Первое сражение за Форт-Вагнер
| Первое сражение за форт Вагнер | |||
| Основной конфликт: Гражданская война в США | |||
 Форт Вагнер | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
остров Моррис, Южная Каролина | ||
| Итог |
Тактическая победа США | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Первое сражение за форт Вагнер состоялось 10-11 июля 1863 года на острове Моррис в Чарлстонской гавани в ходе американской Гражданской войны. Попытка северян взять укрепление штурмом была отражена.
Содержание
Предыстория
Форт Вагнер (получивший имя в память о подполковнике Томасе Вагнере из Южной Каролины, погибшем при взрыве пушки в форте Мультри[1]) прикрывал с тыла стратегически важную батарею Грегг на северной оконечности острова Моррис. В документах конфедератов форт Вагнер обычно называется батареей, однако за время осады укрепление было приспособлено для круговой обороны и стало одним из сильнейших пунктов обороны Чарлстона. В 150—200 метрах перед фортом остров суживался до полосы песка шириной 55 метров, ограниченной океаном с восточной стороны и болотами реки Винсент-Крик с западной. Таким образом, атаковать форт можно было только полковой колонной. Преодолев узкий перешеек, атакующие оказывались перед южным фасом форта длиной 250 метров, который перекрывал остров по всей ширине от реки до океана. Форт был окружён неглубоким рвом, усиленным заострёнными пальмовыми бревнами. Дно рва со стороны океана под водой было устлано досками с заостренными шипами.
Южную часть острова защищали 11 орудий (три 8-дюймовых морских орудия, две 8-дюймовых гаубицы, одно 24-х и одно 30-фунтовое орудия Паррота, одно 12-фунтовое орудие Уитворта и три 10-дюймовых мортиры), которые обслуживали 200 человек из 1-го регулярного артиллерийского полка под командованием капитанов Джона Митчела и Дж. Рэвенела Макбета и лейтенанта Г. Фроста. На мысу Ойстер были отрыты стрелковые ячейки, их заняло пехотное прикрытие из 400 солдат 21-го Южнокаролинского полка под командованием майора Дж. Макайвера и рота 1-го Южнокаролинского полка (50 человек) под командованием капитана Чарльза Хаскелла. В конце дня 9-го июля, узнав о высадке северян на остров Бэттери, генерал Борегар распорядился переправить на северную оконечность острова Морриса подкрепление в составе 7-го Южнокаролинского батальона и части 20-го Южнокаролинского полка.
В начале июня 1863 года бригадный генерал Куинси Гилмор сменил генерал-майора Дэвида Хантера на посту командующего Южным департаментом северян. Гилмор, военный инженер, в апреле 1862 года добился успеха при взятии форта Пуласки. Он начал подготовку к высадке на острова Моррис и Джеймс, защищавшие южные подступы к Чарлстонской гавани. Если бы на этих островах северянам удалось разместить осадную артиллерию, они могли бы обстреливать форт Самтер, орудия которого не позволяли флоту северян войти в гавань[2].
В течение июня бригадный генерал северян Израэль Вогдес тайно установил на соседнем c островом Моррис острове Смолл-Фолли осадные орудия. 7 июля буксир Dandelion скрытно доставил из Порт-Ройяла к острову Фолли собранные лодки. Dandelion и второй буксир, O. M. Petit, стали плавучими базами для баркасов, вооруженных бронзовыми гаубицами Дальгрена. Командование десантной флотилией было поручено коммодор-лейтенанту Фрэнсису Бансу, который поднял флаг на баркасе с канонерской лодки Pawnee. Хирург Джон Крэйвен развернул полевой госпиталь на острове Фолли в полумиле от батарей. Вечером 8 июля северяне нашили себе на рукава ленты из белой ткани, чтобы в темноте отличать своих от врагов.
На закате первый эшелон десанта начал грузиться в баркасы, но Гилмор отменил операцию. Из-за сильного волнения десантные корабли не успели достичь места сбора, а сапёры не успели расчистить проходы в препятствиях, возведенных конфедератами на реке Фолли. В результате Гилмор принял решение отложить атаку на один день. В ту же ночь капитан конфедератов Хаскелл, подплыв на лодке к острову Фолли, увидел флотилию десантных средств и сумел убедить генерала Борегара, что следует ожидать высадки северян на южной оконечности острова Моррис. Тем не менее, активных действий по усилению обороны острова предпринято не было.
