Битва при Флёрюсе (1690)

Битва при Флёрюсе
Основной конфликт: Война Аугсбургской лиги
Пьер-Дени Мартен. Битва при Флёрюсе
Дата	1 июля 1690
Место	Флёрюс (Эно)
Итог	Победа французов
Противники
Королевство Франция Королевство Франция Священная Римская империя Священная Римская империя Англия Англия Испанская империя Нидерланды Нидерланды
Командующие
Маршал Люксембург Георг Фридрих Вальдекский
Силы сторон
39,5 тыс. (37 батальонов, 80 эскадронов, 70 орудий) 37,8 тыс. (38 батальонов, 38 эскадронов, 50 орудий)
Потери
4000—5000 убитыми и ранеными 5000—6000 убитыми и ранеными, 8000 пленными

Вторая битва при Флёрюсе 1 июля 1690 — сражение между войсками маршала Люксембурга и князя фон Вальдека в ходе кампании 1690 года во Фландрии в войне Аугсбургской лиги.

Кампания 1690 года во Фландрии

После тяжелого поражения в битве при Валькуре 25 августа 1689 маршал д'Юмьер был заменен на посту командующего Фландрской армией герцогом де Люксембургом. В кампанию 1690 года Людовик XIV, ожидавший вражеского нападения на Францию с нескольких сторон, предписал войскам ограничиться во Фландрии обороной, опираясь на цепь пограничных крепостей. Общее число войск на этом театре доходило до 100 тысяч, но они были разделены на три армии: д'Юмьер прикрывал район между Лисом и Шельдой, маркиз де Буфлер наблюдал территорию между Маасом и Мозелем, а главная армия под командованием Люксембурга занимала позицию посередине.

Союзники имели в Нидерландах 20 тыс. испанских войск маркиза де Кастаньяги, князь Вальдек должен был собрать еще 40 тыс. голландцев и немцев, и ожидался поход 11-тыс. корпуса курфюрста Бранденбургского.

Узнав, что Вальдек движется из Маастрихта, чтобы осадить Динан, и уже достиг Шарлеруа, маршал Люксембург в июне 1690, усилив свои войска частью Мозельской армии Буфлера, переправился через Самбру между Шарлеруа и Намюром, и, разослав летучие отряды в разные стороны, пятью колоннами двинулся к Флёрюсу, намереваясь дать сражение противнику, ожидавшему в этом районе прибытия подкреплений.

1 июля французская армия, насчитывавшая 39 500 человек (37 батальонов, 80 эскадронов, 70 орудий), прошла деревни Ламбюзар и Флёрюс, оказавшиеся не занятыми противником, и заняла позицию на высотах, спускавшихся к ручью Линьи. Общее численное превосходство французов было незначительным,

Тем не менее, Люксембург искал боя, так как в этом отношении он стоял много выше своих современников, да и Лувуа никогда бы ему не простил потерю Динана, если бы неприятелю удалось овладеть этой крепостью, находившеюся в дурном состоянии.

— Марков М. И. История конницы. Часть 3-я. От Густава Адольфа до Фридриха Великого, с. 102

Сражение

Вальдек не ожидал присоединения частей Буфлера к армии Люксембурга до похода бранденбуржцев, и потому считал свою позицию безопасной, не принял мер для охранения, и позволил противнику захватить себя врасплох.

Князь расположил свои войска на равнине между селениями Ванжени справа и Ваньеле слева, и занял высоту Сент-Аман, образовав линию, слегка выгнутую в сторону Флёрюса. Он располагал 37 800 людьми (38 батальонов, 38 эскадронов, 50 орудий). В первой линии чередовались пехотные батальоны и эскадроны кавалерии, артиллерия была выдвинута вперед. Фронт прикрывал ручей Линьи, текущий в глубоком овраге. Во второй линии, более сильной, пехота и кавалерия также стояли вперемешку, а в третьей, резервной, кавалерия была на правом, а пехота на левом фланге.

Рекогносцировав расположение противника, Люксембург посчитал фронтальную атаку его позиций затруднительной, и решил частью сил (вся конница правой колонны и часть пехоты из соседней колонны) нанести удар, обойдя левый фланг. Главные силы французов развернулись по фронту от селения Бри через Линьи до южной оконечности Сент-Амана, затем по правому берегу ручья, перед Флёрюсом, до Ваньеле. Кавалерия занимала левый фланг, артиллерия была поставлена перед фронтом.

Сражение началось жестоким артиллерийским огнём с обеих сторон. Испанцы действовали более удачно, и нанесли французской кавалерии большие потери. Чтобы отвлечь внимание противника, маршал приказал левому флангу под командованием де Гурне провести фронтальную атаку позиций, занимаемых частями генерала кавалерии князя фон Нассау. Местность была неудобной для наступающих, и только крайний левый фланг французов проник в Ванжени, а их основные силы на этом направлении союзники встретили плотным ружейным и артиллерийским огнём и отбросили с серьезными потерями. Де Гурне был убит.

Испанская конница начала разворачиваться для атаки, чтобы ударом в центр и правый фланг противника решить исход дня, но тем временем французский корпус де Рюбантеля из 9 батальонов с 31 орудием переправился по двум мостам, наведенным через речку Орм маркизом де Монревелем и Великим приором, и двинулся к деревне Сент-Аман, чтобы нанести удар оттуда. Орудийным огнём он рассеял кавалерию союзников, в то время как маршал с 41 эскадроном, 5 батальонами и 9 орудиями совершил обходной манёвр, пройдя незамеченным через поле, скрытый высокой пшеницей. Перейдя Линьи, он вышел к Брюссельскому шоссе, затем, двигаясь по старой римской дороге, пересекавшей шоссе недалеко от Бри, он появился между Ваньеле и Шессо, чтобы взять противника с тыла.

