Битва за форт Пуласки

Битва за форт Пуласки
Основной конфликт: Гражданская война в США 1861-85
стена форта Пуласки изрешечённая снарядами в наши дни
Дата	10 апреля 1862 — 11 апреля 1862
Место	округ Чатем, штат Джорджия, США
Итог	победа федеральных войск
Противники
США США Соединённые штаты Америки КША КША Конфедеративные штаты Америки
Командующие
Сэмюэл Дюпон Дэвид Хантер Куинси Гиллмор Роберт Ли Джосайя Тэттнэлл Чарльз Олмстед
Силы сторон
Южный округ Южно-Атлантическая эскадра гарнизон Форта Пуласки Южно-Каролинский округ Джорджийский округ Флоридский округ флотилия на реке Саванна
Потери
1 убит несколько раненых 1 смертельно раненый 363 захвачено в плен

Осада форта Пуласки во время Гражданской войны в США продолжалась 112 дней и завершилась 10-11 апреля 1862 года штурмом форта, когда войска северян после 30-часовой бомбардировки отбили укрепление у конфедератов. Особую важность этому эпизоду войну придало новаторское использование нарезных орудий, которое продемонстрировало, что прежние береговые укрепления устарели.

Строительство форта

Форт на острове Кокспер в устье р. Саванна был построен в соответствии с требованиями т. н. «Третьей системы» береговой обороны США на земле, которую уступил федеральному правительству штат Джорджия. Новое укрепление заменило собой два прежних форта, ранее возведенных на о-ве Тайби. Первый из них, построенный британцами форт Георг, представлял собой деревянный блокгауз, окружённый частоколом, и был разрушен во время Американской революции. Второй, форт Грин, построенный в 1794-1795 годах по распоряжению администрации Джорджа Вашингтона, представлял собой земляной вал с позициями для пушек; он был смыт в океан ураганом 1804 года.

Работы на новом укреплении начались 15 марта 1830 года и завершились в 1845 году. Одним из строителей форта был молодой лейтенант Роберт Ли, тогда проживавший в Саванне, — на протяжении 17 месяцев он трудился над осушением территории и закладкой фундамента. Однако строительство собственно форта легло на плечи лейтенанта Джозефа Мансфилда. Форт обошёлся казне почти в миллион долларов. В 1833 году укрепление было названо в честь бригадного генерала Казимира Пулавского, польского кавалериста, который во время Американской Революции сражался под началом Джорджа Вашингтона и погиб под Саванной. Кирпичные стены, рассчитанные на размещение 42-фунтовых пушек, возводились на основании из деревянных кряжей, глубоко утопленных в болотистой почве, и были три с лишним метра толщиной. Со всех сторон форт окружали заболоченные протоки, кишевшие аллигаторами. Ни одно военное судно не могло бы приблизиться к форту на расстояние выстрела. Береговые батареи можно было разместить только на острове Тайби, находившемся на расстоянии двух миль, что превышало максимальную дальность стрельбы гладкоствольных пушек и мортир.

К 1861 году форт находился в плачевном состоянии: ров был забит грязью и порос травой, 90% артиллерийских позиций пустовали, состояние казематов не позволяло стрелять из имеющихся орудий, а гарнизон состоял из двух человек, смотрителя и сержанта интендантской службы.

Захват форта и подготовка к обороне

1 января в Саванну по приглашению командира 1-го добровольческого полка штата Джорджия полковника Александра Лоутона прибыл губернатор Джозеф Браун. Состоялось совещание, на котором было решено захватить форт, чтобы предотвратить его занятие федеральными войсками. 3 января 1861 года, за 16 дней до выхода штата Джорджия из Союза, отряд из 134 человек погрузился на пароход Ida и после 17-мильного спуска по реке в полдень выгрузился на берегу острова Кокспер. Отряд вошёл в форт через главные ворота и поднял флаг Конфедерации. Комендантом форта был назначен капитан Фрэнсис Бэртоу.

