Бауринг, Джон

Джон Бауринг англ. John Bowring<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Джон Кинг. «Портрет Джона Бауринга» (1826)</td></tr>
губернатор Гонконга
13 апреля 1854 — 9 сентября 1859
Предшественник:	Джордж Бонэм
Преемник:	Геркулес Робинсон
Рождение:	17 октября 1792(1792-10-17) Эксетер, Девон, Англия, Великобритания
Смерть:	23 ноября 1872(1872-11-23) (80 лет) Кларемонт, Девон, Англия, Великобритания
Отец:	Чарльз Бауринг
Мать:	Сара Джейн Анна Лейн
Супруга:	1-я: Мария Льюин; 2-я: Дебора Кастл
Дети:	в 1-м браке: Джон; Льюин; Эдгар; Мария; Фредерик; Чарльз; Эдит; Эмили; Гертруда

Джон Бауринг (англ. John Bowring, кит. трад. 宝宁,宝灵; 17 октября 1792 года, Эксетер, Девон, Англия, Великобритания — 23 ноября 1872 года, Кларемонт, Девон, Англия, Великобритания) — британский колониальный чиновник и экономист, путешественник, лингвист, член палаты общин парламента Великобритании, губернатор Гонконга, кавалер Ордена Бани.

Биография

Джон Бауринг родился 17 октября 1792 года в Эксетере, в графстве Девоншир, в Англии в семье унитариан — торговца шерстью Чарльза Бауринга и Сары Джейн Энн Бауринг, дочери Томаса Лейна, викария из Сент-Ив в графстве Корнуолл. По завершению образования в унитарианской школе в Моретонхэмпстэде, в возрасте 13 лет поступил на работу в компанию своего отца. В юности попал под влияние родоначальника английского утилитаризма Иеремии Бентама, позднее даже стал его другом. Однако, в отличие от него, с уважением относился к художественной литературе.

В нём рано проявились способности к иностранным языкам, что со временем сделало из него полиглота. Он знал до двухсот языков и мог свободно говорить на ста из них, занимался переводами поэзии и народного творчества, в частности с русского, сербского, польского, чешского, венгерского, испанского и яванского языков, сочинял стихи, написал несколько работ на политические и экономические темы.

В 1825 году был принят на место главного редактора в «Вестминстер ревю» (англ. Westminster Review). Вскоре заслужил всеобщее уважение как политический экономист и парламентский реформатор. Одним из первых на страницах своего издания выступил за свободную торговлю, парламентскую реформу, католическую эмансипацию и народное образование. В 1828 году посетил Нидерланды. В феврале 1829 года Университет Гронингена присвоил ему степень доктора юридических наук. В следующем году побывал в Дании, готовя к публикации, переведённый им, сборник скандинавской поэзии. До 1832 года был полномочным представителем Британской и зарубежной унитарианской ассоциации. Член Венгерской академии наук (1832). Иеремия Бентам попытался помочь другу занять место профессора английского языка или истории в только что основанном Университетском колледже Лондона, но безуспешно. Он назначил его своим литературным душеприказчиком, и в 1843 году, после смерти Иеремии Бентама, Джон Бауринг подготовил и издал собрание его сочинений в одиннадцати томах.

В 1835 году был избран в парламент как депутат от Килмарнок Бургс, и в следующем году был назначен главой правительственной комиссии, отправленной во Францию для расследования фактического состояния торговых дел между двумя странами. Занимался подобными исследованиями в Швейцарии, Италии, Сирии и Германии.

Итогом этих миссий стало появление серии докладов, прочитанных им в Палате общин. С 1841 по 1849 год был членом парламента как депутат от Болтона. В 1843 году им был сделан и издан перевод с чешского языка средневековый «Манускрипт двора королевы». Ныне известно что это была фальсификация чешского поэта Вацлава Ханки. В 1846 году стал президентом Мадзинианской Народной Интернациональной лиги.

Самостоятельно поддерживал свою политическую карьеру, инвестируя заработанные средства в развивавшуюся в середине 1840-х годов в Южном Уэльсе черную металлургию. В 1845—1846 году вместе с небольшой группой купцов и банкиров из Лондона он построил большие металлургические заводы в Мэйстеге, в Гламоргане. Образовавшийся промышленный центр получил название Баурингтона, то есть «города Бауринга». Несмотря на правильный подход к делу, из-за торговой депрессии в конце 1840-х годов ему пришлось отказаться от своих предприятий и поступить на государственную службу.

В 1849 году он был назначен британским консул в Кантоне и суперинтендантом британской торговой миссии в Китае. Как до своего назначения, так и после, проявил себя сторонником десятичной денежной системы. 27 апреля 1847 года он обратился к Палате общин по этому вопросу. Согласился на компромисс, что непосредственно привело к вопросу о флорине — одной десятой фунта стерлингов, введенного в качестве первого шага в 1848 году и в целом в 1849 году. Опубликовал работу под названием «Десятичная система в цифрах, монетах и счетах» в 1854 году.

13 апреля 1854 года был назначен губернатором Гонконга. Во время его губернаторства вспыхнул спор с китайцами. Раздражение, вызванное его энергичной или своевольной политикой привело к началу Второй опиумной войны (1856—1860). В то же время, он позволил китайским гражданам в Гонконге участвовать в качестве присяжных заседателей в судебных процессах и работать юристами. Наконец, ему приписывается создание первой коммерческой системы коммунального водоснабжения в колонии и установления архитектурного канона, чем был обеспечен достойный дизайн всех будущих строительных проектов в Гонконге.

Обустроил восточную часть округа Ваньчай в устье реки недалеко от Хэппи-Вэлли и гавани Виктория; продлил реку каналом. Эта область получила название Баурингтон. В 1855 году посетил королевство Сиам, где, после переговоров с королём Монгкутом, заключил договор о торговле, получивший название «Договора Бауринга». В марте 1859 году подал в отставку и получил государственную пенсию.

В 1861 году был направлен британским правительством в Италию для установления торговых отношений между Великобританией и новым королевством. Впоследствии принял назначение на место чрезвычайного и полномочного посла Гавайского королевства при правительствах Европы, и в этом качестве участвовал в заключении договоров с Бельгией, Нидерландами, Италией, Испанией и Швейцарией.

Литература

• Боуринг, Джон // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• John William Cousin. [en.wikisource.org/wiki/A_Short_Biographical_Dictionary_of_English_Literature/Bowring,_Sir_John Bowring, Sir John]. A Short Biographical Dictionary of English Literature. — Джон Уильям Козин. «Бауринг, Джон».  (англ.)
• George Barnett Smith. [en.wikisource.org/wiki/Bowring,_John_(DNB00) Sir Samuel George Bonham, 1st Bt.]. Dictionary of National Biography, 1885-1900, Volume 06. — Джордж Барнетт Смит. «Бауринг, Джон».  (англ.)
• Alan Ruston. [uudb.org/articles/sirjohnbowring.html Sir John Bowring]. Unitarian Universalist History & Heritage Society. — Джон Бауринг на сайте Общества унитариан.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Бауринг, Джон

– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.