Алексеев, Семён Михайлович (полный кавалер ордена Славы)

Семён Михайлович Алексеев
Дата рождения	3 февраля 1911(1911-02-03)
Место рождения	дер. Тонище, Валдайский уезд, Новгородская губерния, Российская империя
Дата смерти	1987(1987)
Место смерти	Калининская область, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота, сапёр
Годы службы	1932—1935; 1941—1945
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Полный кавалер ордена Славы

Семён Михайлович Алексеев (3 февраля 1911—1987) — сапёр 138 гвардейского полка (48 гвардейская дивизия, 28 армия, 1-й Белорусский фронт), гвардии сержант.

Биография

Семён Михайлович Алексеев родился в деревне Тонище Новгородской губернии в крестьянской семье. Окончил 4 класса начальной школы в Бологовском районе. Работал трактористом в Бологовском леспромхозе. В 1932 году призван на службу в ряды Красной Армии. В 1935 году был демобилизован. С началом Великой Отечественной войны в июле 1941 года вновь призван в Красную Армию.

На фронте с августа 1941 года. В июне 1942 года разведчик 159-й танковой бригады младший сержант Алексеев раненым попал в плен в районе Рыбальчино-Чигари Россошанского района Воронежской области. Сумел бежать из рабочего батальона и примкнуть к партизанам в районе города Смелое. Отряд с приходом Красной армии влился в состав 138-го гвардейского полка 48-й гвардейской стрелковой дивизии.

24 июля 1944 года Алексеев в районе города Брест проделал проходы в минных полях, сняв 31 мину и обеспечив успешное прохождение наших подразделений; приказом от 31 июля 1944 года он был награждён орденом Славы 3 степени.

В боях в августе — октябре 1944 года Алексеев неоднократно проявлял героизм. В частности, было снято 224 мины и обеспечено наступление наших частей. 9 октября под сильным огнём противника установил 209 мины; противник, напоровшись на них, при атаке был вынужден отступить. 30 октября 1944 года под сильным огнём противника Алексеев установил 120 метров проволочных заграждений «спираль Бруно». 22 ноября 1944 года он был награждён орденом Красной Звезды.

21 января 1945 года в Восточной Пруссии возле города Гумбинен (ныне Гусев Калининградской области) Алексеев с группой сапёров обезвредил более 100 немецких мин, навёл переправу через реку Ременте. 14 февраля 1945 года был награждён орденом Славы 2-й степени.

При штурме Берлина 24 апреля 1945 года Алексеев в составе батальона принял участие в наведении штурмового моста через канал Тельтов. 25 апреля, командуя отделением, обезвредил 47 противотанковых мин. 27 апреля разминировал железнодорожный мост, сняв 20 противотанковых и противопехотных мин. 26 июня 1945 года он был награждён орденом Славы 1-й степени.

В 1945 году Алексеев был демобилизован, вернулся на родину, где работал машинистом дизельной электростанции на станции Баталино, а затем на Яконовском стеклозаводе.

В 1985 году награждён орденом Отечественной войны 1-й степени.

Скончался в 1987 году (источников с точной датой смерти пока не найдено).

Ссылки

•  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=12239 Семён Михайлович Алексеев]. Сайт «Герои Страны». Проверено 9 сентября 2015.
• [podvignaroda.ru Документы на сайте «Подвиг народа»]
• [encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/gentlemens/hero.htm?id=11440653@morfHeroes В биографическом словаре]

Отрывок, характеризующий Алексеев, Семён Михайлович (полный кавалер ордена Славы)

В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.