6 января в форт прибыл окружной инженер капитан Уильям Уайтинг. Он встретился с Лоутоном, который заверил его, что ополчение заняло форт исключительно с целью не допустить его разграбления и разрушения. Осенью 1861 года командующий Джорджийским отделом генерал Александр Лоутон был переведён в Ричмонд, а 5 ноября генерал Роберт Ли был назначен командующим вновь созданного Отдела Южной Каролины, Джорджии и Флориды. Согласно октябрьскому отчёту Лоутона, в окрестностях Саванны находились 2753 солдата и офицера — почти половина его подчинённых. 1-й регулярный пехотный полк штата Джорджия под командованием майора Уильяма Данкана Смита расположился на острове Тайби, где он построил и обслуживал земляную батарею и наблюдательные посты вдоль берега Впоследствии этот полк был переведён в штат Виргиния и отбыл из Саванны 17 июля 1861 года, при этом две 8-дюймовых колумбиады с батареи на о-ве Тайби были сняты и перевезены в форт Пуласки. Место отбывшей регулярной пехоты занял 1-й полк добровольческой гвардии штата Джорджия под командованием полковника Хью Мерсера. Гарнизон форта составлял 1-й добровольческий полк штата Джорджия под командованием полковника Чарльза Олмстеда.

Ополченцы, расквартированные в форте интенсивно тренировались. Старый форт Джексон, расположенный вверх по реке, был вооружён и укреплён, образовав вторую линию обороны. Водные пути, ведущие к Саванне, были перегорожены. В декабре конфедераты затопили несколько судов, заблокировав водные пути, по которым можно было пройти в обход форта Пуласки

В январе 1862 года Ли пришёл к заключению, что северянам ничто не помешает достичь реки Саванна, и что у конфедератов нет никаких военных кораблей, чтобы противопоставить их эскадре Союза. Главной целью стала оборона г. Саванна. На реке в качестве дополнительного препятствия был затоплен плавучий док

В марте генерал Ли распорядился перевести часть войск из Флориды и Джорджии в Теннесси. Кроме того, часть войск в Южной Каролине и Джорджии отвели вглубь материка для защиты зерновых плантаций, с которых поступало продовольствие для армии конфедератов. Перед переводом в Ричмонд Роберт Ли представил вниманию Лоутона подробный план срочного укрепления обороны. Пушки с островных батарей следовало снять и установить на ближних подступах к Саванне. На случай приближения противника со стороны форта Мак-Каллистер на реке выше города следовало соорудить препятствия с помощью рабочей силы, позаимствованной с плантаций. Следовало приложить все силы к тому, чтобы задержать или предотвратить продвижение северян вверх по реке. Разведчики должны были обнаружить высадку десанта как можно раньше, чтобы её предотвратить. На мысе Мак-Кэй следовало возвести дополнительную трёхорудийную батарею, задачей которой было не остановить федеральную эскадру, а с помощью канонерских лодок Джосайи Тэттнэлла помешать северянам построить батареи на о-ве Эльба, способные обстреливать старый форт Джексон.

К апрелю 1862 года, когда форт Пуласки был отрезан от Саванны, его гарнизон под командованием полковника Чарльза Олмстеда был уменьшен с 650 до 385 офицеров и солдат. Они были сведены в пять рот. и обслуживали 48 пушек, 20 из которых были нацелены на о-в Тайби.. 28 января в форт был доставлен шестимесячный запас провизии.

Посоветовавшись с генералом Ли, Олмстед распределил пушки по валам и казематам, чтобы перекрыть все подходы к форту. Несколько орудий были установлены с таким расчетом, чтобы обстреливать западные протоки и северный канал Саванны. Конфедераты сожгли посевы хлопка на островах, чтобы они не попали в руки северян. Навигационные знаки, такие как маяк Тайби, были разобраны и сожжены. Солдаты сжигали все, что могли использовать приближающиеся федеральные войска. 10 ноября конфедераты оставили о-в Тайби, срыли земляные батареи и перевезли тяжелые орудия в форт Пуласки. Две роты солдат, ранее размещенные на острове, присоединились к гарнизону форта.