Сражение
Захват южной части острова
9 июля в 9 часов вечера бригада под командованием бригадного генерала Джорджа Стронга — четыре полка и два батальона четырёхротного состава, всего 3000 человек, — вновь начала грузиться в баркасы. В передних баркасах разместились четыре роты 7-го Коннектикутского полка, за ними следовали 6-й Коннектикутский, 3-й Ньюгемпширский, 76-й Пенсильванский, 9-й Мэнский и четыре роты 48-го Ньюйоркского полка — всего 2500 человек. Ещё 1350 человек и батарея лёгкой артиллерии должны были переправиться во втором эшелоне. 1450 человек оставались в резерве. К раннему утру 10 июля флотилия достигла Маячной бухты (англ. Lighthouse Inlet) и затаилась в прибрежных камышах. Вооруженные баркасы были распределены вдоль берега. Легкий ветер и течение реки Фолли вынуждали солдат на веслах постоянно грести, чтобы удерживать плавсредства на месте.
Перед рассветом генерал Гилмор прибыл на батареи и присоединился к генералу Сеймуру, который командовал высадкой на остров Моррис. В 4:15 артиллеристы начали снимать маскировку с орудий. В 5:18 Сеймур отдал приказ открыть огонь. 32 пушки и 15 мортир начали обстрел укреплений южан на острове Моррис. При первых выстрелах гарнизон форта Вагнер (21-й и 1-й Южнокаролинские полки) и орудийная прислуга заняли свои места.
Час спустя четыре монитора северян — сначала Catskil под флагом адмирала Дальгрена, а затем Weehawken, Montauk и Nahant — подошли к берегу и начали обстреливать батареи конфедератов с фланга. Вооружённые десантные суда также подошли к берегу и открыли огонь. Ответным огнём северян один баркас был потоплен, а головной баркас, на котором находился генерал Стронг, серьёзно поврежден. Стронг приказал своей бригаде высаживаться на мысе Ойстер, где находились стрелковые позиции южан. Первыми на берег высадились стрелки, вооружённые семизарядными ружьями Спенсера. За ними с примкнутыми штыками по глубокой грязи на берег выбирались пехотные батальоны. Генерал Стронг, вымокший с головы до ног, лично командовал атакой. Головной 7-й Коннектикутский под командованием полковника Родмана ворвался в окопы конфедератов, где завязался рукопашный бой. Южане оказали упорное сопротивление, но после того, как был смертельно ранен капитан Хаскелл, дрогнули и начали беспорядочно отступать.
Тем временем командир 6-го Коннектикутского полка полковник Чэтфилд, ослушавшись приказа, повел своих людей вдоль южного берега острова Моррис по направлению к океану. Полк десантировался в тылу у батарей конфедератов и внезапной атакой овладел артиллерийскими позициями южан. Командование конфедератов приказало своим подразделениям отступать, но вскоре отступление превратилось в бегство. Южане бежали к форту Вагнер под огнём мониторов, артиллерии северян и своих собственных пушек, в качестве прислуги к которым встали солдаты 7-го Коннектикутского полка. Бегущие конфедераты опрокинули спешившие к ним на помощь подразделения 7-го Южнокаролинского батальона и 20-го Южнокаролинского полка и увлекли их за собой под защиту валов форта Вагнер. Из 142 артиллеристов, обслуживавших батареи в южной части острова, благополучно достигли форта только 57 человек. Многие офицеры были убиты, ранены или попали в плен. Полковник Грэм осознал, что северная часть острова потеряна и принялся за укрепление обороны форта.
