Богема (фильм, 1926)

Богема
La bohème
Жанр	мелодрама
Режиссёр	Кинг Видор
Продюсер	Ирвинг Тальберг
Автор сценария	Фред Де Гресак Рут Каммингс, Рэй Дойл, Уильям М. Конселмэн
В главных ролях	Лиллиан Гиш, Джон Гилберт, Рене Адоре
Оператор	Хендрик Сартов
Композитор	Уильям Экст, Деннис Джеймс Дэвид Мендоза
Кинокомпания	Metro-Goldwyn-Mayer (MGM)
Длительность	95 мин.
Страна	США США
Язык	немой фильм английский (интертитры)
Год	1926
Выход фильма «Богема» (оригинальное название — La bohème)

К:Фильмы 1926 года

«Богема» (англ. La bohème, 1926) — американский немой художественный фильм режиссёра Кинга Видора. Фильм снят по мотивам романа Анри Мюрже «Сцены из жизни богемы». Кинолента находится в общественном достоянии. Фильм занимает 30 место в списке лучших фильмов 1920-х годов по версии IMDb.

Сюжет

Действие фильма происходит зимой 1830 года в Латинском квартале Парижа, где живут молодые художники и писатели, а также и главная героиня Мими, бедная белошвейка. Домоуправ хочет выселить её из квартиры, так как у неё нет денег внести очередной взнос. Несчастная девушка собирает котомку со своими вещами, которые несёт в ломбард, предполагая получить за них сумму, достаточную, чтоб заплатить за жильё. Однако, сумма полученная ей в ломбарде оказывается слишком мала, чтобы рассчитывать на дальнейшее проживание. Встреченный ей по дороге виконт Поль, богатый аристократ делает девушке недвусмысленные намёки, однако Мими отвергает его предложение.

По соседству с Мими живут трое друзей, один из которых начинающий литератор Рудольф давно присматривающийся к хорошенькой белошвейке. Увидев, что девушку выставляют вон, он предлагает ей стол и кров, благо у них в комнате как раз накрыт шикарный стол соседкой по многоквартирному дому Мюзеттой. Во время их совместного загородного пикника, Мими признается в любви к Рудольфу. Мими будет помогать Рудольфу, продвигая написанные им тексты в газете. Но так как не все тексты берёт к публикации главный редактор, она начинает обманывать Рудольфа, отдавая ему деньги, якобы гонорар из редакции, на самом деле она просто по ночам подрабатывает вышиванием, отдавая ему заработанные ей деньги. Однажды, узнав от главного редактора газеты правду о том, что его тексты давно не принимаются, Рудольф изобьёт бедняжку Мими, ибо заподозрит, что деньги, которые она ему отдавала, она заработала, предаваясь любви с аристократом Полем, до сих пор преследующим её. Но с Полем Мими встречалась лишь для того, чтобы уговорить его посодействовать постановке пьесы, написанной Рудольфом и между ними ничего не было.

После того, как его пьеса поставлена в театре и Рудольф празднует успех, Мими в это время нет подле него. Она ушла, чтобы не мешать его честолюбивым замыслам. Устроилась работать прачкой в прачечную и влачит жалкое существование. Но, больная туберкулёзом Мими однажды всё же сдаёт и еле живая она вернётся в свой бывший дом, где умрёт на руках у возлюбленного. Только тогда, когда прекрасная Мими будет уже на смертном одре, ревнивец Рудольф осознает степень её жертв и свою любовь к ней.

В ролях

• Лиллиан Гиш — Мими
• Джон Гилберт — Рудольф
• Рене Адоре — Мюзетта
• Джордж Хэсселл — Шонар
• Рой Д’Арси — виконт Поль
• Эдвард Эверетт Хортон — Коллин
• Карл Дэйн — Бенуа, швейцар
• Матильда Комон — мадам Бенуа
• Джино Коррадо — Марсель
• Юджин Паллетт — Бернар
• Кэтрин Видор — Луиза
• Валентина Зимина — Феми

Премьеры

•  — 24 февраля 1926 года состоялась мировая премьера фильма в Нью-Йорке.
•  — с13 марта 1926 года фильм демонстрировался в театральном прокате на всей территории Соединённых Штатов.
•  — в июне 1926 года фильм вышел в прокат Германии.