Блокада форта

В августе 1861 года военный министр США Кэмерон утвердил создание объединённого «экспедиционного корпуса» из армейских частей и кораблей военно-морского флота. Бригадный генерал Томас Шерман командовал армейскими частями, а флаг-офицер Сэмюэл Дю Понт — флотом. Северяне были намерены вернуть США захваченный конфедератами форт Пуласки, закрыть для южан порт Саванна, а также распространить блокаду побережья дальше на юг. Первоначально им нужна была угольная база для Южно-Атлантической блокадной эскадры, однако эта проблема решилась после сражения за Порт-Ройал.

В ночь на 12 ноября в Саванну, пользуясь утренним туманом, проскользнул последний корабль с грузом оружия и боеприпасов для южан. Это был зафрахтованный в Англии пароход Fingal водоизмещением 700 т. с английской командой. Из груза, доставленного судном, на долю гарнизона форта Пуласки пришлись две 24-фунтовые нарезные пушки Блэйкли и большое количество английских винтовок Энфилд. После прорыва Fingal флаг-офицер Дю Понт распорядился затопить наполненные камнями суда в фарватере реки Саванна и поставил две канонерские лодки охранять южные протоки возле островов Уилмингтон и Скидэуэй. Обосновавшись на острове Хилтон-Хед, северяне начали готовиться к осаде форта Пуласки. Операция началась 24 ноября 1861 года. Получив сведения о том, что конфедераты покинули остров Тайби, флаг-офицер Дю Понт приказал трём канонерским лодкам высадить десант возле маяка Тайби. После двухчасового обстрела острова из корабельных орудий конфедераты подожгли маяк и отступили. Коммодор Кристофер Роджерс с канонерки Flag во главе десантной партии из моряков и морских пехотинцев на тринадцати лодках высадился на берег и поднял флаг США над маяком и башней Мартелло. Ночью отряд жёг костры, чтобы сбить с толку конфедератов

26 ноября три канонерские лодки южан — Savannah (флаг коммодора Тэттнэлла), Resolute и Sampson — совершили вылазку против кораблей северян, стоявших за отмелью в устье р. Саванна, и отогнали их от берега. Два дня спустя эти же канонерки, несмотря на противодействие северян, доставили в форт Пуласки шестимесячный запас провизии.

Вечером 28 ноября генерал Шерман прибыл к устью р. Саванна на транспорте McClellan и высадился на о-в Тайби в сопровождени чинов своего штаба, командира транспорта Альфреда Грея и 22 морских пехотинцев. Во время рекогносцировки орудия форта Пуласки выпустили по отряду Шермана четыре снаряда, один из которых попал бы в цель, если бы не взорвался в воздухе с недолётом. На южной оконечности острова отряд нашёл оставленную южанами позицию с одной пушкой. Днем 29 ноября Шерман с подчинёнными на том же транспорте вернулся на о-в Хилтон-Хед, где на борту канонерской лодки Florida состоялось совещание с участием флаг-офицера эскадры Дю Понта. 1 декабря капитан Куинси Гиллмор, главный инженер экспедиции, с тремя ротами 4-го Нью-Гемпширского полка завладел островом полностью, не встретив никакого сопротивления. После проведённой рекогносцировки Гиллмор пришёл к выводу, что мортиры и новые нарезные орудия могут обстреливать форт с северного берега острова. Генерал Шерман согласился с этим планом и 4 декабря запросил у военного департамента осадные орудия.

Флот организовал транспортные перевозки, и к 20 декабря у армии было уже достаточно припасов, чтобы поддерживать постоянное присутствие на острове. Вскоре армейские части северян начали высадку. Командный пункт и штаб 46-го полка нью-йоркских добровольцев (командир полковник Рудольф Роса) разместились в маяке, поблизости от него были возведены временные бараки, а башня Мартелло была прикрыта земляными батареями.

