Бальи

Бальи (фр. bailli) — в дореволюционной Франции представитель короля или сеньора, управлявший областью, называемой бальяжем, в которой представлял административную, судебную и военную власть. В Южной Франции подобные же функции выполняли сенешали.

Этимология

Слово «бальи» (бажюль, бэль) происходит, по всей видимости, из средневекового греческого языка, так как в Византии титул «bajule» присваивался наставникам «багрянородных» принцев. Греческое слово, в свою очередь, вероятно, восходит к латинскому «bajulus» — то есть «наместник». Как считается, во Франции титул «bajule» впервые ввёл в обиход Карл Великий, присвоив его Арнульфу — воспитателю Людовика Благочестивого.

Бальи во Франции

Должность бальи была учреждена в XII веке королём Филиппом Августом, разделившим королевский домен на части, называемые бальяжами. Отправляясь в Крестовый поход в 1190 году, Филипп Август поручил управление бальи частями королевского домена, специально обязав их править суд не реже чем раз в месяц, причём специально оговорив, что под их юрисдикцию в первую очередь попадают дела о предательстве, убийстве или похищении людей. Под началом бальи должны были находиться городские прево, ему же давалось право обжаловать их решение.

Высшей инстанцией по отношению к бальи должен был служить регентский совет, куда полагалось при необходимости подавать жалобу на его решения, и куда бальи должен был лично являться для отчёта.

Далее, кроме чисто судейских обязанностей, на бальи возлагался также надзор за сбором налогов, управление администрацией бальяжа от имени короля, разбор жалоб на королевских вассалов и командование местными войсками.

Людовик Святой поставил на завоёванных землях четырёх новых т. н. «великих бальи»: для графства Вермандуа — в Сен-Кантене, для Шампани — в Сансе, для Бургундии — в Маконе и для Оверни — в Сен-Пьер-ле-Мутье.

В то же время, во избежание злоупотреблений, Людовик (ордонансами 1254 и 1256 годов) и вслед за ним Филипп Красивый (в 1303 году) пытались ограничить власть этих чиновников определёнными правилами. Так, для бальи было запрещено в месте исполнения ими своих обязанностей — приобретать собственность, принимать подарки, жениться или женить детей, им отныне запрещалось после выхода в отставку задерживаться на прежнем месте более сорока дней; исключением являлся случай, если уже бывшему бальи требовалось выступать ответчиком в суде. Им полагалось судить «великих и малых по одним и тем же законам». Также бальи отныне вменялось в обязанность лично являться перед королевским парламентом, где они давали отчёт в своих судебных решениях, управлении и финансовой политике.

По сути дела, все эти запрещения были направлены против возможности для бальи узурпировать власть и превратиться из королевского чиновника в фактического хозяина области — при том, что должность их сама по себе должна была укреплять королевскую власть в противовес феодальной.

Так, в одном из назначений, сделанных в те же времена, бальи уполномочивался, в случае если «до вашего слуха дошло, что духовные монсеньоры, представители церкви чинят кому-то обиды, вы обязаны о том известить короля; ежели светские монсеньоры желают применить к вам силу, вы не обязаны это терпеть; ежели монсеньоры адвокаты желают пожрать народ, вы должны собрать о том исчерпывающие сведения и дать о том знать королю.»

Интересно также, что бальи должен был среди прочего быть «легистом» — то есть заниматься специальным, исчерпывающим для того времени изучением законов и обычаев. Это также накладывало некоторые ограничения; так, в XIV веке вошло в обыкновение назначать для одного и того же района двух бальи, как было сказано в соответствующем документе, «бывший единственным — хороший воин, при том, что недостаточно сведущ в разборе жалоб».

В это же время должность, бывшая ранее единой, по сути своей распадается на две — появляются бальи «мантии» и «шпаги» — первые как судебные чиновники, вторые — военные.

В 1413 году Карл VI после бунта кабошьенов в Париже своим ордонансом разрешил бальи под свою личную ответственность назначать себе заместителя, который мог бы взять на себя судейские функции. Во времена Карла VII (ордонанс 1454 года) количество заместителей возросло до двух — один из них уполномачивался заведовать «общими», другой — «частными» судебными делами. Карл VIII в 1493 году сделал назначение заместителей строго обязательным. Людовик XII передал парламенту права назначать и самих бальи и их заместителей, причем от последних требовалось быть лицензиатами общего и канонического права.

В дальнейшем количество заместителей продолжало расти. Каждый бальи постепенно обзаводился заместителем по общему криминальному праву, по общему гражданскому праву, и множеством заместителей по частным вопросам. В 1561 году обязанности бальи «длинной мантии» (то есть судейского) и бальи «короткой мантии» (то есть военного) были жёстко и окончательно разделены, с 1579 года военному бальи окончательно было запрещено заниматься вопросами судопроизводства.

К началу XVI века военные функции бальи отошли к губернаторам, сбор налогов — к специально для этого назначавшимся чиновникам, и бальи превратился (при смешении обязанностей, характерном для этих времён) в командующего местным ополчением, а в XVII и XVIII веках — в дворянского губернатора, сохранившего, впрочем, свои привилегии и назначавшегося обязательно из аристократов.

Сеньоры отдельных земель также имели собственных бальи, имевших те же права, что и королевские бальи в соответствующем домене. Во многих епископствах и аббатствах имелись собственные бальи.

В Париже «дворцовый бальи» во Дворце Правосудия исполнял функции легиста. «Судебный бальи» в соборе Нотр-Дам выступал как специалист по каноническому праву, собственный бальи имелся также в Парижском арсенале.

Окончательно должность бальи исчезла в послереволюционной Франции.

На Мальте

В мальтийском ордене должность бальи соответствовала офицеру, следующему по старшинству за великим приором, и являлась старшей по отношению к командору.

В Швейцарии

В Швейцарии бальи выполнял обязанности главы судебного округа (Landvogt), в его руках сосредотачивалась исполнительная власть. В кантонах, где говорили по-немецки, титула бальи соответствовал Amtmann (или Ammann), выбиравшийся гражданами кантона — в таком случае, он носил имя Landammann, города — Stadtammann или коммуны Gemeindeammann.

На Нормандских островах

Со времён Генриха II, на Нормандских островах и в самой Нормандии, бывшей частью английского королевства, существовал бэйкли (совр. бэйлиф), чьи обязанности соответствовали королевскому бальи. На островах эта должность существует и поныне (см. Бейливик).

Литература

• [www.blason-armoiries.org/institutions/b/bailli.htm Au Blason des Armoires. Bailli]

См. также

• Бейливик

Отрывок, характеризующий Бальи

«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.