Бунт восемнадцати

Бунт восемнадцати (порт. Revolta dos 18), также известный как восстание в Копакабане и первый мятеж лейтенантов — первое крупное выступление тенентистов в гарнизоне форта Копакабана в Рио-де-Жанейро, произошедшее 5 июля 1922 года.

Предыстория

В июне 1921 года в Бразилии началась предвыборная президентская кампания. Главными претендентами на пост главы государства были Артур Бернардис — правительственный кандидат, губернатор штата Минас-Жерайс и Нилу Песанья — кандидат от оппозиционного движения «Республиканское противодействие», сенатор от Рио-де-Жанейро, который уже был президентом Бразилии в 1909—1910 годах. Между ними развернулась острая конкуренция.

В разгар кампании в либеральной газете «Correio da Manhã» были опубликованы письма за подписью Артура Бернардиса, которые содержали серьёзные оскорбления в адрес бразильской армии и лично маршала Эрмеса да Фонсеки. В частности, сторонники маршала были названы «бунтовщиками», «сбродом, нуждающемся в нагоняе», «продажными офицерами, которые покупаются со всеми своими нашивками и галунами», а сам Фонсека характеризовался как «несдержанный сержант». Эти письма вызвали возмущение в широких армейских кругах.

Несмотря на то, что Бернардис категорически отрицал авторство этих писем, 12 октября военными был принят «Манифест к нации», в котором было объявлено, что армия не признает Бернардиса президентом Бразилии в случае его победы на выборах. Именно так и случилось: на состоявшихся 1 марта 1922 года выборах Бернардис с небольшим отрывом обошёл Песанью (59,5 % голосов против 40,5 %), после чего Совет военных, отказавшись признать результаты выборов, потребовал создать трибунал чести для пересчёта голосов.

Подготовка к восстанию

Толчком к началу восстания послужил инцидент, связанный с выборами губернатора штата Пернамбуку, когда президент Бразилии Эпитасиу Песоа предпринял попытку использовать находившиеся в штате федеральные войска для обеспечения победы своего ставленника. Узнав об этом, маршал Фонсека, как председатель Совета военных, направил командующему военным округом в Ресифи (столице Пернамбуку) телеграмму с призывом не подчиняться приказу президента и не вмешиваться в политические интриги. В ответ на это Песоа приказал арестовать Фонсеку и закрыть Совет военных на шесть месяцев. В связи с этим в гарнизонах штатов Рио-де-Жанейро, Алагоас, Мараньян, Санта-Катарина и Сеара начались волнения.

Однако правительство было готово к подавлению восстания. Ещё в декабре 1921 в армии была создана секретная агентурная служба, следившая за настроениями в войсках. Некоторые воинские части, размещённые в Рио-де-Жанейро, были приведены в боевую готовность. Железнодорожные станции стали охраняться патрулями и кавалерийскими пикетами.

Ход восстания

5 июля 1922 года, в час ночи, четыре мощных выстрела из орудий форта Копакабана возвестили о начале военного восстания. Восставший гарнизон поддержали 600 кадетов Военного училища. Кадеты, во главе с полковником Жавьером ди Бриту, направились к железнодорожной станции Вила-Милитар, чтобы объединиться с находящимися там войсками и затем двинуться к президентскому дворцу, чтобы отстранить от власти президента Песоа. Однако вечером предыдущего дня эта станция была занята войсками, верными правительству, а все офицеры-заговорщики были арестованы. На подходе к станции кадеты были встречены огнём, и после четырёхчасового боя с превосходящими силами противника кадетам пришлось отступить к зданию Военного училища, где они были разоружены.

Тем временем восставшие офицеры гарнизона Копакабаны весь день обстреливали главные военные объекты Рио-де-Жанейро: Генеральный штаб, морской арсенал, морской батальон. В ответ власти предприняли интенсивный артиллерийский обстрел крепости, оцепили прилегающие к нему районы, сформировали отряд для его атаки и прекратили снабжение Копакабаны водой и электроэнергией.

На рассвете следующего дня большинство солдат и офицеров покинуло Копакабану, в которой из 301 человека осталось всего 29 бойцов. Линкоры «Сан-Паулу» и «Минас Жерайс» обстреляли форт, гидропланы произвели его бомбардировку. Правительство потребовало безоговорочной капитуляции гарнизона, однако лишь один из восставших предпочёл сдаться властям. Остальные 28 человек, во главе которых встал лейтенант Антониу ди Сикейра Кампус, отвергли предложение о сдаче крепости. Ими было принято решение выйти из форта и в открытом бою встретиться с противником.

Примерно в два часа дня восставшие вышли из крепости с оружием в руках на расположенный рядом пляж. По дороге 10 человек покинуло восставших, и их осталось всего 18. Пройдя несколько километров вдоль берега, восставшие столкнулись с правительственными частями. Лейтенант, командовавший последними, заговорил с восставшими, пытаясь доказать бессмысленность их борьбы. В ответ Сикейра Кампус воскликнул: «Мы не принадлежим к этой армии!» После этого завязался бой, в ходе которого погибли почти все восставшие. В живых осталось только несколько тяжелораненых, в том числе и Кампус.

Поддержка восстания

Восстание в Рио-де-Жанейро было поддержано лишь одним выступлением: восстал гарнизон штата Мату-Гросу, во главе которых стоял генерал Клодоалду да Фонсека, который был двоюродным братом маршала Эрмеса да Фонсеки. Восставшие части сконцентрировались на границе штата Сан-Паулу и были готовы вступить на его территорию, но, узнав о подавлении выступления в Рио-де-Жанейро и о том, что на остальной территории Бразилии восстание так и не началось, вернулись на свои места.

Источники

• [www.hrono.ru/sobyt/1922braz.html Восстание в Бразилии 1922 года на сайте hrono.ru.]
• [www.exercito.gov.br/01Instit/Historia/sinopse/geracoes.htm Os movimentos tenentistas na visão do Exército Brasileiro] (порт.)

Отрывок, характеризующий Бунт восемнадцати

– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?