В докладе Стронга об этом говорилось так:
|
Теперь две колонны под сильным градом снарядов, шрапнели и гранат двинулись вперед по сходящимся направлениям к укреплениям, расположенным ближе всего к южной оконечности острова, а затем вдоль господствующего хребта и восточного берега, успешно захватив восемь батарей — по одному тяжелому орудию на каждой, — занимавших господствующие высоты хребта, не считая двух батарей, на которых было установлено, в общей сложности, три 10-дюймовых береговых мортиры[3]. | 
|
Воодушевленные победой северяне колонной отправились вслед за противником, но, приблизившись к форту, оказались под артиллерийским огнём пушек форта Самтер и форта Вагнер. Это в сочетании с полным измождением солдат вынудило Гилмора отказаться немедленного продолжения атаки, отвести свою бригаду на безопасное расстояние и выставить передовое охранение — первый лейтенант Уорчестер с отрядом солдат из 7-го Ньюгемпширского полка выдвинулся вперед, на расстояние 550 метров от форта. Гилмор не стал вводить в бой три только что высадившихся на остров свежих полка. Корабли северян, поднявшись вдоль берега острова, начали обстрел форта, который продолжался до темноты. К этому моменту северяне потеряли 15 человек убитыми и 91 раненым, а южане — около трехсот человек, одиннадцать орудий и все снаряжение. Одним из снарядов с монитора северян был убит капитан Лэнгдон Чевес, строитель форта Вагнер и главный инженер гарнизона острова Моррис. В распоряжении полковника Грэма не было свежих резервов, хотя гарнизон форта состоял из местных уроженцев, которые понимали, что сражаются за свои дома и семьи.
Ближе к ночи на северную оконечность острова Моррис пароходом перебросили подкрепление, срочно вызванное из Саванны, — сводный отряд в количестве 460 человек под началом командира 1-го Джорджийского полка подполковника Чарльза Олмстеда (четыре роты 1-го Джорджийского полка, четыре роты из 12-го Джорджийского артиллерийского батальона во главе с подполковником Генри Кэперсом и три роты из 18-го Джорджийского пехотного батальона во главе с майором Уильямом Бэйсинджером). Тем самым гарнизон форта был усилен в полтора раза и насчитывал примерно 1770 человек. Ночью с 10 на 11 июля южане установили перед фортом дополнительные мины (торпеды Рэйна), а 150 человек из числа 7-го Южнокаролинского батальона и 20-го Южнокаролинского полка во главе с майором Джеймсом Районом заняли неглубокие стрелковые ячейки на песчаном гребне перед фортом.
Штурм форта
11 июля в 5 часов утра под прикрытием густого тумана четыре роты 7-го Коннектикутского полка (191 человек) во главе с его командиром подполковником Дэниелом Родманом выдвинулись вперед, за линию боевого охранения, и остановились в 450 метрах от форта. Генерал Стронг сопровождал головной отряд. Следом шли 76-й Пенсильванский и 9-й Мэнский полки. 3-й и 7-й Нью-Гемпширские оставались в резерве. Генерал Стронг приказал головному отряду атаковать форт с примкнутыми штыками, не останавливаясь для стрельбы.
Головной отряд в молчании двинулся вперед, но как только он оказался в 20 метрах от стрелковых ячеек конфедератов, на северян обрушился ружейный залп. Вслед за этим южане без потерь отступили в форт Вагнер вдоль берега океана, по пути сделав по противнику ещё два залпа. 7-й Коннектикутский преследовал их по пятам и успел добежать до рва форта.
Как только отряд Района ушел с гласиса, гарнизон огнём из пушек и ружей отсёк остальные полки северян, двигавшиеся слишком плотными рядами. Однако передовой отряд преодолел ров и начал взбираться на вал форта. Попытка ворваться внутрь окончилась неудачей, и северяне оказались в ловушке на внешнем скате вала, попав под убийственный анфиладный огонь конфедератов. Ситуация была безвыходной, и спустя 10-15 минут раненый Родман приказал своим подчинённым отступать, прибавив, что теперь «каждый за себя». Во время отступления погибло больше людей из передового отряда, чем во время атаки. Некоторые остались на валу, не рискнув бежать обратно под сосредоточенным огнём. Уцелевшие бежали со всех ног и остановились лишь позади резервных полков (3-го и 7-го Ньюгемпширских). Генерал Стронг в слезах встретил их словами: «Это моя вина».
