Васильев, Дмитрий Дмитриевич (общественный деятель)

Дмитрий Васильев
Васильев Дмитрий Дмитриевич
Дата рождения:	30 мая 1945(1945-05-30)
Место рождения:	Киров (Кировская область), РСФСР, СССР
Дата смерти:	16 июля 2003(2003-07-16) (58 лет)
Место смерти:	Криушкино, Ярославская область, Россия
Гражданство:	СССР СССР, Россия Россия
Партия:	НПФ «Память»
Основные идеи:	Национализм, монархизм
Род деятельности:	Председатель центрального совета НПФ «Память»

Дми́трий Дми́триевич Васи́льев (30 мая 1945, Киров — 16 июля 2003, Криушкино, Ярославская область) — российский общественный деятель. Создатель и председатель центрального совета Национально-патриотического фронта «Память».

Биография

Происхождение: фамилию отца скрывал; на вопросы, связанные с его происхождением, Васильев обычно говорил, что оно «очень высокое и открывать его ещё рано», поскольку «мать берегла меня не для того, чтобы я погиб». Его деда, казацкого атамана, большевики убили в Гражданскую. Также, от Советской власти пострадала вся родня по отцовской линии.

Был комсомольцем. Службу в рядах Советской армии проходил в Венгрии.

Политическая карьера

Организатор^{[когда?]} Национал-патриотического фронта (НПФ) «Память».

В противостоянии Президента и Верховного Совета в 1993 году Васильев последовательно принимал сторону Ельцина.

На выборах-95 был зарегистрирован по одномандатному округу № 204, но проиграл (3,49 %, 5-е место из 12 кандидатов).

В 1996 году высказывался за переизбрание Президентом России Б. Ельцина.

В конце 1997 года выдвинул свою кандидатуру в депутаты Московской городской Думы, выборы проиграл.

В 1999 г. выдвигался на пост мэра Москвы, набрал 1 % голосов.

Последние годы жил в деревне Криушкино Переславского района, занимался созданием крестьянских общин.

Умер от сердечного приступа. Похоронен в Москве на Покровском кладбище (8-й участок).

Личная жизнь

Вдовец. Усыновил двоих детей своей жены от первого брака — сына и дочь. Сын Сергей входит в Центральный Совет НПФ «Память».

Взгляды, вкусы, привычки

Считал себя «русским патриотом». Антисионистом считал себя с детства (причём антисемитом себя не считал). Основную причину бедственного положения России (и мира в целом) видел в сионизме (под которым понимает стремление евреев захватить власть над миром) и масонстве. Масонами называл своих противников-неевреев. В книге «Красная дюжина» приведено высказывание Васильева:

Сионизм это идеология, а не национальный признак. Носителями этой идеологии являются не одни евреи.

С 1991 года открыто называл себя фашистом, утверждая, что немецкий нацизм не имел к фашизму никакого отношения. В передаче «Один на один» он заявил, что фашизма не было ни в Германии, ни в Италии, а осуществление «принципа фасцио» было при самодержавии в России.

Увлекался русской геральдикой. Любил Достоевского, музыку Чайковского и Вагнера.

Идеалом политика считал Петра Столыпина.

Биографические легенды

• Отношения с Анциферовым. Своим воспитанием, по его словам, Васильев обязан писателю Николаю Павловичу Анциферову (1889—1958) из дворянского рода Курбатовых, автору книги «Петербург Достоевского», многолетнему узнику советских лагерей, который якобы «знал историю его происхождения» и дал ему «прекрасное образование».
• Отношения с Глазуновым. После ссоры утверждал, что многие знаменитые портреты Глазунова — это фотографии работ Васильева, переведённые в увеличенном виде на холст и раскрашенные

Отношение к религии

В 1991 году Васильев признал юрисдикцию Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ), базой НПФ в Москве с этого времени стала Марфо-Мариинская обитель.

В 1993 году Васильев рассорился с руководством РПЦЗ, но базу сохранил.

См. также

• Константин Смирнов-Осташвили
• Мы (телесериал)

Ссылки

• * [gufo.me/content_bigbioenc/vasil-ev-dmitrij-dmitrievich-33128.html Васильев, Дмитрий Дмитриевич] // Большая биографическая энциклопедия. — 2009.
• [russkie-idut.ru/vesti/new59.htm Он был первый…]
• [www.newlookmedia.ru/?p=1586 ЧТО-ТО С «ПАМЯТЬЮ» МОЕЙ СТАЛО] - интервью 1992 года газете «Новый Взгляд»
• [www.dpni.org/articles/chelovek_p/16235/ «Дмитрий Васильев. Он был первый»]

Отрывок, характеризующий Васильев, Дмитрий Дмитриевич (общественный деятель)

– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.