Лагерь для толстяков

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Fat Camp»)
Перейти к: навигация, поиск
Эпизод «Южного парка»
Лагерь для толстяков
Fat Camp
Том Грин, Кенни и Джонни Ноксвилл на шоу Говарда Стерна
Сезон: Сезон 4
Эпизод: 415 (#63)
Сценарист: Трей Паркер
Режиссёр: Трей Паркер
Вышел: 6 декабря 2000

Лагерь для толстяков (англ. Fat Camp) — эпизод 415 (№ 63) сериала «South Park», премьера которого состоялась 6 декабря 2000 года.





Сюжет

По ошибке на уроке биологии, посвящённому препарированию животных, ребятам приходится вместо лягушек изучать ламантинов. Стэн, Кайл и другие ученики подговаривают Кенни съесть селезёнку ламантина, пообещав ему за это 41 доллар. Затем Кенни начинает поедать различные отвратительные вещи за деньги, и в итоге становится ведущим собственной программы «Шоу безумного Кенни» (англ. The Krazy Kenny Show), где за деньги делает омерзительные вещи, включая эротический массаж собственному дедушке и пребывание четверо суток в переносном туалете на стройке.

Тем временем мама Картмана и другие жители города скидываются на то, чтобы отправить Эрика в лагерь для похудения, где пара вожатых пытаются научить его и других толстых детей делать упражнения и вести здоровый образ жизни. Хотя Картман сопротивляется, вскоре он появляется в Саут-Парке сильно похудевшим. Ребята шокированы этой метаморфозой, а также тем, что похудевший Картман выглядит более серьёзным и не таким жадным. Постепенно становится понятно, что похудевший Картман является самозванцем, крадущим еду из школы и привозящим её настоящему Картману в лагерь, где тот продаёт её другим детям. Из-за этого дети в лагере для толстяков не могут похудеть, и их родители решают забрать детей домой.

Вместе с Томом Грином и Джонни Ноксвиллом Кенни выступает на шоу Говарда Стерна, где Стерн пытается доказать, что Кенни не проститутка, предложив ему деньги за оральный секс. В итоге Кенни оказывается продажнее всех, согласившись на оральный секс за десять долларов, и его сажают на три месяца в тюрьму за проституцию. Из-за ареста его шоу, в котором он намеревался пробыть в матке мисс Крабтри (мисс Колтон) в течение шести часов, оказывается под угрозой срыва. К Стэну и Кайлу, взволнованным отсутствием Кенни, подходит худой «Картман» и говорит, что, возможно, они виноваты в том, что Кенни попал в тюрьму. Кайл чувствует неладное и разоблачает самозванца, сорвав с него шапку, под который оказываются рыжие волосы. В качестве наказания ребята заставляют его залезть вместо Кенни в матку мисс Крабтри, надев его парку.

В это время в лагере для толстяков один из детей рассказывает о махинациях Картмана, таким образом спасая лагерь от провала. Несмотря на то, что Картман соглашается с их упрёками и намеревается начать худеть вместе с ними, вожатые отказываются взять его обратно.

Смерть Кенни

Сам Кенни в эпизоде не умирает, так как попадает в тюрьму. Лже-Картман наряжается в парку Кенни и умирает от давления, пробыв шесть часов в матке мисс Крабтри. Увидев его тело, Стэн говорит: «О боже мой! Они убили Кенни! Ну типа того…», а Кайл добавляет «Да они вроде как убили двойника Кенни. Сволочи!»

Пародии

  • Идея передачи Кенни напоминает шоу «Jackass», в котором участвовал Джонни Ноксвилл.
  • Когда в конце эпизода мальчик по имени Чед (англ. Chad) говорит, что дети жульничали с соблюдением диет, Картман называет его Half Chad. Это отсылка к президентским выборам 2000 года в США[1].

Факты

Напишите отзыв о статье "Лагерь для толстяков"

Примечания

  1. [www.southparkstudios.com/fans/faq/archives.php?id=31990 South Park Studios FAQ] (англ.)
  2. [www.southparkstudios.com/fans/faq/archives.php?id=1835 South Park Studios FAQ] (англ.)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Лагерь для толстяков

– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.