Александров, Николай Александрович (политический деятель)

Николай Александрович Александров
Фото около 1910 г.
Псевдонимы:	«Волжин» (журналистский)
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Вероисповедание:	православный
Партия:	Казанское царско-народное русское общество, «Казанское общество русской монархической молодёжи» и действовавший при нём «Казанский гимнастический кружок «Беркут» (впоследствии − «Гимнастическое общество «Сокол» в Казани»), Казанский русский национальный клуб
Основные идеи:	правомонархические (черносотенные), националистические
Род деятельности:	публицист, редактор, педагог

Никола́й Алекса́ндрович Алекса́ндров (6 [18] мая 1884, Саратов − 28 июня [11 июля] 1915) — русский политический деятель, один из руководителей молодёжного крыла казанского правомонархического (черносотенного) движения, временный редактор газеты «Казанский Телеграф», публицист, педагог.

Происхождение, образование

Н. А. Александров родился в семье учителя (впоследствии − директора Сердобского реального училища, статского советника) Александра Ивановича и Ольги Николаевны Александровых. Русский, православного вероисповедания.

С августа 1894 года учился в гимназии в Саратове, с августа 1897 года — в Сызранском реальном училище. При этом он «с большим интересом занимался опытною физикой и естественной историей».

После окончания Сызранского реального училища и досдачи в Саратовской 2-й гимназии экзамена «по древним языкам», в 1903 году, согласно прошению, был зачислен студентом на отделение естественных наук физико-математического факультета Императорского Казанского университета (ИКУ). Однако университетское обучение Александрова затянулось до 1911 года, что было связано с «затруднительным денежным положением», тяжёлой болезнью проживавшей в Сызрани матери, требовавшей постоянного ухода, и последовавшей затем смертью отца.

Окончил Казанский университет в 1911году с дипломом второй степени, прослушав, при отличном поведении, полный курс наук на означенном отделении, после чего был определён на должность сверхштатного ассистента при кабинете гистологии и эмбриологии того же факультета.

16 (29) октября 1912 года оставил Казанский университет, перейдя на должность преподавателя природоведения и географии в Казанскую 3-ю женскую («Котовскую») гимназию. Одновременно преподавал географию в средних классах Казанского 1-го реального училища, законоучителем которой одно время был известный деятель местного правомонархического (черносотенного) и трезвеннического движения священник Н. М. Троицкий.

Политическая деятельность

Являлся активным членом и руководителем целого ряда казанских правомонархических (черносотенных) организаций: входил в Совет «Казанского царско-народного русского общества» (КЦНРО), затем получил известность в качестве одного из организаторов и лидеров «Казанского общества русской монархической молодёжи» (КОРММ) и действовавшего при нём «Казанского Гимнастического Кружка „Беркут“» (впоследствии − «Гимнастического Общества „Сокол“ в Казани»), в котором состоял членом, а затем — с 1911 по 1913 год — председателем Правления.

10 (22) сентября 1910 года — в составе депутации Казанского царско-народного русского общества — присутствовал на приёме у находившегося в Казани председателя Совета министров Российской Империи П. А. Столыпина, на котором вручил ему отчёт о деятельности «Казанского гимнастического кружка „Беркут“».

В период избирательной кампании в Государственную Думу IV созыва, примкнув к «националистам», принимал живое участие в организации «Казанского русского национального клуба» и предвыборного блока правых монархистов (черносотенцев) и октябристов. Состоял членом редакционной комиссии по изданию патриотического сборника «За Родину», а также являлся учредителем и участником различных обществ и «комитетов».

12 (25) января 1913 года «Казанский Телеграф» сообщил, что «на бывшем недавно годичном собрании кружка» его председатель Н. А. Александров «за полным недостатком времени» сложил свои полномочия.

Позже Б. П. Башинский писал в заметке «Памяти Н. А. Александрова»:

Помню его во время освободительного движения, в местных патриотических союзах и организациях. Он не скрывал своих правых убеждений, состоял членом царско-народного русского общества — до выборов в Государственную Думу четвёртого созыва, когда он примкнул к националистам и был одним из учредителей национального клуба и видным работником по созданию избирательного блока октябристов и монархистов.

Редакторская и публицистическая деятельность

Одновременно Н. А. Александров был хорошо известен как журналист с ярко выраженной правой позицией. Со студенческой скамьи, вместе с членами «академического кружка», он принимал участие в редакционной работе газеты «Казанский Телеграф», 12 (25) октября 1911 года являлся её «временным редактором», с конца 1912 — начала 1913 года — «правой рукой» редактора Н. А. Ильяшенко.

Н. А. Александрову, часто выступавшему под псевдонимом «Волжин» и считавшемуся «независимым журналистом», принадлежало авторство целого ряда актуальных статей на местные и военные темы. Известно также, что он являлся постоянным участником своего рода монархического «дискуссионного клуба», сложившегося в казанской гостинице («номерах») «Франция».

Кончина, погребение

Скончался от перитонита утром 28 июня (11 июля) 1915 года на тридцать первом году жизни. На его похоронах, состоявшихся 1 (14) июля 1915, помимо прочих, присутствовали Казанский губернатор П. М. Боярский, Казанский вице-губернатор князь Л. Л. Голицын, редакторы газет «Казанский Телеграф» Н. А. Ильяшенко, «Камско-Волжская Речь» Н. П. Гусев и «Город Казань» Ю. А. Еленев, заведующий редакцией журнала «Земская Неделя» Ю. С. Геркен и многие другие.

Ссылки

• Алексеев И. Александров Николай Александрович // Чёрная сотня. Историческая энциклопедия 1900—1917 / Отв. ред. О. А. Платонов. — М.: Крафт+: Институт русской цивилизации, 2008. — С. 23—24.

Отрывок, характеризующий Александров, Николай Александрович (политический деятель)

– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.