Создание

Лиллиан Гиш подписала в 1925 году сказочный контракт со студией MGM, по которому ей предполагалось не только $ 400,000 за фильм, но и оговаривался полный контроль над производством, в том числе выбор коллег-актёров по предполагаемому фильму и режиссёра. Для её инаугурационной постановки предполагалась «Богема», на основе романа «Сцены из жизни богемы» Анри Мюрже, написанного в 1851 году, действие которого происходит в Париже XIX века. Только что вернувшейся из поездки по Европе, Лиллиан пришлась по душе идея этого фильма, действие которого должно разворачиваться в Париже. Она решила, что это будет очень хорошим поводом для завоевания европейского рынка. После конфликтов с авторскими правами, MGM не смогла использовать сюжетные элементы из оперы Джакомо Пуччини (как это предполагалось), написанной по мотивам книги Мюрже (планировалось в том числе и использование музыкальной партитуры на основе оперы Пуччини, но и эта затея лопнула в последний момент), поэтому сценаристы полагались только исключительно на роман Мюрже.

Посмотрев фильм Кинга Видора «Большой парад», Гиш решила, что Джон Гилберт и Рене Адоре, игравшие в нём главные роли будут наиболее приемлемыми кандидатурами в качестве её партнёров в «Богеме», как и режиссёр Кинг Видор, которого она утвердила по своему желанию. Съёмки фильма проходили с 19 августа по 5 ноября 1925 года. В процессе съёмок Лиллиан вела себя как высокомерная звезда, иной раз даже отказывавшаяся от общения с самим режиссёром, а уж с коллегами-актёрами и вовсе держала дистанцию. С художником по костюмам Эрте у своенравной звезды были стычки из-за костюмов (например она отказалась носить корсет, разработанный на основе хлопка, а не шёлка). Художник в свою очередь отказался потакать требованиям актрисы и ушёл с проекта, по слухам после этого скандала он более не сможет работать вообще на голливудских студиях. Но в работе над образом своей героини Гиш вела себя как профессионал, так например для сцены на смертном одре актриса в течение нескольких дней не ела и не выпила даже глотка воды, чтоб её вид был как можно более измождённым. Она также посещала больницы, чтобы узнать о стадиях туберкулёза и посмотреть на вид больных этой болезнью. В результате актриса блестяще исполнила сцену смерти, так что режиссёр Кинг Видор волновался при съёмке, подумав, что не героиня умирает, а сама актриса.

Интересные факты

• Предыдущая экранизация этого романа была снята в 1916 году с Элис Брейди в главной роли.

Ссылки

• «Богема» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v153471 «Богема»] (англ.) на сайте allmovie

Литература

• «Звёзды немого кино» / Головской В. (ред.). — М.: Искусство, 1968. — 240 стр. с.
• Лиллиан Гиш. «Кино, Гриффит и я». — М.: Искусство, 1974. — 218 с.
• Ветрова Т.Н., Дорошевич А.Н., Звегинцева И.А. и др. «Энциклопедия кино США. Актёры». — М.: Материк, 2003. — С. статья о Лиллиан Гиш. — 276 с. — ISBN 5-85646-075-8.
• НИИК МКРФ, редактор Е. Н. Карцева. «Режиссёрская энциклопедия. Кино США». — М.: Материк, 2002. — С. статья о Кинге Видоре. — 276 с. — ISBN 5-85646-096-0.
• John Douglas Eames, The MGM Story Octopus Book Limited, London, 1975 (англ.) — ISBN 0-904230-14-7
• Jerry Vermilye, The Films of the Twenties, Citadel Press, 1985 (англ.) — ISBN 0-8065-0960-0

Отрывок, характеризующий Богема (фильм, 1926)

Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.