7-й Коннектикутский полк потерял около 100 человек. На следующее утро на построение полка явились только 84 солдата и 4 офицера. 76-й Пенсильванский потерял 53 человека убитыми и 134 ранеными[4]. Всего потери северян насчитывали 339 человек. Южане потеряли 6 человек убитыми и 6 ранеными.
Укрепления северян
Сразу после боя генерал Стронг приказал своим полкам возвести поперек острова оборонительную линию, опасаясь контратаки южан. На следующий день генерал Гилмор приказал 1-му Ньюйоркскому добровольческому сапёрному полку приступить к постройке четырёх осадных батарей (О’Рурк, Рейнольдс, Уид и Хэйс). Сапёры и пехотинцы работали день и ночь, сменяясь каждые 12 часа, а в свободное от строительства время несли охранную службу в ячейках, расположенных в 480 метрах впереди батарей. 15 июля на батареях были установлены пушки, а 16 июля работы были закончены.
Вылазка южан
Южане обстреливали позиции северян из орудий форта Вагнер. Генерал Гилмор пытался воспрепятствовать этому огнём снайперов. Засев на втором этаже брошенного дома на берегу протоки Винсент-Крик, они простреливали внутренний дворик форта — один меткий выстрел сразил штабного офицера Пола Уоринга, когда тот беседовал с генералом Уильямом Таллиаферро. Эта стрельба раздражала конфедератов, и 17 июля группа из четырёх офицеров и одного сержанта во главе с лейтенантом Таттом, несмотря на приказы, решила совершить вылазку и сжечь дом. Капитан Хэнсфорд Твиггс воспользовался своим положением офицера штаба, чтобы патруль выпустил его с товарищами за пределы укрепления. Вооруженные ружьями южане приблизились к дому и, хотя восемь снайперов, находившихся на втором этаже, их заметили, сумели скрыться и проникнуть в дом с обратной стороны. Внутри завязалась перестрелка — северяне стреляли в диверсантов вниз по узкой лестнице. Южане подожгли здание, вышли наружу и стали стрелять в снайперов, выпрыгивавших и выбегавших из горящего дома. Стрельба встревожила северян, которые открыли ружейный и артиллерийский огонь по группе Татта. Те отстреливались, а когда к перестрелке подключились орудия форта, благополучно вернулись в форт, где разошлись по своим подразделениям. Капитана Твиггса впоследствии арестовали за превышение служебных полномочий.
Действия эскадры Дальгрена
По просьбе Гилмора корабли контр-адмирала Дальгрена ежедневно обстреливали форт Вагнер, приближаясь к берегу, несмотря на то, что артиллеристы в раскаленных и душных казематах работали в невыносимых условиях. Дальгрен поддерживал тесную связь с Сеймуром и Гилмором и даже начал формировать три батальона — два из моряков, один из морской пехоты — для действий на берегу. Напротив Чарлстона Дальгрен сосредоточил 21 корабль, включая четыре монитора, броненосец New Ironsides и два мощных деревянных фрегата, Wabash и Powhattan. В бухте Лайтхаус-Инлет стоял Commodore McDonough, а на реке Стоно — Pawnee, Huron и Marblehead, поддерживавшие бригаду Терри.
Ответные действия конфедератов
Реакция Юга на захват северянами большей части острова Моррис была бурной. Местные газеты сравнивали генерала Гилмора с Ксерксом, а высадку на остров — с нападением персов на Афины. Президент КША Джефферсон Дэвис назвал действия северян «серьезным делом». После потери Виксберга и поражения под Геттисбергом падение Чарлстона нанесло бы непоправимый урон духу конфедератов. Город следовало удержать во что бы то ни стало ради спасения нации. Начались интенсивные приготовления к обороне. Мэр Чарлстона Чарльз Макбет, посоветовавшись с генералом Борегаром, потребовал, чтобы женщины и дети покинули город, а все предприятия и лавки закрылись. Всех свободных мужчин-негров, мулатов и метисов обязали зарегистрироваться у властей во избежание мятежа.
