Бултон, Марджори

Марджори Бултон
Marjorie Boulton
Марджори Бултон
Псевдонимы:	Strigo
Род деятельности:	поэт, прозаик, драматург, эсперантолог
Язык произведений:	эсперанто

Ма́рджори Бу́лтон  (англ. Marjorie Boulton;  род. 7 мая 1924, Теддингтон) — эсперантский поэт, прозаик и драматург, эсперантолог; одна из наиболее видных представительниц «английской школы» в эсперантской поэзии. Член Академии эсперанто (1967). Президент тематической эсперантской организации Kat-amikaro и эсперанто-клуба ODES в Оксфорде.

Биография

Родилась 7 мая 1924 года, англичанка. Училась в Оксфордском университете; имеет докторскую степень по литературоведению. По профессии — преподаватель английского языка и литературы. С 1949 года — эсперантист. Автор свыше 20 книг на эсперанто и английском языке.

В 1998 году удостоена Аленской премии за вклад в эсперанто-культуру.

Литературная деятельность

Перу М. Бултон принадлежат несколько сборников стихотворений и поэм, сборник театральных пьес «Женщина у границы» и ряд прозаических произведений. Мягкий юмор, чёткая гуманистическая направленность стихотворных миниатюр и поэм поэтессы выдвигают её в ряд наиболее талантливых эсперантских поэтов.

За публикацией стихотворений М. Бултон в эсперантской периодике последовал её дебютный поэтический сборник «Контральто», изданный в 1955 г. При написании вошедших в этот сборник произведений поэтесса вдохновлялась богатым опытом преподавателя и путешественника (она участвовала, в частности, в работе многих эсперантских конгрессов).

От сборника к сборнику тематика поэтических произведений М. Бултон становится всё более разнообразной. Если в её сборнике «Частицы», были — по преимуществу — отражены тревожившие человека XX века проблемы, то сборник «Сто весёлых песен» состоит из стихотворных миниатюр, отражающих светлые стороны жизни и отличающихся тонким юмором.

Излюбленный стихотворный размер поэтессы — пятистопный ямб. В своих поэтических произведениях она активно пользуется диссонансными рифмами, нанизывая их целыми нитями: lumo — amo — komprenemo, mondo — grundo — legendo и т. д.

В книгу «Женщина у границы» вошли одноактные пьесы разнообразного содержания — лирические и трагические, дидактические и фантастические. Успехом пользовалась драма М. Бултон «Быть или не быть» (эспер. Esti aŭ ne esti), повествующая об ужасающих последствиях войны с применением ядерного оружия и поставленная Венгерским эсперанто-театром.

В 1960 г. М. Бултон опубликовала на английском языке «Биографию Заменгофа», где были представлены и дотоле неизвестные документы о жизни основоположника эсперанто. В 1962 г. эта книга вышла в переводе на эсперанто; историки эсперанто-движения относят её к числу лучших из существующих биографий Л. Л. Заменгофа.

Важнейшие произведения

• Boulton M.  Kontralte. — La Laguna: Stafeto, 1955.
• Boulton M.  Cent ĝojkantoj. — Chorleywood, 1957.
• Boulton M.  Eroj. — La Laguna: Stafeto, 1959.
• Boulton M.  Virino ĉe la landlimo. — Kopenhago, 1959.
• Boulton M.  Zamenhof, aŭtoro de Esperanto. — La Laguna: Stafeto, 1962.
• Boulton M.  Dekdu piedetoj. — Eastbourne, 1964.
• Boulton M.  Okuloj. — La Laguna: Stafeto, 1967.
• Boulton M.  [wayback.archive.org/web/20071019121109/www.luin.se/inko/066-X.pdf Ne nur leteroj de plum-amikoj]. — Tyreso: Inko, 2000.

Литература

• Королевич А. И.  Книга об эсперанто. — Киев: Наукова думка, 1989. — 256 с. — ISBN 5-12-000985-9.
• Токарев Б. В.  Об эсперантской поэзии // Проблемы международного вспомогательного языка. — М.: Наука, 1991. — 263 с. — ISBN 5-02-016810-6. — С. 143—161.

Отрывок, характеризующий Бултон, Марджори

Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.