Арени (пещера)

Пещера Арени (арм. Արենիի քարանձավ) — комплекс пещер, находящихся близ села Арени в Вайоцдзорской области на юге Армении. В пещере, расположенной на высоте около 1080 м над уровнем моря, исследователями было обнаружено несколько культурных слоев, включая комплекс эпохи медно-каменного века (энеолита) с глинобитными строениями, датируемый 4200-3500 годами до нашей эры. Самый ранний культурный слой относится к VI—V тыс. до. н. э., а самый поздний к XII—XIV векам.

Расположение и структура пещеры

Карстовая пещера Арени известная также под именем Птичья пещера, находится на юго-востоке Армении в Вайоцдзорской области, в 12 км от города Ехегнадзора. Возникла состоящая из трех залов пещера в известняковых скальных образованиях долины реки Арпа. Вход в пещеру представляет собой узкую расщелину в скалистых известковых образованиях левого берега реки Арпа. Напротив пещеры каменный утёс который закрывает горизонт. Абсолютная высота пещеры составляет около 1080 метров над уровнем моря, подъём к пещере от шоссе по крутому склону составляет 30—35 м. Площадь пещеры составляет по разным данным от 400 до более чем 600 кв.м, от неё отходят в стороны несколько отсеков или галерей. Внутри памятника сверху нависают покрытые чёрным налётом своды. В пещере имеется множество коридоров и переходов, которые частично были заложены ещё в древности.

История

В древние времена пещера являлась значительным поселением гавара Вайоц Дзор Сюникского ашхара Великой Армении. Историком V века Егише Арени было упомянуто под именем Арпанял, Арпунял, (Арбанял). Поселение являлось дорожным военным пунктом и узлом, перекрывающим ущелье, которое соединяло равнину Шарур с Вайоц Дзором. Оно имело торговые связи с различными территориями по всему Ближнему Востоку, свидетельством этого является найденная в пещере керамика четырёх типов, и только один из них считается посудой местного производства. На близлежащих от пещеры возвышенностях (ущелье Амагу) в древние времена находились крепость и замок, развалины которых сохранились до наших дней.
Пещера была открыта научным сотрудником института археологии и этнографии НАН РА археологом Борисом Гаспаряном, в ней было было много птичьих гнёзд, благодаря чему за пещерой закрепилось альтернативное название — Птичья. Неподалёку находится ресторан, который за счет пещеры решили расширить, устроив в ней новый зал. Однако вскоре после начала расширения хозяин ресторана умер. Местные жители говорят, что духам пещеры устроенные для расширения взрывы не понравились и они унесли душу неосторожного строителя с собой в глубь горы.Начиная с 2007 года пещера исследуется более чем 12 археологическими институтами из 9 стран мира.

Раскопки

Археологические работы в пещере ведутся с 2007 года, экспедицию возглавляют Борис Гаспарян (Армения), Григорий Арешян (США) и Рон Пинхаси (Ирландия). В раскопках принимают участия учёные из Института археологии и этнографии Армянской АН, Калифорнийского института имени Ллойда Котсена, Коркского университетского колледжа Ирландии, Университета штата Коннектикут (UConn, США), а также университетов Хайфы и Тель Авива (Израиль). В результате предварительной разведки удалось установить, что пещера имеет не менее 5-6 слоёв энеолитической эпохи, глубиной более четырёх метров (радиоуглеродные даты колеблются в пределах 4300-3500 гг. до н. э.). У входа в пещеру на площади 85 м² в ходе раскопок было обнаружены останки жилищ, вымощенные двориком и глинобитными структурами. В задней части пещеры на площади 40 м² было открыто складское помещение со вкопанными в отложения сосудами для хранения пищевых запасов и круглыми глиняными структурами производственного назначения.

