Гилберт, Джон (актёр)
| Джон Гилберт | |
| John Gilbert | |
 | |
| Имя при рождении: |
Джон Сесил Прингл |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
Джон Гилберт (англ. John Gilbert, 10 июля 1897 — 9 января 1936), урожденный Джон Сесил Прингл — один из самых популярных американских актёров эпохи немого кино. В начале карьеры снимался под псевдонимом Джек Гилберт.
Содержание
Биография
Джон Гилберт родился 10 июля 1897 года в городе Логан, штат Юта, США, в семье театральных актёров. Дебютировал на киноэкране в 1915 году в возрасте восемнадцати лет — в историческом фильме о Гражданской войне между Севером и Югом под названием «Трус». Далее на протяжении пяти лет снимался на второстепенных и эпизодических ролях, успев появиться в сорока пяти фильмах. В 1921 году кинокомпания Fox Film Corporation заключила с Джоном контракт сроком на три года, после чего ему стали предлагать главные роли, в основном романтических героев.
Признание
Карьера Гилберта развивалась быстрыми темпами. В 1924 году он перешел в MGM и стал одним из ведущих актёров киностудии. Наиболее успешными работами того периода для него стали фильмы «Его час» (1924, режиссёр Кинг Видор), «Тот, кто получает пощёчины» (1924) и «Весёлая вдова» (1925, режиссёр Эрих фон Штрогейм). Далее актёр вновь снялся у Видора в эпической военной мелодраме «Большой парад» — картина снискала большой успех у публики и заняла второе место среди немых фильмов по сборам в прокате. Эта работа стала переломной в карьере Гилберта, и в 1926 году он закрепил своё положение, снявшись вместе с Лиллиан Гиш в мелодраме «Богема».
В том же году последовал фильм — мелодрама с любовным треугольником — «Плоть и дьявол», в котором с ним в паре впервые играла Грета Гарбо. На съёмках между актёрами вспыхнул роман, который едва не закончился браком. Впоследствии Гилберт и Гарбо снялись вместе ещё в двух картинах. На протяжении всего своего пребывания в MGM Гилберт неоднократно входил в конфликт с руководителями студии. Однажды дело дошло до рукоприкладства — в 1927 году, когда Гарбо бросила Гилберта прямо у алтаря, Луис Б. Майер отпустил на этот счёт грубое замечание, и актёр в ответ на это ударил магната. После этого инцидента карьера Гилберта пошла на спад, несмотря на поддержку Ирвина Талберга — друга актёра, занимавшего один из ключевых постов в MGM.
Закат карьеры
В 1929 году Гилберт дебютировал в звуковом кино, снявшись в знаменитом музыкальном фильме «Голливудское ревю 1929 года», где наряду с ним были задействованы такие голливудские звезды, как Норма Ширер, Бастер Китон, Бесси Лав и другие. Но, несмотря на успешное вступление в звуковую эпоху, карьера актёра продолжала неуклонно стремиться к закату, в основном из-за того, что ему поручали невыигрышные, а иногда и откровенно нелепые роли. Первая крупная неудача постигла его в 1929 году после фильма «Его великолепная ночь». Там были настолько слабые диалоги, а пылкость героя Гилберта настолько чрезмерна, что по мнению публики фильм больше смахивал на плохую комедию, нежели на трагическую мелодраму. Хотя последующие работы актёра были более ровными, Гилберт так и не смог до конца оправиться после такого унизительного провала.
В 1932 году Гилберт снялся в картине «Вниз по лестнице» по собственному оригинальному сценарию. Фильм получил положительную оценку критиков, но не сумел вернуть былую популярность актёра. Далее он появился в мелодраме 1934 года «Королева Христина», где Грета Гарбо вновь составила с ним дуэт. Эта работа стала его последним значительным фильмом. К тому времени он начал много пить. Алкоголизм серьёзно подорвал его здоровье, и 9 января 1936 года Джон Гилберт скончался в Лос-Анджелесе, приняв дозу снотворного и подавившись собственным языком во сне.
