Васильев, Дмитрий Иванович

Дмитрий Иванович Васильев
Место рождения:	Ейск, Кубанская область, Российская империя
Профессия:	кинорежиссёр
Направление:	социалистический реализм
Награды:

Дми́трий Ива́нович Васи́льев (1900—1984) — советский кинорежиссёр; лауреат двух Сталинских премий (1947, 1951).

Биография

Д. И. Васильев родился 9 (21 октября) 1900 года в Ейске (ныне Краснодарского края). В 1919—1921 годах учился в МГА, в 1918—1925 годах работал в системе Наркомпроса. В 1927 году окончил киношколу Б. В. Чайковского. С 1931 года актёр и ассистент режиссёра студий «Госвоенкино», «Востоккино». С 1936 года актёр и режиссёр киностудии «Мосфильм». Был сорежиссёром С. М. Эйзенштейна в фильме «Александр Невский» (1938), Ю. Я. Райзмана в фильме «Последняя ночь» (1936).

Д. И. Васильев умер 5 января 1984 года (по другим данным — 1985 года). Похоронен в Москве в колумбарии Ваганьковского кладбища.

Жена — актриса Фролова, Галина Ивановна (1918—2001).

Фильмография

• 1930 — Железная бригада (совместно с М. Е. Вернером)
• 1934 — Живой бог (совместно с М. Е. Вернером)
• 1936 — Последняя ночь (сорежиссёр, с Ю. Райзманом)
• 1938 — Александр Невский (совместно с С. М. Эйзенштейном)
• 1943 — Во имя Родины (совместно с В. И. Пудовкиным)
• 1946 — Адмирал Нахимов (второй режиссёр; с В. И. Пудовкиным)
• 1950 — Жуковский — (совместно с В. И. Пудовкиным)
• 1951 — Песня молодости (документальный)
• 1955 — Тайна вечной ночи
• 1958 — Над Тиссой
• 1960 — Операция «Кобра»
• 1964 — Они шли на Восток (совместно с Джузеппе де Сантисом)
• 1965 — Ленин в Швейцарии

Награды и премии

• Сталинская премия первой степени (1947) — за фильм «Адмирал Нахимов» (1946)
• Сталинская премия второй степени (1951) — за фильм «Жуковский» (1950)

Отрывок, характеризующий Васильев, Дмитрий Иванович

Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.