Керамика обнаруженная археологами схожа с посудой первой фазы куро-аракской культуры схожей с артефактами найденными при раскопках других памятников Армении как Талин и Элар. Технико-типологические различия керамики этих двух, разных в хронологическом отношении слоев предполагает возможность наличия двух ранней (4000-3700 гг. до н. э.) и поздней (3600-3500 гг. до н. э.) фаз в позднем энеолите Южного Кавказа. Нахождение керамики по технико-технологичеким особенностям повторяющей энеолитическую посуду, а по формам близкой к образцам керамики куро-аракской культуры в раскопанных слоях (при этом в первом горизонте количество подобных образцов возрастает), говорит о зарождении керамики куро-аракской культуры из энеолитической. Находки, сделанные в пещере, свидетельствуют о зарождении цивилизации на территории современной Армении на 800 лет раньше, чем считалось ранее, то есть примерно в то же время, что и на территориях Южного Ирана. Благодаря этим же раскопкам удалось установить, что Майкопская культура, и культура Кура-Аракс появились и распространились на 1000 лет раньше, чем до этого считали в ученых кругах..

Энеолитический слой 1

1-й слой принадлежащий эпохе энеолита раскопан был у входа в пещеру, представлял собой два жилых строения неопределенной формы. В результате кропотливой работы были обнаружены каменные стены одного из строений, а также глинобитный пол, датировался 3500 гг. до н. э. Из других находок первого слоя выделяются керамические находки: толстостенной песочно-соломенной посуды (жаровни, сосуды для хранения, варочные котлы) и тонкостенной кухонной и парадной песочно-соломенной и соломенной посудой (стаканы, миски, горшочки и др.) Обнаруженная в первом слое керамика является классическим образцом керамики куро-аракской культуры.

Структура керамики первого слоя

Керамический материал слоя фрагментарен, представлен профилирующими черепками и отдельными частями (венчиками, горловинами, ручками) высококачественной парадной посуды.

Керамика представляет собой шаровидные и вытянутые яйцеобразные крупные сосуды лишенные горловины, грушевидные сосуды с закругленным основанием и сужающейся или, наоборот, расширяющейся горлышком. Днища крупных сосудов, или карасов, плоские с плавным переходом к придону (хотя иногда встречены и грубые, выделенные днища). Горшки найденные в первом слое представлены разнообразными формами: баночной, конической, биконической, в основном лишены горловины и имеют резко отогнутый наружу и заостренный к концу венчик. Среди находок слоя также имеется один почти целый горшок, черепок которого изготовлен из просеянной, хорошо отмученной глины с небольшим добавлением мелкозернистого песка или совершенно без примесей. Большинство сосудов имеет чернолощеную (часто с серебристым отблеском), серолощеную и светло-коричеволощеную поверхность с подкладкой другого цвета.

Миски и чаши имеют колоколовидную форму с расходящимися стенками, лишенными венчика, переход от днища к придонной части плавный. Жаровни — округлой или овальной формы, их стенки ровны и невысоки со сквозными отверстиями у закраины борта. Найдены были также фрагмент плоского светильника с ручкой и округлый сосудик диаметром 5.4 см и высотой 5.7 см со сливом. Подобные «чайники» известны из Тепе Гисар III, тепе Гавра и Арслан тепе, а отдельные части найдены и в Лайлатепе и Беюк Кесик.

Энеолитический слой 2

2-й слой согласно радиоуглеродной экспертизы датируется 3900-3800 гг. до н.э, открыт был непосредственно под полами строений 1 -го слоя. Представлен в основном глинобитными структурами. Керамика этого слоя найденная при раскопках в основном средне- и тонкостенная.

