Абакуменко, Алексей Яковлевич

Алексей Яковлевич Абакуменко
Дата рождения	15 марта 1889(1889-03-15)
Место рождения	Луганск
Дата смерти	22 сентября 1920(1920-09-22) (31 год)
Место смерти	Харбин
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	авиация
Звание	капитан
Сражения/войны	Первая мировая война
Награды и премии	Орден Святой Анны 4-й ст. (1915) Орден Святого Станислава 3-й ст. (1916) Орден Святой Анны 3-й ст. (1916) Орден Святого Станислава 2-й ст. (1916) Орден Святого Владимира 4-й ст. (1916) Орден Святого Георгия 4-й ст. (1917) Георгиевский крест 4-й, 3-й, 2-й и 1-й степеней (1914)

Алексе́й Я́ковлевич Абаку́менко (1889—1920) — русский военный лётчик, герой Первой мировой войны.

Биография

Родился 15 марта 1889 года в Луганске, происходил из мещан Харьковской губернии. Получил домашнее образование.

Военная служба

В военную службу вступил 29 октября 1910 года и 13 ноября был зачислен рядовым в 11-ю воздухоплавательную роту, служил мотористом. 27 марта 1912 года командирован в Авиационный отдел Офицерской воздухоплавательной школы, где прошёл курс обучения в моторном классе. 29 апреля 1912 года сдал экзамены на лётчика. 29 декабря 1912 года произведён в ефрейторы и 20 марта 1913 года — в младшие унтер-офицеры.

29 апреля 1913 года Абакуменко был командирован в Брест-Литовский воздухоплавательный батальон и участвовал в формировании Брест-Литовского крепостного авиационного отряда. С 15 сентября того же года служил в Новогеоргиевском крепостном авиационном отряде, однако уже в декабре был переведён обратно в Брест-Литовский авиаотряд, где был исполняющим дела заведующего отрядными мастерскими.

С началом Первой мировой войны Абакуменко был заведующим вооружением отряда и неоднократно совершал боевые вылеты. 17 декабря 1914 года он был награждён Георгиевским крестом 4-й степени за то, что

управляя аппаратом 18 и 20 ноября сего года под действительным и крайне сильным орудийным и ружейным огнём противника, дал возможность произвести наблюдателю поручику Алексееву ряд весьма удачных и ценных фотографических снимков укреплений крепости Перемышль, представленных в штаб XI-й армии. 18 ноября в другом полёте, несмотря на полученную пробоину в аппарате от неприятельского огня, продолжал вести аппарат по направлению к городу, и дал возможность выбросить бомбы в электрическую станцию и в постройки около форта № 13.

Приказом по армиям Юго-Западного фронта от 18 декабря 1914 года Абакуменко был произведён в прапорщики (производство утверждено 30 января 1916 года). За другие отличия он получил Георгиевские кресты 3-й, 2-й и 1-й степеней. 4 июля 1915 года за отличия в боях с австрийцами он получил свой первый орден св. Анны 4-й степени.

24 августа 1915 года Абакуменко был переведён в Особый авиационный отряд для охраны императорской резиденции. Здесь он за боевые подвиги при взятии Перемышля был награждён орденами св. Станислава 3-й степени с мечами (25 февраля 1916 года) и св. Анны 3-й степени с мечами и бантом (17 июля 1916 года). Также за отличия он получил чины подпоручика (31 марта 1916 года) и поручика (24 июня 1916 года). Далее он был удостоен орденов св. Станислава 2-й степени с мечами (5 декабря 1916 года) и св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (11 декабря 1916 года).

11 июня 1917 года Абакуменко был переведён на должность младшего офицера в 15-й авиационный отряд, 17 сентября того же года он получил чин штабс-капитана с переводом в 1-й корпусной авиационный отряд. Приказом по 5-й армии от 10 октября 1917 года Абакуменко был награждён орденом св. Георгия 4-й степени

19-го июля 1917 г., он, охраняя шедший на немецкую территорию для бомбометания наш «Фарман», увидев неприятельский истребитель, направлявшийся к «Фарману», вступил с истребителем в бой, чем не только дал возможность «Фарману» исполнить свою задачу, но и сбил этот истребитель, который упал в районе Ново-Александровского шоссе непосредственно за немецкими окопами.

В середине октября Абакуменко был командирован в Англию для обучения в королевской авиационной школе.

В августе 1918 года Абакуменко покинул Англию и вернулся в Россию, служил у Колчака в 1-м Сибирском корпусном авиаотряде, за отличия против Красной армии произведён в капитаны. В феврале 1919 года находился в селе Спасском Приморской области, где был начальником авиационного поезда-мастерской № 3.

После разгрома Колчака Абакуменко эмигрировал в Китай. 22 сентября 1920 года он погиб при испытаниях на Харбинском ипподроме нового самолёта И. И. Дилля. Похоронен там же 25 сентября.

Источники

• Нешкин М. С., Шабанов В. М. Авиаторы — кавалеры ордена Св. Георгия и Георгиевского оружия периода Первой мировой войны 1914—1918 годов: Биографический справочник. — М., 2006.
• Шабанов В. М. Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769—1920. Биобиблиографический справочник. — М., 2004.

Отрывок, характеризующий Абакуменко, Алексей Яковлевич

– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.