На второй неделе февраля на р. Саванна выше форта Пуласки были построены две земляные батареи на шесть тяжёлых пушек: 12 февраля батарея Вулкан на мысе Венус-Пойнт, а в ночь на 20 февраля — батарея Гамильтон на северной оконечности о-ва Бёрд. 13 февраля батарея Вулкан обстреляла транспорт Ida, который до сих пор совершал еженедельные грузовые рейсы из г. Саванна в форт. Только благодаря тому, что все пушки, кроме одной, сорвались с платформ, пароход южан избежал повреждений и благополучно достиг форта. 14 февраля батарея Вулкан вступила в перестрелку с четырьмя канонерскими лодками южан, повредив одну из них. После этого южане окончательно заблокировали все водные пути, и связь с фортом поддерживалась через посыльных, которые добирались до места назначения пешком по берегу, а затем вплавь.

19 февраля Куинси Гиллмор, только что временно произведенный в бригадные генералы, был назначен командующим войсками северян на о-ве Тайби. Его помощниками стали лейтенант Уилсон из топографической службы и лейтенант Хорас Портер из службы тылового обеспечения. 21 февраля на остров начали прибывать осадные орудия, а 27 февраля начались работы по сооружению осадных батарей на северном берегу. Поскольку часть батарей находилась в пределах видимости форта Пуласки и в пределах досягаемости его орудий, работы велись по ночам, разговаривать можно было только шёпотом, и наутро следы работ тщательно скрывались. Для перемещения осадных орудий по топкой почве была построена гать.

22 февраля, чтобы воспрепятствовать передвижению судов южан по протоке Лазаретто-крик, на острове Дисент-Айленд были размещены две роты 46-го Нью-Йоркского полка под командованием командира роты F капитана Джона Хенкеля с двумя полевыми пушками. С этого момента блокада форта стала полной. Впоследствии отряд разместили на старом судне Montezuma и одновременно придали отряду одно 30-фунтовое нарезное орудие Пэррота. Впереди судна, близ протоки у о-ва Мак-Куин, дозорную службу нес баркас, вооружённый флотской 6-фунтовой пушкой. 31 марта баркас и 18 человек его экипажа были захвачены отрядом южан, высланным на разведку. После этого в протоке у о-ва Уилмингтон была поставлена канонерская лодка Norwich (капитан Данкан).

Силы северян на о-ве Тайби включали 7-й полк коннектикутских добровольцев (командир полковник Альфред Терри), 46-й полк нью-йоркских добровольцев, две роты Нью-Йоркского добровольческого инженерного полка, две роты 3-го Род-Айлендского добровольческого артиллерийского полка. 48-й Нью-Йоркский (полковник Джеймс Перри) и 9-й Мэнский полки, а также отдельные подразделения других частей обслуживали батареи на других островах. Батареи на о-ве Тайби были вооружены 36-ю самыми тяжелыми орудиями, имевшимися у северян. Артиллерийские позиции начинались у башни Мартелло и тянулись вдоль берега до протоки Лазаретто-крик.