Структура керамики второго слоя

Керамическая посуда найденная в этом слое в черепке имеет примеси мелкозернистого песка и мелкой органики (шерсть, солома) получившей хороший обжиг. Цвет посуды — горчичный, серовато-коричневый, коричневый, чёрный. Большая часть из обнаруженной в этом слое посуды покрыта охрой. Это в основном горшки средних размеров и крупные сосуды с шарообразным и яйцеобразным основанием, округлыми днищами, раструбной, небольшой цилиндрической или воронкообразной горловиной, лишенной венчика. Встречаются сосуды с расположенными на плечике горизонтально поставленными дугообразными или треугольными ручками. Встречаются также сосуды средних и малых размеров с шарообразным основанием, плавно или резко переходящим в невысокое горлышко без выраженного венчика. Найдены были также высококачественные миски и «бокаловидные» чаши, находящие свои аналогии с посудой других энеолитических поселений Закавказья

Находки

Захоронения людей

Армянские археологи обнаружили в пещерном комплексе Арени 1 уникальную находку — захоронения прекрасно сохранившихся людей (взрослых и детей) эпохи энеолита. При раскопках было обнаружено, что дети захоронены целиком, а взрослые были расчленены. Как отметил руководитель экспедиции Борис Гаспарян: находка дает уникальную возможность с помощью анализа ДНК определить весь генетический код ребенка, согласно ему же определение генетического кода имеет огромное значение, так как даст много новых и уникальных сведений о генетической эволюции человека

«Наука и технологии» // 15.01.2009 Интересно, что армянская находка перекрыла по древности недавнюю находку мозга древнего кельта, датирующуюся III веком до н. э. Эту находку сделали в ходе раскопок на территории графства Йоркшир

В задней части пещеры было открыто складское помещение со вкопанными в отложения сосудами для хранения пищевых запасов и круглыми глиняными сосудами производственного назначения, а также совершенные в них погребения черепов. Благодаря проведенным исследованиям удалось узнать, что черепа принадлежат трем девочкам 13-14 лет, а возраст их составляет более 5,9-6,2 тысяч лет.

В результате анатомического анализа, проведенного тремя разными антропологами, было устанолвлено, что две девочки были убиты дубинками, вероятно, в ходе ритуальной церемонии А в третьем ученые и обнаружили остатки высохшего, но хорошо сохранившегося мозга, на поверхности которого сохранились кровеносные сосуды. Согласно учёным, находка является самой древней из когда-либо найденных останков первобытного человека

Обувь

Tom Watkins, «CNN» // June 9, 2010 В Армении обнаружена самая древняя в мире кожаная обувь

В ходе раскопок проводимых в пещере Арени Дианой Зардарян была обнаружена древняя обувь находившаяся вместе с козьими рогами в аккуратно обработанной яме глубиной 45 см и диаметром 44-48 см. Обувь идеально сохранилась во многом благодаря особому микроклимату пещеры (прохладному и сухому) и нахождению под толстым слоем экскрементов овец , действовавшим как твёрдая печать. Согласно учёным, обувь соответствовала 37-му размеру. Обувь для поддержания формы или хранения была наполнена соломой и травой, длина находки составляет 24,5, а ширина 7,6-10 см. Судя по форме, её носили на правой ноге, сделана она была из одного цельного куска кожи. На ней сохранились шнурки и отверстия под них диаметром 2-3 мм, об этом Диана Зардарян заявила в интервью одному из крупнейших новостных агентств «Рейтерc» (англ. Reuters) сказав:

Я была поражена находкой, ведь сохранились даже шнурки

Для установления возраста артефакта образцы кожи и соломы были направлены для независимой экспертизы в институты Калифорнии и Оксфорда, в результате проведенного ими анализа было установлено что находка с точностью до 95,4 % имеет возраст в 5,5 тысяч лет и принадлежит к промежутку времени от 3627 до 3377 года до н.э. Таким образом ботинок был сделан на 400 лет раньше, чем построен Стоунхендж и почти на тысячу лет раньше пирамид Гизы в Египте

Уникальность заключается в том, что в то время как аналогичные находки древней обуви сделаны из бечёвки, обувь из пещеры Арени сделана из обработанной кожи, она отличается также от своих аналогов по технологии производства и стилю. Данная находка является самой древней в мире кожаной обувью и старейшей находкой обуви на территории Евразии, которая на несколько веков старше считавшуюся до последнего времени старейшей обувью материка — ботинка «арктического путешественника» найденные в 1991 году в ледниках Австрии.

