Great Western (пароход)
«Грейт Вестерн»[1] (англ. SS Great Western) — первый корабль Great Western Steamship Company, построенный в 1838 году, и первый пароход специально построенный для трансатлантических рейсов. Корабль конструкции Изамбарда Кингдома Брюнеля стал образцом для всех будущих трансатлантических деревянных гребных пароходов. «Great Western» работал на Нью-Йоркском направлении в течение восьми лет, до тех пор, пока его владельцы не вышли из бизнеса. Он был продан Royal Mail Steam Packet Company и был отдан на слом в 1856 году после службы в качестве военного корабля во время Крымской войны.
Содержание
Предпосылки к созданию
Начало 19 века было временем больших технологических достижений. Промышленная революция дала миру паровой двигатель и человечество стремилось как можно быстрее воспользоваться этой новой технологией. Железные дороги протянулись через многие страны и путешествия на большие расстояния стали неожиданно легкими.
Одной из крупнейших железнодорожных компаний Великобритании была Great Western Railway Co. В 1837 году было принято решение расширить железнодорожное сообщение до Бристоля. Один из директоров компании сетовал, что дорога из Лондона в Бристоль будет слишком длинной. Главный инженер компании Изамбард Кингдом Брюнель возразил, что, по его мнению, она будет слишком короткой. И предложил продолжить линию через Северную Атлантику до Нью-Йорка с помощью новых больших пассажирских пароходов. В 1836 году Изамбард Брюнель, его друг Томас Гаппи и группа инвесторов из Бристоля организуют Great Western Steamship Company.
Конструкция и Строительство
Конструкция нового корабля вызвала споры. Критики утверждали, что он был слишком большим. Брюнель разработал принцип, согласно которому грузоподъемность корабля пропорциональна кубу его размера, в то время, как сопротивление воды увеличивается как квадрат размера. Это означает, что большие корабли будут более экономичными, что очень важно для длительного путешествия через Атлантику.
Корабль строился на верфи Уильяма Паттерсона (Patterson & Mercer) в Бристоле. Как первый специально построенный трансатлантический пароход, он был больше всех ранее созданных. Корабль имел деревянный корпус, построенный из дуба традиционными методами, а в качестве двигательной установки использовались гребные колеса, так как преимущество гребных винтов еще не считалось очевидным. Кроме того он имел четыре мачты. Паруса играли не только роль дополнительной силовой установки, но и должны были держать судно на ровном киле в бурном море, чтобы гребные колеса постоянно оставались в воде.
19 июля 1837 года новый корабль был спущен на воду и наречен «Great Western». После этого он был отбуксирован в Лондон, где были установлены двигатели фирмы Maudslay, Sons & Field.
Эксплуатация
Хотя «Great Western» и был первым пароходом построенным специально для североатлантического маршрута, у него уже был соперник. Когда планы Great Western Steamship Co стали известны, еще одна компания решила составить конкуренцию. Опираясь на помощь американского бизнесмена Юниуса Смитта, British & American Steam Navigation Co начала строительство собственного трансатлантического лайнера — «Royal Victoria». Однако строительство страдало от задержек, и скоро стало очевидно, что корабль не будет завершен в срок. Но они по-прежнему хотели побить конкурентов. Поэтому, вместо того, чтобы ждать завершения строительства «Royal Victoria», был зафрахтован пароход «Sirius». Это был 700-тонный пароход, обычно работавший на линии Лондон — Корк, но теперь на нем намеревались пересечь Атлантический океан.
Обе компании заканчивали последние приготовления и гонка вот-вот должна была начаться. 29 марта 1838 года «Sirius» отправился из Лондона в Нью-Йорк. Он сделал остановку в Квинстауне, где взял на борт пассажиров, почту и уголь. Так как корабль не был предназначен для океанских путешествий, ему требовалось большое количество угля. Когда «Sirius» вышел из Квинстауна 4 апреля, все свободное место было использовано для хранения угля, и даже на палубе были навалены две кучи. Когда «Sirius» вышел в открытое море, он на голову опережал «Great Western».
«Great Western» в это время все еще находился в Бристоле, заканчивая подготовку к предстоящему переходу. Только четыре дня спустя, 8 апреля, имея всего-лишь семь пассажиров на борту, он покинул его причал и отправился догонять «Sirius». Экипаж «Sirius» знал, что их соперник имел гораздо более мощный двигатель и, чтобы первыми достигнуть Нью-Йорка, необходимо было постоянно поддерживать пар. Посреди океана «Sirius» попал в шторм, его движение замедлилось, а потребление угля увеличилось. В результате уголь закончился раньше, чем цель путешествия была достигнута. Тем не менее экипаж стремился выиграть гонку. Мебель, двери и даже аварийные мачты были отправлены в топку. Изрыгая искры и дым, «Sirius» вошел в гавань Нью-Йорка 22 апреля 1838 года. Первое пересечение Атлантики полностью под паром было закончено.
А «Great Western» прибыл в Нью-Йорк всего-лишь четыре часа спустя. «Sirius» достиг Нью-Йорка первым, но по времени пути — 14 дней 12 часов — «Great Western» был на четыре дня быстрее соперника. Средняя скорость при этом была равна 8,66 узла. Гонка за «Голубой лентой Атлантики» началась, и будет продолжаться более столетия.
Но более важным был тот факт, что по прибытию в Нью-Йорк на борту «Great Western» оставалось еще 200 тонн угля. Брюнель оказался прав, обеспечив достаточно места для хранения угля, — новые большие пароходы можно было использовать для регулярных трансатлантических рейсов. Размер «Great Western» позволил увеличить не только пространство для хранения угля, но и место для пассажиров. Способный перевозить 148 человек, корабль предлагал такие удобства и сервис, каких еще не было ни на одном судне. Его главный салон был самым красивым, который видели на морях. Его стены украшали картины в стиле Ватто. Чтобы вызвать официанта, нужно было всего лишь потянуть веревку колокола. Роскошь начала проникать на океанские маршруты.
После успешного первого рейса «Great Western» продолжил регулярное обслуживание североатлантического маршрута. В 1838—1840 годах он преодолевал путь до Нью-Йорка с среднем за 16 дней 0 часов, а в обратном направлении — за 13 дней 9 часов. Новый пароход British & American Steam Navigation Co «Royal Victoria», законченный в 1839 году, отобрал у «Great Western» звание самого большого судна. Но отобрать у него «Голубую ленту Атлантики» смогла только «Британия» компании Cunard Line в 1840 году. В 1842 году «Great Western» был переведен на линию Ливерпуль — Нью-Йорк.
В 1846 году, после 64 переходов, «Great Western» был снят с маршрута для ремонта. В следующем году он был продан Royal Mail Steam Packet Co и без осложнений служил своей новой компании девять лет, главным образом на Вест-Индском направлении. В 1855 году «Great Western» был реквизирован британским правительством для использования в военных целях. Вместе с «Великой Британией» и другими кораблями он использовался для переброски войск в Крымской войне. По возвращении в коммерческую эксплуатацию, владельцы уже не проявляли интереса к «Great Western», и в конце 1856 года он был продан на слом.
Напишите отзыв о статье "Great Western (пароход)"
Примечания
- ↑ [bigenc.ru/text/1883871 Бристоль] / В. М. Сокольский (экономика) // Большой Кавказ — Великий канал. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2006. — С. 210—211. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 4). — ISBN 5-85270-333-8.</span>
</ol>
Ссылки
- [www.thegreatoceanliners.com/greatwestern.html The Great Ocean Liners: Great Western] (англ.)
Отрывок, характеризующий Great Western (пароход)
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
