Альбрехт I (герцог Брауншвейг-Люнебурга)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Альбрехт I Великий
нем. Albrecht I. der Große<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портретная фантазия XIX века</td></tr>

Герцог Брауншвейг-Люнебурга
9 июня 1252 — 31 мая 1267
Соправитель: Иоганн I (1252 — 1267)
Предшественник: Оттон I Дитя
Преемник: герцогство разделено на 2 части
герцог Брауншвейг-Люнебурга в Брауншвейге
31 мая 1267 — 15 августа 1279
Предшественник: Новообразование
Преемник: Генрих I, Альбрехт II и Вильгельм I
 
Рождение: 1236(1236)
Смерть: 15 августа 1279(1279-08-15)
Брауншвейг
Место погребения: Брауншвейгский собор
Род: Вельфы, Старший Брауншвейгский дом
Отец: Оттон I Дитя
Мать: Матильда Бранденбургская

А́льбрехт I Вели́кий (нем. Albrecht I. der Große; 1236 — 15 августа 1279) — герцог Брауншвейг-Люнебурга 1252—1277, герцог Брауншвейг-Люнебурга в Брауншвейге с 1267, второй сын Оттона I Дитя, герцога Брауншвейг-Люнебурга, и Матильды Бранденбургской, дочери маркграфа Бранденбурга Альбрехта II. Прозвище получил за высокий рост. Альбрехт является родоначальником так называемого Старшего Брауншвейгского дома.





Биография

После смерти отца в 1252 году Альбрехт унаследовал герцогство Брауншвейг-Люнебург. При этом его младшие братья ещё были несовершеннолетние. Старший из них, Иоганн I, по достижении совершеннолетия стал соправителем брата. Младшие, Оттон и Конрад, вступили в духовное звание. В итоге они приобрели епископства: Оттон стал епископом Вердена, Конрад — князем-епископом Хильдесхайма.

Вся жизнь Альбрехта, совпавшая с эпохой процветания кулачного права и с так называемым междуцарствием 1250—1273 годов, протекала в нескончаемых междоусобиях. В первый раз он воевал ещё шестнадцатилетним в 1252 году в Моравии по приглашению дяди по матери, маркграфа Оттона III Бранденбургского, защищая права короля Чехии Пржемысла Оттокара II против венгерцев. Также Альбрехт поддерживал короля Вильгельма II Голландского, мужа своей сестры.

В 1261 году герцог Шлезвига Эрик I захватил в плен короля Дании Эрика V Глиппинга и его мать Маргариту. Но за них вступился Альбрехт. В итоге после битвы на берегу Логейды благодаря заступничеству Альбрехта Эрик V и Маргарита были освобождены.

Также Альбрехт принял участие в войне за Тюрингское наследство, где он поддержал мать своей покойной жены Софью Брабантскую, за которую ему приходилось воевать и раньше, отстаивая её права на Тюрингию. 27 октября 1268 года на Альбрехта напали в Безенштедте, между Веттином и Галле, виночерпий Рудольфа Варгулы и сыновья маркграфа Мейсена Генриха III, захватили его в плен и продержали целый год в тюрьме в Мерзебурге. Но в конце концов ему удалось откупиться, уплатив 8000 марок и уступив вельфские города и замки, расположенные по берегу Верры.

В 1264 году Иоганн, брат Альбрехта, женился, после чего встал вопрос о разделе владений. В итоге 31 мая 1267 года братья заключили договор в Кведлинбурге по вопросу о разделе наследственных вельфских владений, которые с той поры уже никогда не соединялись более в одних руках. По этому договору Иоганн, который получил право выбора владений, получил более компактную часть герцогства с Люнебургом, Ганновером и Гифхорном, а Альбрехт — область вокруг Брауншвейга, Вольфенбюттеля, Каленберга и Гёттингена. Окончательно раздел был завершён в 1269 году. При этом Брауншвейг оставался в совместном владении братьев. Но Альбрехт этим не удовлетворился и старался постоянно увеличивать свои владения покупкою и завоеваниями.

Умер Альбрехт 15 августа 1279 года и был похоронен в Брауншвейгском кафедральном соборе. Его владения были разделены между тремя сыновьями — Генрихом I, Альбрехтом II и Вильгельмом I.

Брак и дети

1-я жена: с 13 июля 1254 года (Брауншвейг) Елизавета Брабантская (1243 — 17 апреля или 9 октября 1261), дочь Генриха II, герцога Брабанта, и Софьи Тюрингской. Детей от этого брака не было.

2-я жена: с 1 ноября 1266 года (Кенилворт) Алессина Монферратская (ум. 6 февраля 1285), дочь маркиза Монферрато Бонифацио II и Маргариты Савойской. Вторым браком она в 1282 году вышла замуж за Герхарда I, графа Гольштейн-Итцехоэ. Дети:

Напишите отзыв о статье "Альбрехт I (герцог Брауншвейг-Люнебурга)"

Литература

  • Ferdinand Spehr. Albrecht I. (Herzog von Braunschweig-Lüneburg) // Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). — Bd. 1. — Lpz.: Duncker & Humblot, 1875. — S. 257—261. (нем.)
  • Hans Butzmann. [daten.digitale-sammlungen.de/bsb00016233/image_184 Albrecht I. der Große] // Neue Deutsche Biographie (NDB). Band 1. — Berlin: Duncker & Humblot, 1953. — P. 164.
  • Bernd Schneidmüller. Die Welfen: Herrschaft und Erinnerung (819—1252). — Stuttgart: Kohlhammer, 2000. — 378 p. — (Kohlhammer Urban-Taschenbücher. Volume 465). — ISBN 3170149997.
  • Braunschweigisches biographisches Lexikon: 8. bis 18. Jahrhundert / Horst-Rüdiger Jarck, Dieter Lent et al. (Hrsg.). — Braunschweig: Appelhans Verlag, 2006. — P. 541 f. — ISBN 3937664467.

Ссылки

  • Альбрехт Великий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.welfen.de/albrecht.htm Albrecht I. (1236-1279) Gründer des "Alten Hauses Braunschweig" 1267 (Linie Braunschweig)] (нем.). Die Welfen. Проверено 8 августа 2010. [www.webcitation.org/65eK2hDqA Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].
  • [fmg.ac/Projects/MedLands/BRUNSWICK.htm#AlbrechtIdied1279 HERZOGEN von BRAUNSCHWEIG und LÜNEBURG] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 8 августа 2010.

Отрывок, характеризующий Альбрехт I (герцог Брауншвейг-Люнебурга)

– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.