Название батареи	Командиры	Тип орудий	Количество орудий	Сделано выстрелов
Стэнтон	Капитаны Б. Скиннер и Т. Бэкон, первый лейтенант Т. Бёрдик с подразделениями 7-го Коннектикутского добровольческого полка.	13" мортиры	3	255
Грант	Капитаны Ч. Палмер, Джером Туртелотт, первый лейтенант Уильям Филлип с подразделениями 7-го Коннектикутского полка.	13" мортиры	3	282
Лайон	И. о. генерал-инспектора Южного отдела капитан Луи Пелуз из 15-го пехотного полка. Капитан Л. Туртелотт с ротой B 3-го Род-Айлендского добровольческого артиллерийского полка.	10" колумбиады	3	321
Линкольн	И. о. генерал-инспектора Южного отдела капитан Луи Пелуз из 15-го пехотного полка. Капитан Л. Туртелотт с ротой B 3-го Род-Айлендского добровольческого артиллерийского полка.	8" колумбиады	3	428
Бернсайд	Сержанты Дж. Уилсон и П. Магуайр из роты A корпуса инженеров; сержант Уэйди с подразделением из 8-го Мэнского добровольческого полка.	13" мортира	1	135
Шерман	Капитаны Д. Фрэнсис и Дж. Деннис, второй лейтенант О. Чэмберлэйн с подразделениями 7-го Коннектикутского добровольческого полка.	13" мортиры	3	232
Хэллек	Капитаны О. Сэнфорд, Э. Хичкок, второй лейтенант С. Этуилл с подразделениями 7-го Коннектикутского добровольческого полка.	13" мортиры	2	220
Скотт	Капитан Пардон Мэйсон с ротой F 3-го Род-Айлендского добровольческого артиллерийского полка.	10" колумбиады	3	203
		8" колумбиада	1	238
Зигель	Капитан Горацио Роджерс с ротой H 3-го Род-Айлендского добровольческого артиллерийского полка.	48-фунтовая Джеймса осадная на колесном лафете	1	133/116
		30-фунтовые Пэррота осадные на колесном лафете	5	1101/150
Мак-Клеллан	Капитан Горацио Роджерс с ротой H 3-го Род-Айлендского добровольческого артиллерийского полка.	84-фунтовые Джеймса осадные на крепостном лафете	2	207/190
		64-фунтовые Джеймса осадные на крепостном лафете	2	380/18
Тоттен	Капитаны Д. Родмэн и С. Грэй, второй лейтенант С. Кори с подразделениями 7-го Коннектикутского добровольческого полка.	10" мортиры	4	388

Выстрел одной из 13-дюймовых мортир батареи Хэллек, расположенной на удалении 2200 метров от форта, должен был послужить сигналом к началу общей бомбардировки. Далее батарея должна была обстреливать северный и северо-восточный фасы форта с таким расчётом, чтобы снаряды взрывались после удара о землю, а не на подлёте. Четырем ближайшим к форту батареям были выделены конкретные цели. Батарея Мак-Клеллан, расположенная в 1,5 километрах от форта, из своих нарезных орудий должна была пробить брешь между южным и юго-восточным фасами. Батарея Зигель с расстояния в 1530 метров должна была подавить огонь пушек в барбетах форта, а затем со скоростью 10-12 выстрелов в минуту обстреливать снарядами ударного действия юго-восточный фас, чтобы пробить бреши в стене. Батарея Тоттен с расстояния в 1,5 км должна была стрелять снарядами с дистанционным взрывателем поверх северо-восточного и юго-восточного фаса и обстреливать замаскированные батареи за пределами форта. Батарея Скотт с расстояния в 1590 метров должна выполнять ту же задачу, что и батарея Мак-Клеллан. С темнотой обстрел должен был прекращаться, и лишь по особому приказу следовало вести беспокоящий огонь. На батарее Скотт находился сигнальный офицер, корректировавший огонь батарей Стэнтон, Грант и Шерман.

31 марта вместо генерала Шермана начальником Южного отдела и командующим войсками, задействованными в операции, был назначен генерал-майор Дэвид Хантер. Командующим Северным округом, который включал в себя штаты Южная Каролина, Джорджия и часть штата Флорида, был назначен бригадный генерал Бенхэм.

Обстрел и капитуляция форта

9 апреля 1862 года начать операцию помешал ливень. 10 апреля генерал-майор Хантер отправил коменданту форта ультиматум с требованием «немедленной сдачи и возвращения форта Пуласки под власть и владение Соединённых Штатов». Полковник Олмстед ответил: «Я здесь, чтобы защищать форт, а не сдавать его». Бомбардировка началась в 8 часов утра. Огонь батарей о-ва Тайби был сосредоточен на юго-восточном углу укрепления. Артиллерия конфедератов отвечала, причем один офицер северян описывал их стрельбу как «действенную и верную... с большой точностью не только по нашим батареям, но даже по отдельным людям, проходящим между ними». Через два часа после начала обстрела снаряд из колумбиады влетел в просвет амбразуры и сорвал со станка орудие. В 11 часов осколками с флагштока форта был сбит флаг. Лейтенант Кристофер Хасси из гвардейцев Монтгомери и рядовой Джон Лэтэм из немецких добровольцев вновь подняли флаг на северо-восточном углу форта, использовав в качестве флагштока ганшпуг.