Тем временем Борегар начал стягивать к Чарлстону войска. К 10 июля прибыли 2000 пехотинцев и 250 артиллеристов. Дополнительные подкрепления ожидались из Ричмонда и Уилмингтона. Свежие силы были распределены по укреплениям вокруг города, а основная часть была направлена на острова Джеймс и Моррис. 11 июля комендант форта Самтер полковник Альфред Ретт получил приказ приготовить укрепление к атаке со стороны острова Моррис. Проход в горжевом валу, обращенном к форту Вагнер, был заделан, а с противоположной стороны пробит новый вход. Сам горжевой вал дополнительно укрепили песчаной насыпью. Тяжелые орудия форта готовили к эвакуации.
Бригадный генерал Розуэлл Рипли, командующий Первым военным округом, посетил остров Моррис и форт Вагнер. На основании его рапорта генерал Борегар распорядился вырыть зигзагообразную траншею от батареи Грегг к форту Вагнер, построить на мысе Каммингс пушечную и мортирную батареи, возвести препятствия в руслах окрестных проток и заложить перед фортом дополнительные мины. Ввиду недостатка сил южане смогли исполнить только два последних пункта приказа.
12 июля Борегар созвал военный совет, на котором присутствовали генералы Рипли, Талльаферро и Хэгуд, а также начальник штаба Борегара, полковник Томас Джордан. Штат Южная Каролина представляли губернатор Милледж Бонхэм и член Конгресса Конфедерации Уильям Майлс. На совете был поднят вопрос о том, чтобы организовать ночную контратаку на острове Моррис, используя подкрепление численностью 1500 человек, которое ожидалось из Уилмингтона. Несмотря на рискованность этой операции, члены совета были готовы её осуществить, однако план сорвался из-за отсутствия достаточного количества кораблей для перевозки войск. Было решено удерживать форт Вагнер до тех пор, пока не будет создан новый пояс артиллерийских позиций вокруг Чарлстона, призванный заменить полуразбитый форт Самтер. Для поддержки форта Вагнер было решено устроить на восточном берегу острова Джеймс батареи тяжелых орудий. На сам остров Моррис было решено отправить дополнительно четыре 12-фунтовых гаубицы, две 32-фунтовых гаубицы, а также свежий гарнизон во главе с новым комендантом бригадным генералом Уильямом Талльаферро.
См. также
Напишите отзыв о статье "Первое сражение за Форт-Вагнер"
Примечания
- ↑ [www.historynet.com/americas-civil-war-fort-wagner-and-the-54th-massachusetts-volunteer-infantry.htm America’s Civil War: Fort Wagner and the 54th Massachusetts Volunteer Infantry]
- ↑ Eicher, pp. 564-65.
- ↑ Eicher, p. 566.
- ↑ [www.pa-roots.com/pacw/infantry/76th/76thorg.html Pennsylvania in the Civil War]
Ссылки
- [www.nps.gov/history/hps/abpp/battles/sc005.htm National Park Service battle description]
- Dyer, Frederick H. [hdl.handle.net/2027/mdp.39015026937642 A Compendium of the War of Rebellion: Compiled and Arranged From Official Records of the Federal and Confederate Armies, Reports of the Adjutant Generals of the Several States, The Army Registers and Other Reliable Documents and Sources]. Dayton, OH: Morningside Books, 1978. ISBN 978-0-89029-046-0. First published 1908 by Dyer Publishing.
- Eicher, David J. The Longest Night: A Military History of the Civil War. New York: Simon & Schuster, 2001. ISBN 0-684-84944-5.
- Kennedy, Frances H., ed. The Civil War Battlefield Guide. 2nd ed. Boston: Houghton Mifflin Co., 1998. ISBN 0-395-74012-6.
Литература
- Burton, E. Milby. The Siege of Charleston 1861—1865. Columbia: University of South Carolina Press, 1970. ISBN 0-87249-345-8.
- Reed, Rowena. Combined Operations in the Civil War. Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1978. ISBN 0-87021-122-6.
- Wise, Stephen R. Gate of Hell: Campaign for Charleston Harbor, 1863. Columbia: University of South Carolina Press, 1994. ISBN 0-87249-985-5.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Первое сражение за Форт-Вагнер
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.
С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
