Великий чикагский пожар

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Великий чикагский пожар продолжался с 8 октября по 10 октября 1871 года. Пожар уничтожил большую часть города Чикаго, при этом сотни жителей города погибли. Несмотря на то, что пожар был одной из самых масштабных катастроф XIX века, город сразу же начал перестраиваться, что послужило толчком к тому, что Чикаго превратился в один из самых значимых городов США.

Причины пожара

Пожар начался в 9 часов вечера 8 октября 1871 года в маленьком сарае на задворках дома 137 по ДеКовен-стрит.

По наиболее известной версии пожар вызвала корова, опрокинувшая копытами керосиновую лампу. Корова принадлежала Патрику и Кэтрин О’Лири. Эта история появилась в виде слухов ещё до окончания пожара и была опубликована в газете «Чикаго Трибьюн» сразу же после окончания пожара. Изложивший эту версию в прессе журналист Майкл Эхерн, впоследствии признал, что он эту историю выдумал.

Позже историк-любитель Ричард Бейлс пришёл к выводу, что пожар начался, когда Дэниел Салливан, первым сообщивший о начале пожара, пытаясь украсть молоко из сарая, поджёг там сено. Обозреватель газеты «Чикаго Трибьюн» Энтони ДеБартоло придерживался мнения, что пожар начал некий Луис Кон во время игры в крепс. Согласно книге Алана Вайкса, опубликованной в 1964 году, Кон сам признался в содеянном.

Распространение огня

Когда пламя объяло сарай, соседи бросились к дому О’Лири, пытаясь спасти его от огня. Этот дом, на самом деле, был практически не поврежден пожаром. Однако пожарная охрана забила тревогу только в 21:40, в то время, как сильный юго-западный ветер относил огонь к сердцу города. Вскоре пламя перекинулось на близлежащие постройки и дома. Разогретый ветер нес огонь на северо-восток. К полуночи пламя перекинулось через южный рукав реки Чикаго. Плотно стоящие деревянные дома, пришвартованные вдоль реки корабли, деревянные тротуары, угольные склады способствовали быстрому распространению огня. Разогретый воздух поджигал крыши домов на большом расстоянии от пожара.

В огне погибли отели, магазины, церкви, опера и театры в центре города. Пожар продолжал распространяться, жители города искали убежища в северной части города, по мостам переходя через северный рукав реки Чикаго. Вскоре огонь добрался и туда, сжигая дорогие дома на севере города. Тысячи жителей города собрались в Линкольн-парке и на берегу озера Мичиган.

К вечеру понедельника ветер наконец стих и пошёл моросящий дождь. Пожар сошёл на нет, оставив позади себя 48 почти полностью разрушенных кварталов от дома О’Лири до Фуллертон-авеню на севере города.

Несколько дней после окончания пожара сгоревшие останки домов оставались настолько горячими, что анализ масштаба разрушения не представлялся возможным. В конце концов было определено, что пожар уничтожил все в полосе 4 мили (6 км) в длину и в среднем три четверти мили (1 км) в ширину. Общая площадь пожара составила 2000 акров (8 км²), включая 73 мили (120 км) дорог, 120 миль (190 км) тротуара, 2 000 фонарных столбов, 17 500 зданий, общей стоимостью $222 миллиона долларов, то есть примерно треть города. Из 300 тысяч жителей города 90 тысяч остались без крова. Местные газеты заметили, что размеры пожара превзошли пожар Москвы во время Отечественной войны 1812 года. Интересно, что некоторые здания выжили в огне. Самое известное из них — Чикагская водонапорная башня, которая стоит на прежнем месте по сей день и служит неофициальным мемориалом пожару. Башня была всего лишь одним из пяти общественных зданий, выстоявших при пожаре. Ещё одно такое здание — Церковь святого семейства, было церковью в которую ходила семья О’Лири.

После пожара было найдено 125 тел погибших. Официальное количество погибших составило 200—300 человек, что является небывало малым числом для пожара подобной силы. Впоследствии другие катастрофы в Чикаго забирали намного больше жизней: 571 человек погибли в пожаре театра Ирокез в 1903 году, в 1915 году 835 человек погибло, когда в реке Чикаго затонул корабль «Истленд». Несмотря на это, Великий чикагский пожар остаётся самой известной катастрофой в истории города.

Спекулянты землёй и владельцы бизнесов тут же начали перестраивать город. В 1871 году мэром города был избран Джозеф Медилл, который активно взялся за переустройство города и решение возникших проблем. Вся страна помогала городу деньгами, одеждой, едой, мебелью. Первый груз с деревом для строительства прибыл в день, когда было потушено последнее горящее здание. Всего 22 года спустя 21 миллион человек прибыли в город на Всемирную выставку.

В 1956 году остатки дома О’Лири были снесены и на их месте была построена Чикагская пожарная академия.

Другие события

Осень 1871 года выдалась жаркой, сухой и ветреной. В тот же день произошло ещё три больших пожара на берегах озера Мичиган. В 400 милях (600 км) к северу от Чикаго степной пожар уничтожил город Пештиго в штате Висконсин вместе с дюжиной соседних деревень. При этом число жертв этого пожара составило от 1 200 до 2 500 человек. Несмотря на то, что пожар в Пештиго унёс наибольшее количество человеческих жизней в истории США, в то время он остался почти незамеченным ввиду значительной удалённости региона. На восточном берегу озера Мичиган пожар уничтожил город Холланд, в 100 милях (160 км) к северу от Холланд огромный пожар спалил посёлок лесорубов Манисти.

Альтернативная версия

То, что четыре крупных пожара на берегах озера Мичиган произошли в один и тот же день, наталкивает на мысль о единой причине. Существует гипотеза, согласно которой пожары были вызваны столкновением Земли с фрагментами распавшейся кометы Биэлы. Как аргументы в пользу этой версии приводились аномально быстрое распространение пожара и свидетельства некоторых очевидцев об «огне, падающем с неба». Однако данная гипотеза не получила подтверждения и признания.

См. также

• «Финансист» — роман Теодора Драйзера, в котором описывается чикагский пожар.
• «В старом Чикаго» — фильм 1937 года.
• Огненный смерч

Ссылки

• [www.chicagohs.org/fire/intro/gcf-index.html Великий чикагский пожар] (англ.)

Отрывок, характеризующий Великий чикагский пожар

И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».