• FTPulaski1862a01.jpg

  Повреждения юго-восточного угла форта

• Historic view providing a closer look at the damaged southeast corner, where the breach was made by union forces. - Fort Pulaski, Cockspur Island, Savannah, Chatham County, GA HABS GA,26-SAV.V,2-52.tif

  Повреждения юго-восточного угла форта

• FortPulaskiBreach.jpg

  Повреждения юго-восточного угла форта

• AngleofUnionFireatFortPulaski.jpg

  Повреждения юго-восточного угла форта

• Historic interior view of the entrance taken shortly after battle, looking toward the southwest showing damage to gorge as well as timber and earth blindage. - Fort Pulaski, HABS GA,26-SAV.V,2-39.tif

  Горжевая часть форта после боя

• BreachedCasemateatFortPulaski1862.jpg

  Разрушенный каземат

• Historic interior view of the northern half of the gorge wall after battle, looking northwest. - Fort Pulaski, Cockspur Island, Savannah, Chatham County, GA HABS GA,26-SAV.V,2-57.tif

  Горжевая часть форта после боя

• InsideFortPulaski1862.jpg

  дворик форта после боя

• MortarRuinsAtFtPulaski.jpg

  разбитая мортира

• RifledGunsatFortPulaski1862.jpg

  8-дюймовая гладкоствольная пушка, которую конфедераты использовали в качестве импровизированной мортиры

• Room where Col. Olmsted surrendred, 4-11-1862, IMG 4687.JPG

  Комната, где полковник Олмстед сдал форт

На исходе дня контрбатарейный огонь орудий форта Пуласки постепенно стих — пушки были либо сбиты со станков, либо испорчены. Две федеральные 10-дюймовые колумбиады слетели со станков из-за незамеченной перед боем неисправности (болты неподходящего размера). Лишь 10% выстрелов из 13-дюймовых мортир северян попали в цель. Однако стрельба из орудий Пэррота, Джеймса и оставшихся в строю колумбиад была весьма эффективна. После некоторого перерыва артиллерия конфедератов вновь открыла огонь по батареям северян, из-за чего орудия Пэррота пришлось использовать вместо стрельбы по стенам форта для контрбатарейной борьбы. К наступлению темноты в юго-восточном углу форта была пробита брешь. Почти все орудия форта, нацеленные на о-в Тайби, были выведены из строя. Из пяти пушек в казематах стрелять могли только две. За ночь, несмотря на беспокоящий огонь северян, артиллеристы конфедератов смогли вернуть в строй несколько пушек. Среди северян потерь в личном составе не было.

Ночью 100 человек команды флагманского фрегата Wabash сошли на берег в качестве орудийной прислуги при четырёх 30-фунтовых нарезных пушках Пэррота. Утром поднявшийся с моря ветер стал влиять на траекторию снарядов, однако артиллерия северян возобновила стрельбу, сосредоточив огонь на поврежденном юго-восточном углу форта. Вскоре снаряды нарезных орудий пробили в стене форта большие дыры, а один снаряд пробил внутреннюю стену, отделявшую казематы от главного порохового погреба, расположенного во внутреннем юго-восточном углу укрепления, в котором находилось 20 тонн пороха.

Полковник Олмстед собрал офицеров гарнизона в одном из казематов, и они единодушно согласились, что капитуляция необходима для спасения гарнизона от гибели, поскольку существовала реальная угроза взрыва главного порохового погреба. В 2 часа дня артиллеристов отозвали от пушек, и флаг над фортом был спущен.

Последствия

В руки северян попали 47 орудий, большой запас снарядов, 40 тыс. фунтов пороха и большое количество прочих припасов. Был взят 361 пленный, в том числе 24 офицера, и еще 18 больных и раненых.

Федеральные войска за шесть недель починили разбитые стены, установили на позициях 60 орудий и разместили в форте гарнизон численностью 1100 человек, который оставался там до конца войны.

Отрывок, характеризующий Битва за форт Пуласки

– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.