Ёсиюки, Дзюнноскэ

Дзюнноскэ Ёсиюки
吉行 淳之介
Дата рождения:	13 (1) апреля 1924(1924-04-01)
Место рождения:	Окаяма, Япония
Дата смерти:	26 июля 1994(1994-07-26) (70 лет)
Род деятельности:	прозаик, эссеист
Годы творчества:	1952—1994
Направление:	«третьи новые»
Жанр:	рассказ, повесть
Премии:	премия Акутагавы премия Номы

Дзюнноскэ Ёсиюки (яп. 吉行 淳之介 Ёсиюки Дзюнносу:кэ, 13 апреля 1924 года — 26 июля 1994 года) — японский писатель и эссеист. Видный представитель литературной группы «третьих новых». Как и другие писатели группы, разрабатывал в автобиографическом ключе повседневные темы при этом, однако, выделяясь повышенным эротизмом и чувственностью своих произведений. Удостоен литературных премий Акутагавы, Танидзаки, Номы и др. На русский язык переведены повесть «До заката» (премия Номы) и несколько рассказов.

Биография

Родился в городе Окаяма в семье известно поэта-модерниста Эйскэ Ёсиюки. Вырос в пригороде Токио, куда семья перебралась, когда Ёсиюки было 3 года. В 1944 году был призван в армию, однако уже в сентябре того же года вернулся из части домой из-за выявления у него бронхиальной астмы. После переосвидетельствования в 1945 году вновь был признан годным к военной службе, однако призван не был. В апреле того же года поступил в Токийский университет. Окончание войны застал Ёсиюки там же в Токио, где во время одной из массированных воздушных атак уже был сожжён его дом.

В университетские годы учёбе уделял времени мало, подрабатывая литературным редактором в ряде журналов. Впоследствии перестал посещать занятия вообще и был отчислен из университета. К концу 1940-х начал ежегодно публиковаться в журналах, выпускавшихся совместными усилиями с другими молодыми литераторами (в их числе Сюсаку Эндо и Сётаро Ясуока). Тогда же Ёсиюки стал частью круга авторов, впоследствии ставших известными в японской литературе как «третьи новые».

В 1952 году рассказ «Квартал основных цветов» (原色の街) вошёл в шортлист премии Акутагавы, однако премии удостоен не был, как и позднее выдвигавшиеся на неё рассказы «Побег» (ある脱出) и «Долина» (谷間). В том же году, когда была опубликована «Долина», Ёсиюки постепенно прекратил свою редакторскую деятельность по состоянию здоровья: в лёгких писателя была обнаружена вызванная туберкулёзом каверна, в результате чего в 1954 году у него было удалено лёгкое. Новость о присуждении ему премии Акутагавы за рассказ «Ливень» (驟雨), Ёсиюки встретил в больничной палате. Получение награды и отсутствие каких-либо других средств к существованию подтолкнули его к тому, чтобы посвятить жизнь писательскому труду.

Телесные недуги продолжали преследовать Ёсиюки на протяжении всей жизни, не перестававшего, однако, плодотворно работать. Писателю, чей талант был действительно многоплановым, принадлежат как тяготеющие к традиции японской эгобеллетристики и эстетизма романы «Растения на песке» (砂の上の植物群), «Тёмная комната» (暗室), «До заката» (夕暮まで), многочисленные повести и рассказы, так и популярные дзуйхицу и произведения лёгких жанров.

Ёсиюки умер в 1994 году от рака печени.

Издания на русском языке

• Ёсиюки Дзюнноскэ. До заката / Пер. с япон. Ю. Окамото. — СПб.: Гиперион, 2005. — 160 с.

Ссылки

• [www.jlpp.ru/books_do_zakata.htm Дзюнноскэ Ёсиюки на сайте Центра перевода и пропаганды японской литературы] (рус.)
• [www16.ocn.ne.jp/~yoshiyk/ Сайт поклонников творчества писателя] (яп.)

Отрывок, характеризующий Ёсиюки, Дзюнноскэ

– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.