Брэндайс, Луи

Брэндайс Луи
Фотография около 1916 года
Род деятельности:	юрист
Дата рождения:	13 ноября 1856(1856-11-13)
Гражданство:	США США
Дата смерти:	5 октября 1941(1941-10-05) (84 года)
Место смерти:	Вашингтон, США; похоронен в Луисвилле
Супруга:	Элис Голдмарк
Дети:	две дочери

Луи Брэндайс (англ. Louis Dembitz Brandeis; 1856—1941) — американский юрист, в честь которого назван Брандейский университет. Член Верховного суда Соединенных Штатов с 1916 по 1939 годы.

Биография

Внешние изображения
	[www.brandeis.edu/now/2009/august/louis-celebration.html Почтовая марка США]
	[www.postalstampart.com/product/LOUIS_BRANDEIS_Supreme_Court_Justice_Commemorative_Postal_Cover Почтовый конверт США]

Родился 13 ноября 1856 года в Луисвилле, штат Кентукки, в семье еврейских родителей-иммигрантов из Богемии — Adolph Brandeis и Frederika Dembitz, где было четверо детей и Луи был младшим из них.

Во время Гражданской войны в США, семья была вынуждена временно искать спасение в Индиане. Затем, беспокоясь по поводу американской экономики, отец перевёз в 1872 году семью в Европу, откуда они снова приехали в США в 1875 году.

В 14 лет Луи закончил школу Louisville Male High School. Находясь с 1872 года в Европе, учился в дрезденской школе Annen-Realschule. Вернувшись в США в 1875 году, учился в Гарвардской юридической школе, которую окончил в возрасте двадцати лет и вступил здесь в Pow-Wow club. После окончания института остался в Гарварде еще на год, где продолжал изучать право по собственному выбору, зарабатывая на жизнь репетиторской деятельностью. В 1878 году он начал работать в юридической фирме в Сент-Луисе, где в юридическом журнале опубликовал сою первую работу. После семи месяцев рутинной работы, принял предложение своего Гарвардского однокурсника Сэмюэла Уоррена (англ. Samuel Dennis Warren) создать юридическую фирму в Бостоне. Они были близкими друзьями в Гарварде, Уоррен происходил из богатой бостонской семьи и данный союз предполагал выгодное взаимодействие. В ожидании открытия фирмы, чтобы получить будущих клиентов, Брэндайс стал работать у Горация Грея (англ. Horace Gray), главного судьи Верховного Суда штата Массачусетс.

Проработав клерком у Грея два года, Луи продолжил свою деятельность с Уорреном в их собственной юридической фирме, которая была весьма успешной. В это время главный судья штата Мелвилл Фуллер (англ. Melville Fuller) рекомендовал ему для сотрудничества одного из лучших адвокатов на Востоке США. Фирма Брандейса и Уоррена, начав свою деятельность в 1879 году, работает и в настоящее время под именем Nutter McClennen & Fish.

Вскоре Луи Брэндайс стал лидером прогрессивного движения, провозгласившего закон как инструмент для социальных изменений. Провёл немало успешных дел, включая расследование Pinchot-Ballinger, где поддержал природоохранное движение в США. Участвовал в президентской кампании 1912 года, поддерживая кандидата Вудро Вильсона, ставшего президентом.

Умер от сердечного приступа 5 октября 1941 года в Вашингтоне. Был кремирован и похоронен вместе с прахом жены на родине в Луисвилле.

В 1973 году он был избран в Зал славы великих американцев, где ему пока не установлен обязательный бюст.

Личная жизнь

В 1890 году Брэндайс обручился с Элис Голдмарк (англ. Alice Goldmark), которая была дочерью Джозефа Голдмарка, врача, являвшегося братом композитора Карла Голдмарка, который тоже эмигрировал в Америку из Австро-Венгрии после революции 1848 года. Они поженились 23 марта 1891 года в доме ее родителей в Нью-Йорке. Затем молодожёны переехала в собственный скромный дом в местечко Beacon Hill рядом с Бостоном. В семе родились две дочери — Сьюзенн (в 1893 году) и Элизабет (в 1896 году).

Элис поддержала решимость своего мужа посвятить большую часть своего времени на общественные цели. Семья жила в достатке и без излишеств. Они приобрели дом для отдыха (дачу) в городке Dedham, штат Массачусетс, где проводили многие свои выходные и летние каникулы. Луи и Элис избегали роскошных приёмов и официальных вечеров, не жили в роскошных отелях во время своих путешествий. Будучи состоятельным человеком, Брэндайс не соответствовал общепринятому стереотипу богатого человека — он был членом поло-клуба, но не играл в поло; он не имел яхт, но имел каноэ, в котором плавал по реке рядом со своей дачей.

После смерти Луи и Элис Брэндайс были кремированы и их прах погребён в портике школы University of Louisville Louis D. Brandeis School of Law — школы права Луисвиллского университета, старейшей правовой школы в Кентукки (основана в 1846 году), носящей имя выдающегося юриста Соединённых Штатов.

Ссылки

• [www.fjc.gov/servlet/nGetInfo?jid=241&cid=999&ctype=na&instate=na Biographical Directory of Federal Judges - Brandeis, Louis Dembitz]
• [www.gutenberg.org/ebooks/authors/search/?query=Brandeis,+Louis+Dembitz Works by Louis Brandeis at Project Gutenberg]  (англ.)
• [librivox.org/author/1062?primary_key=1062&search_category=author&search_page=1&search_form=get_results Works by Louis Brandeis at LibriVox]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Брэндайс, Луи

– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.