Литературная премия имени Номы
Литературная премия имени Номы (яп. 野間文芸賞 Нома бунгэй сё:) — японская литературная премия , присуждаемая автору художественного, литературоведческого или публицистического произведения, опубликованного в отчётный год в газете, журнале или в виде отдельной книги. Присуждается ежегодно с 1941 года в соответствии с завещанием Сэйдзи Номы, основателя издательского дома «Коданся». Изначально премией награждался автор за вклад в японскую литературу. В период времени с 1946 по 1952 годы премия не присуждалась. После возобновления присуждения в 1953 году назначение премии изменилось, в результате чего она обрела сохраняемый до сегодняшнего дня смысл: за выдающееся литературное произведение. В отечественной и зарубежной литературе широко распространено ошибочное название премии: премия Хироси Номы.
Содержание
Лауреаты
1941—1945
- 1941: Сэйка Маяма — за вклад в японскую литературу
- 1942: премия не присуждалась
- 1943: Кода Рохан — за вклад в японскую литературу
- 1944: премия не присуждалась
- 1945: Мимэй Огава — за вклад в японскую литературу
1953—1959
- 1953: Фумио Нива — «Змея и голубь» (蛇と鳩)
- 1954: Ясунари Кавабата — «Стон горы» (山の音)
- Рус. пер.: Кавабата Я. Стон горы / Пер. В. С. Гривнина // Избранные произведения. — М.: Радуга, 1986. — С. 7-208.
- 1955: премия не присуждалась
- 1956: Сигэру Тономура — «Плот» (筏)
- 1957: Тиё Уно — «Охан» (おはん) и Фумико Энти — «Пологий склон» (女坂)
- Рус. пер.: Энти Ф. Пологий склон / Пер. с яп. Е. И. Галенкиной. — М.: Центрполиграф, 2006. — 331 с. — ISBN 5-9524-2235-7.
- 1958: Хидэо Кобаяси — «Современная живопись» (近代絵画)
- 1959: Сайсэй Муро — «По мотивам Дневника эфемерной жизни» (かげろふの日記遺文)
1960—1969
- 1960: Сётаро Ясуока — «Морской пейзаж» (海辺の光景) и Томиэ Охара — «Её звали о-Эн» (婉という女)
- Рус. пер.:
- Ясуока Сётаро. Морской пейзаж / Пер. В. С. Гривнина // Хрустальный башмачок. Повесть и рассказы. — М.: Радуга, 1984. — С. 15-84.
- Охара Томиэ. [ldn-knigi.lib.ru/R/OEn.zip Её звали о-Эн / Пер. с яп. И. Львовой]. — М.: Художественная литература, 1973.
- Рус. пер.:
- 1961: Ясуси Иноуэ — «Хозяйка замка Ёдо» (淀どの日記)
- Рус. пер.: Иноуэ Я. Хозяйка замка Ёдо / Пер. О. Павловской. — М.: Центрполиграф, 2006. — 368 с. — ISBN 5-9524-2423-6.
- 1962: Кадзуо Одзаки — «Видения» (まぼろしの記)
- 1963: Кадзуо Хироцу — «Ход времени» (年月のあしおと)
- 1964: Гисю Накаяма — «Сёан» (咲庵) и Дзюн Таками — «Из бездны смерти» (死の淵より)
- Рус. пер.: Таками Дзюн. [www.lib.ru/JAPAN/takami.txt Избранная лирика / Пер. И. Мотобрывцевой]. — М.: Молодая гвардия, 1976.
- 1965: Тацуо Нагаи — «Одна штука» и др. произведения (一個その他)
- 1966: Масудзи Ибусэ — «Чёрный дождь» (黒い雨)
- Рус. пер.: Ибусэ Масудзи. Чёрный дождь / Пер. Б. Раскина // Хиросима: Романы. Рассказы. Стихи. — М.: Художественная литература, 1985. — С. 272-410.
- 1967: Мицуо Накамура — «Поддельный идол» (贋の偶像) и Сэйити Фунахаси — «Брошка женщины, которую я люблю» (好きな女の胸飾り)
- 1968: Тэцутаро Каваками — «Ёсида Сёин» (吉田松陰)
- 1969: Сигэхару Накано — «A, B, C и D» (甲乙丙丁)
1970—1979
- 1970: Кэнъити Ёсида — «Европейский декаданс» (ヨオロッパの世紀末) и Дзюн Это — «Сосэки и его время» (漱石とその時代)
- 1971: Дзюндзо Сёно — «Складные картинки» (絵合せ)
- 1972: Инэко Сата — «Тень дерева» (樹影)
- 1973: Кэндзабуро Оэ — «Объяли меня воды до души моей» (洪水はわが魂に及び)
- Рус. пер.: Оэ Кэндзабуро. Объяли меня воды до души моей // Избранные произведения. — М.: Панорама, 1999. — С. 5-334. — ISBN 5-85220-574-5.