14 июня 2010 года на пресс-конференции директор института археологии и этнографии Национальной Академии Наук (НАН) Павел Аветисян заявил, что находка останется в стране, где будет выставлена в Национальном Музее Армении

«Юбка» и льняные ткани

В октябре 2010 года на пресс-конференции директор Института Археологии и Этнографии НАН РА Павел Аветисян рассказал об итогах прошедших летом раскопок, в ходе которых были обнаружены древнейшие предметы одежды. В их числе льняные ткани, а также «юбка» из тростника:

По всей вероятности, у нас есть один из образцов самой древней одежды, которая изготовлена из тростника. Это дает нам возможность лучше представить быт человека того времени. Такие находки – уникальное явление во всем мире, поскольку они случаются крайне редко

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=-meWsbIiSag&feature=related Репортаж телекомпании «Мир» посвященный найденной юбке]

Благодаря микроклимату пещеры находки хорошо сохранились. На плетенках из тростника разглядываются узоры, которые имеют много общего с современным ковровым искусством. По словам директора экспедиции Бориса Гаспаряна «сохранившиеся куски ткани дают представления о ремесленничестве в 4 тысячелетия до н. э.» Возраст одежды точно не известен, его предстоит уточнить в лабораториях Оксфорда и Калифорнийского университета, но несмотря на это, уже сейчас армянские специалисты сходятся в том, что предметы туалета древнее знаменитой обуви. Согласно Аветисяну, благодаря последним находкам в пещере у ученых появился ключ в далекое прошлое

Другие находки

В пещере благодаря особому микроклимату также были обнаружены большие кувшины, остатки виноградной кожуры и косточек, металлические ножи, семена более 30 видов фруктов, множество зерен злаков, веревки, одежда, солома, трава, камыш и высохший чернослив. Косточки винограда, виноградные лозы вкупе с приспособлениями для производства и хранения вина расположенными в Арени могут свидетельствовать о том, что в этом регионе был расположен древнейший комплекс по промышленному производству вина.

Физико-химические исследования найденных остатков винограда и ям подтверждают, что мы имеем дело с самыми древними в мире винодельческими помещениями

Среди обнаруженных в пещере сосудов, ряд покрыты цветными изображениями животных и солнца, они уникальны тем, что в эпоху энеолита на территории Армянского нагорья цветная раскраска не была распространена.
В пещере много костей коз, овец и других животных. Среди обнаруженных металлических изделий выделяется небольшой кинжал величиной с ладонь, форма которого имеет аналогии с предметами IV тыс. до н. э. обнаруженными на Кавказе, и в частности в Армении. Самой поздней в историческом плане находкой обнаруженной в результате раскопок является обнаруженная у входа в пещеру средневековая печь, относящаяся к XII—XIV вв. Найден также клочок рукописи XIII—XIV вв. на армянском и персидском языках. Комментируя итоги раскопок в 2010 году директор института археологии и этнографии Национальной Академии Наук (НАН) Павел Аветисян заявил:

До сих пор жизнь и эволюция в Армении в эпоху энеолита являлись белыми пятнами в истории, но после официального подтверждения возраста этих находок, которые, я уверен, не сильно будут отличаться от наших предварительных подсчетов, картина резко изменится

Разное

• После многочисленных публикаций в СМИ о находках и ходе раскопок на знаменитую пещеру обрушилась небывалая популярность, которая чуть не стоила «жизни» предметам древнего быта. Археологической экспедиции очень мешали туристы, которые, не имея на то разрешения, входили в пещеру, даже не задумываясь над тем, что могут что-то сломать. В результате чего было принято решение о закрытии входа в пещеру после завершения раскопок.
• О раскопках в пещере Арени археологи разных стран говорят во время научных конференций уже много лет. Информация о раскопках публикуется в виде статей или интервью журналами и газетами, но внимание мира к пещере возросло после того, как 9 июня 2010 года американский телеканал National Geographic подготовил специальный репортаж, посвященный её уникальному историческому сокровищу.

Отрывок, характеризующий Арени (пещера)

За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.