименования «Житомирская»Награждена орденами Красного Знамени, Суворова II степени, Богдана Хмельницкого.
В августе 1945 года 7-я гвардейская кавалерийская дивизия была расформирована.
Состав
- 111 кавалерийский полк
- 114 кавалерийский полк
- 116 кавалерийский полк
- 30 конно-артиллерийский дивизион
- 47 бронетанковый эскадрон
- 30 артиллерийский парк
- 4 саперный эскадрон
- 3 отдельный эскадрон связи
- 31 отдельный эскадрон химической защиты
- 93 дивизионный ветеринарный лазарет
- 1486 полевая почтовая станция
Командиры дивизии
- подполковник М. Д. Борисов (1941 и 1942)
- полковник Я. Н. Пивнев (1941)
- подполковник Б. В. Мансуров (1942)
- полковник (с мая 1943 года, генерал-майор) М. И. Глинский (1942—1943)
- полковник (с ноября 1943 года генерал-майор) В. Д. Васильев (1943—1944)
- полковник И. С. Борщёв (1944—1945)
Герои Советского Союза дивизии
7 воинов дивизии удостоены звания Героя Советского Союза.
| Награда | Ф. И. О. | Должность | Звание | Дата награждения | Примечания |
|---|---|---|---|---|---|
|
Арустамов, Георгий Аркадьевич | офицер разведки штаба 26-го гвардейского кавалерийского полка | гвардии старший лейтенант | 27 июня 1945, посмертно |
погиб 22 января 1945 года. |
|
|
Борискин, Пётр Никитович | командир танка 87-го отдельного танкового полка | гвардии младший лейтенант | 27 июня 1945 (медаль № 7827) |
|
|
|
Гапон, Григорий Евдокимович | командир танкового взвода 87-го отдельного танкового полка | гвардии лейтенант | 27 июня 1945 (медаль № 8775) |
|
|
|
Пахомов, Григорий Фёдорович | командир отделения ПТР 27-го гвардейского кавалерийского полка | гвардии сержант | 27 июня 1945, посмертно |
|
|
|
Савчук, Степан Варфоломеевич | командир сабельного эскадрона 27-го гвардейского кавалерийского полка | гвардии старший лейтенант | 27 июня 1945 (медаль № 8926)[1] |
|
|
|
Шингирий, Даниил Павлович | командир 21-го гвардейского кавалерийского полка | гвардии подполковник | 10 апреля 1945, посмертно |
|
|
|
Шнейдерман, Михаил Ефимович | командир танка 87-го отдельного танкового полка | гвардии младший лейтенант | 27 июня 1945 (медаль № 7828) |
См. также
- 7-я гвардейская кавалерийская дивизия
- 31-я кавалерийская дивизия (2-го формирования)
- 1-й гвардейский кавалерийский корпус
Напишите отзыв о статье "31-я кавалерийская дивизия (2-го формирования)"
Примечания
- ↑ [andrushivske.at.ua/publ/andrushivka/vidatni_zemljaki_andrushivki/savchuk_stepan_varfolomeevich_13_08_1915_21_08_1985_geroy_sovetskogo_soyuza/4-1-0-88 Савчук Степан Варфоломеевич]
Литература
- Перечень № 6. Кавалерийских, танковых, воздушно-десантных дивизий и управлений артиллерийских, зенитно-артиллерийских, минометных, авиационных и истребительных дивизий, входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.
Ссылки
- [myfront.in.ua/krasnaya-armiya/divizii/gvardejskie-kavalerijskie.html 7-я гв. кд]
- [grachev62.narod.ru/stalin/orders/chapt039.htm Сталин И.В. Приказ Верховного Главнокомандующего 13 ноября 1943 года[№ 39]]
- [samsv.narod.ru/Div/Kd/kd031/default.html 31-я (7-я гв.) Житомирская кавалерийская дивизия]
- [www.tankfront.ru/ussr/kd/gvkd07.html 7-я гвардейская кавалерийская Житомирская Краснознаменная, орденов Суворова, Богдана Хмельницкого дивизия ]
- [victory.mil.ru/rkka/units/0/38.html 7-я гв. кд]
- [www.poisk-pobeda.ru/forum/index.php?topic=2231.0 7-я гвардейская Житомирская Краснознаменная орденов Суворова и Богдана Хмельницкого кавалерийская дивизия]
Отрывок, характеризующий 31-я кавалерийская дивизия (2-го формирования)
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