Личная жизнь
Джон Гилберт был четыре раза женат, но все его браки были недолговечными и через пару лет заканчивались разводом. В промежутках между ними Гилберт заводил романы с коллегами по цеху. Так известно, что он состоял в романтических отношениях с актрисами Барбарой ла Марр и Биби Даниелс. Кроме того его возлюбленными были знаменитые Грета Гарбо — она собиралась за Гилберта замуж, но скандально бросила его прямо у алтаря — и Марлен Дитрих, которая была с актёром в последние два года его жизни. Все четыре супруги Гилберта тоже были актрисами:
- Оливия Бёрвелл (1917—1922)
- Леатрис Джой (1923—1924), 6 сентября 1924 года родила Гилберту дочь
- Ина Клер (1929—1931)
- Вирджиния Брюс (1932—1934)
Избранная фильмография
| Год | Русское название | Оригинальное название | Роль | |
|---|---|---|---|---|
| 1915 | ф | Трус | The Coward | эпизодическая роль |
| 1915 | ф | Супружество | Matrimony | статист |
| 1915 | ф | Алоха Ое | Aloha Oe | статист |
| 1916 | ф | Угол | The Corner | статист |
| 1916 | ф | Пули и карие глаза | Bullets and Brown Eyes | |
| 1916 | ф | Последний акт | The Last Act | статист |
| 1916 | ф | Адская петля | Hell's Hinges | Буйный горожанин |
| 1916 | ф | Ариец | The Aryan | статист |
| 1916 | ф | Цивилизация | Civilization | статист |
| 1916 | ф | Апостол мести | The Apostle of Vengeance | Вилли Хадсон |
| 1916 | ф | Фантом | The Phantom | Берти Беретон |
| 1916 | ф | Око ночи | Eye of the Night | |
| 1916 | ф | Снаряд 43 | Shell 43 | Английский шпион |
| 1916 | ф | Твой грех | The Sin Ye Do | Джимми |
| 1922 | ф | Монте-Кристо | Monte Cristo | Эдмон Дантес |
| 1923 | ф | Камео Кирби | Cameo Kirby | Камео Кирби |
| 1924 | ф | Только что с Бродвея | Just Off Broadway | Стефен Мур |
| 1924 | ф | Человек-волк | The Wolf Man | Джеральд Стэнли |
| 1924 | ф | Друг человека | A Man’s Mate | Пол |
| 1924 | ф | Единственный шанс | The Lone Chance | Джек Сондерс |
| 1924 | ф | Роман на ранчо | Romance Ranch | Карлос Брент |
| 1924 | ф | Его час | His Hour | Грицко |
| 1924 | ф | Тот, кто получает пощёчины | He Who Gets Slapped | Безано |
| 1924 | ф | Сноб | The Snob | Юджин Карри |
| 1924 | ф | Жена кентавра | The Wife of the Centaur | Джефри Дуайер |
| 1925 | ф | Большой парад | The Big Parade | Джеймс Апперсон |
| 1925 | ф | Весёлая вдова | The Merry Widow | Князь Данило Петрович |
| 1926 | ф | Плоть и дьявол | Flesh and the Devil | Лео фон Селлентин |
| 1926 | ф | Барделис Великолепный | Bardelys the Magnificent | Барделис |
| 1926 | ф | Богема | La Boheme | Родольф |
| 1927 | ф | Любовь | Love | Вронский |
| 1927 | ф | Мужчина, женщина и грех | Man, Woman and Sin | Альберт Витком |
| 1927 | ф | В двенадцати милях | Twelve Miles Out | Джерри Фэй |
| 1927 | ф | Шоу | The Show | Робин |
| 1928 | ф | Женщина дела | A Woman of Affairs | Невилл Холдернесс |
| 1928 | ф | Лики дьявола | The Masks of the Devil | Барон Рейнер |
| 1928 | ф | Четыре стены | Four Walls | Бенни |
| 1928 | ф | Казаки | The Cossacks | Лукашка |
| 1929 | ф | Его великолепная ночь | His Glorious Night | Капитан Ковач |
| 1929 | ф | Одинокие ночи | Desert Nights | Хью Рэнд |
| 1930 | ф | Путь моряка | Way for a Sailor | Джек |
| 1930 | ф | Выкуп | Redemption | Федя |
| 1931 | ф | К западу от Бродвея | West of Broadway | Джерри Сиверс |
| 1931 | ф | Призрак Парижа | The Phantom of Paris | Черри-Биби |
| 1931 | ф | Судьба джентльмена | Gentleman’s Fate | Джек Томас |
| 1932 | ф | Вниз по лестнице | Downstairs | Карл Шнейдер |
| 1933 | ф | Королева Христина | Queen Christina | Антонио |
| 1933 | ф | Быстрая работа | Fast Workers | Смит |
| 1934 | ф | Капитан ненавидит море | The Captain Hates the Sea | Стив Брамли |
Напишите отзыв о статье "Гилберт, Джон (актёр)"
Ссылки
- [silentgents.com/PGilbert.html Фотографии актёра на Silentgents.com]
- [tcmdb.com/TCMDB/participant/participant.jsp?spid=965577&apid=85780 Биография актёра на TCMdb.com] (англ.)
Отрывок, характеризующий Гилберт, Джон (актёр)
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