- 1974: Сёхэй Оока — «Накахара Тюя» (中原中也)
- 1975: Кэн Хирано — «Разные юности» (さまざまな青春) и Кадзуо Одзаки — «День тот, день этот» (あの日この日)
- 1976: Тайдзюн Такэда — «Головокружительная прогулка» (目まいのする散歩) и Тэцуо Миура — «Пистолет» и 15 рассказов" (拳銃と十五の短篇)
- 1977: Кэндзо Накадзима — «Мемуары» (回想の文学)
- 1978: Дзюнноскэ Ёсиюки — «До заката» (夕暮まで)
- Рус. пер.: Ёсиюки Дзюнноскэ. До заката / Пер. с яп. Ю. Окамото. — СПб.: Гиперион, 2005. — ISBN 5-89332-119-7.
- 1979: Сидзуо Фудзиэда — «Грустно только» (悲しいだけ)
1980—1989
- 1980: Сюсаку Эндо — «Самурай» (侍).
- Рус. пер.: Эндо Сюсаку. Самурай / Пер. с яп. В. Гривнина. — М.: Азбука-классика, 2004. — 352 с. — ISBN 5-352-01081-3.
- 1981: Кэнкити Ямамото — «Жизнь и форма» (いのちとかたち)
- 1982: Фумио Нива — «Рэннё» (蓮如)
- 1983: Нобуо Кодзима — «Причина расставания» (別れる理由)
- 1984: премия не присуждалась
- 1985: Тосио Симао — «Студент с торпедного катера» (魚雷艇学生) и Сайити Маруя — «Что такое „Тюсингура“?» (忠臣蔵とは何か)
- 1986: Миёдзи Уэда — «Симаги Акахико» (島木赤彦) и Минако Оба — «Пение птиц» (啼く鳥の)
- 1987: Ацуси Мори — «Словно умирая» (われ逝くもののごとく)
- 1988: Сётаро Ясуока — «Моя история эры Сёва» (僕の昭和史)
- 1989: Ясуси Иноуэ — «Конфуций» (孔子)
1990—1999
- 1990: Киити Сасаки — «Мой Чехов» (私のチェーホフ)
- 1991: Таэко Коно — «Странная история о поисках мумии» (みいら採り猟奇譚)
- 1992: Хироси Сакагами — «Пейзажи сельской местности» (田園風景)
- 1993: Кэйдзо Хино — «Эпицентр тайфуна» (台風の眼)
- 1994: Хироюки Агава — «Сига Наоя» (志賀直哉) и Кайсэй Ри — «Столетние путешественники» (百年の旅人たち)
- 1995: премия не присуждалась
- 1996: Сюн Акияма — «Нобунага» (信長)
- 1997: Таэко Томиока — «Путешествие на Альбион» (ひべるにあ島紀行)
- 1998: Хидэо Такубо — «Души деревьев» (木霊集) и Юко Цусима — «Огненная гора. Хроники дикарей» (火の山 山猿記)
- 1999: Такаюки Киёока — «Цветы каштана» (マロニエの花が言った)
2000—2009
- 2000: Кёко Хаяси — «Опыт, накопленный человечеством за долгое время его существования» (長い時間をかけた人間の経験)
- 2001: Дзякутё Сэтоути — «Место» (場所)
- 2002: Юити Такаи — «Волна времени» (時の潮)
- 2003: Хироко Такэниси — «Обмен подарками» (贈答のうた)
- 2004: Такаси Цудзии — «Портрет отца» (父の肖像)
- 2005: Рю Мураками — «Вперёд, с полуострова!» (半島を出よ)
- 2006: Сэндзи Курои — «День. Оковы сна» (一日 夢の柵)
- 2007: Кадзуми Саэки — «Норвегия» (ノルゲ)
- 2008: Ко Матида — «Гостиничное паломничество» (宿屋めぐり)
- 2009: Хикару Окуидзуми — «Императорские регалии» (神器)
2010 —
- 2010: Киёко Мурата — «Отчий дом» (故郷のわが家)
- 2011: Ёко Тавада — «Снежные подмастерья» (雪の練習生)
- 2012: Эйми Ямада — «Джентльмен» (ジェントルマン)
- 2013: Кадзуси Хосака — «Битва на рассвете» (未明の闘争)
- 2014: Ёрико Сёно — «Хроники борьбы с непобеждённой коллагеновой болезнью, смешанным заболеванием соединительной ткани» (未闘病記――膠原病、『混合性結合組織病』の)
- 2015: Маюми Нагано — «Преисподняя существует» (冥途あり)
Напишите отзыв о статье "Литературная премия имени Номы"
Ссылки
- [www.kodansha.co.jp/award/archive/noma-bungei.html Официальный сайт премии] (яп.)
Отрывок, характеризующий Литературная премия имени Номы
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.