К половине двенадцатого Люксембург развернул кавалерию для атаки, поручив герцогу Менскому правый фланг, а герцогу де Шуазёлю левый. Три батальона с пятью орудиями были поставлены в первой линии, два других батальона с четырьмя орудиями заняли позицию на краю правого фланга в деревне Шессо. Атака через Сент-Аман, обеспечивавшая левый фланг маршала, была успешной, и Ваньеле, где союзники не потрудились разместить войска, было занято.

Вальдек, готовившийся развить успех на правом фланге и в центре, получил сообщение о выходе противника в тыл. Стянув войска из резерва и второй линии, он начал разворачивать их перпендикулярно своему крайнему левому флангу, чтобы организовать тыловую линию обороны, но тем самым произвел сильный беспорядок в подразделениях и ослабил фронт, чем не замедлил воспользоваться противник. Шевалье де Тайяде, сменивший убитого де Гурне, восстановил порядок в отступивших частях и обрушил на позицию союзников яростную атаку.

После кровавого боя части Тайяде и маркиза де Монревеля прорвали центр вражеского расположения и к двум часам пополудни вышли на соединение с корпусом Люксембурга. Оказавшись опрокинутым в центре, и потесненным с левого фланга, Вальдек пытался восстановить оборону, поставив 14 сохранивших порядок батальонов в центре, а конницу по флангам, отступив и сделав попытку закрепиться на высотах Сен-Фиакр, где его солдаты построились в большое каре, отражавшее фланговые удары кавалерии противника. Маршал обрушил огонь артиллерии на его фронт, а затем атаковал прорванные порядки массой кавалерии, окончательно их разметавшей. К шести часам вечера все было кончено. Разбитые части союзников в беспорядке откатились к Шарлеруа, а несколько батальонов, отрезанных кавалерийскими частями французов, пытались закрепиться в деревнях, но были взяты в плен.

На следующий день маршал атаковал замок Сент-Аман, где Вальдек бросил около 3 тыс. человек, и без труда им овладел. Остатки армии союзников через Нивель ретировались к Брюсселю.

Потери союзников составили 5—6 тыс. убитыми и ранеными, и 8 тыс. пленными, из них 700 офицеров. Из 50 орудий Вальдек потерял 49, было взято более двухсот знамен и штандартов, которые король приказал вывесить на нефе Собора Парижской Богоматери. Среди пленных были граф Берло, принц Саксонский, граф фон Штирум, один из юных графов Нассау. Французы потеряли 4—5 тыс. человек.

Причины поражения союзников

Военный историк Кауслер приводил следующие причины поражения Вальдека:

1. Хорошее знание местности маршалом Люксембургом
2. Плохая организация патрулирования, не позволившая вовремя узнать о манёвре французов
3. Отсутствие решительности у союзников, которые все время оставались в обороне
4. Небрежность Вальдека, не занявшего войсками деревни на флангах и в тылу своей позиции
5. Численное и качественное превосходство французской кавалерии

По последнему пункту Марков также указывает, что конница Вальдека была перемешана с пехотой, отчего её действия были скованы, а Люксембург свою применял отдельно от пехоты, что позволяло быстро маневрировать и наносить массированные удары при поддержке артиллерийского огня.

Итоги

Французы, по обыкновению, не извлекли большой выгоды из своей убедительной победы, поскольку Людовик XIV ставил перед полководцами весьма ограниченные задачи, не давая развить достигнутый успех. Не испытывая давления со стороны противника, Вальдек дождался подхода подкреплений, после чего французские войска во Фландрии сами были вынуждены перейти к обороне.

В честь победы при Флёрюсе была выбита медаль, на реверсе которой изображен бог Марс, сидящий на захваченных вражеских знаменах и попирающий ногой пушку, с кинжалом в правой руке, а левой опирающийся на французский гербовый щит. По окружности идет надпись MARS VLTOR FOEDERVM VIOLATORVM (Марс Мститель нарушившим договор), внизу: AD FLORIACUM M. DC. LXXXX (у Флёрюса 1690).

Литература

• Beaurain J. de. Histoire militaire de Flandres, depuis l'année 1690 jusqu'en 1694. T. I. — P., 1755.
• Marchal. Abrégé des guerres du règne de Louis XIV, précédé d'une notice historique. — Louvain: C.-J. Fontein, 1872.
• Sevin de Quincy Ch. Histoire militaire du règne de Louis-le-Grand. T. II. — P.: D. Mariette — J. B. Delespine — J. B. Coignard, 1726.
• Relation de la Bataille donnée Auprés de Fleurus par l'Armée du Roy, le I. Juillet 1690. sous les ordres de M. le Mareschal Duc de Luxembourg. — Lyon: Thomas Amaulry, 1690 [books.google.ru/books?id=rQB6YKh_hdEC&hl=ru&source=gbs_similarbooks books.google.ru]
• Марков М. И.. История конницы. Часть 3-я. От Густава Адольфа до Фридриха Великого. — Тверь, 1888.

Ссылки

• [www.saivenumismatique.fr/monnaies_r1/jetons-et-medailles_c54/medailles-de-louis-xiv_p207/annee-1690_t2174/mauger-bataille-de-fleurus-bronze-41mm-sup-fdc_article_7252.html Bataille de Fleurus bronze]

Отрывок, характеризующий Битва при Флёрюсе (1690)

– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.