Вентурини, Серж

Серж Вентурини
Serge Venturini
Серж Вентурини (1975)
Имя при рождении:	Serge Jean Venturini
Дата рождения:	12 октября 1955(1955-10-12) (68 лет)
Место рождения:	Париж
Гражданство:	Франция
Род деятельности:	поэт

Серж Вентурини / Serge Venturini (род. 12 октября 1955, Париж) — французский поэт, произведения которого проникнуты идеей devenir («становление») через целый ряд метаморфоз. Рассматривая человеческую судьбу сквозь призму постчеловека и трансгуманизма, поэт пришёл к концепции трансвидимого.

Биография

Серж Вентурини пишет стихи и преподает французский язык в департаменте Валь-д’Уаз с 1996 года, когда он вернулся во Францию, проведя несколько лет в Ливане (1979-81) и Марокко (1981-84). После непродолжительного пребывания во Франции (1984-87), он находился в Армении (1987-90) и Польше (1990-96) по специальному поручению французского министерства иностранных дел.

Мать Сержа (родом из Фильине-ди-Прато) чередовала зарабатывание на жизнь шитьем с уборкой на дому, а отец (родом из Рютали) работал картографом в Национальном географическом институте в будние дни, посвящая праздники, вместе с братом Жаном, игре на гитаре и пению на всяческих торжествах, проводимых корсиканским землячеством в Париже в пятидесятых годах. Детство Сержа прошло неподалеку от Музея Родена в 7-м округе Парижа. С 1955 по 1979 год он проживал по адресу улица Русле, дом 3, где произошло первое знакомство с трудами и произведениями Гераклита, Эмпедокла, Артура Рембо и Фридриха Ницше. Серж начал писать в пятнадцатилетнем возрасте.

Poésie du devenir («поэзия становления») Сержа Вентурини, написанная «сверкающим как молния и прозрачным как кристалл» языком, по выражению открывшей поэта Женевьевы Кланси, написана под влиянием Пьера Реверди, и даже в большей степени Рене Шара, находясь на стыке поэзии и прозы, политики и философии. Так, во всяком случае, считают Ив Бонфуа, Андре дю Буше, Абдельлатиф Лааби и Лоран Терзиев.

Его сборники посвящены «борьбе за бытие». Воздух, земля, вода и, в первую очередь, огонь занимают особо важное место в его произведениях. Основу повседневного бытия поэта составляет стремление к мятежной речи со все более освобождающимся от оков изложением мыслей. Он излагает суть своей «поэзии становления» в первой «Книге озарения» (1976-99), где под вопрос ставится идея гуманизма.

Во второй «Книге озарения» (2000—2007) эти размышления приводят поэта к идее пост-гуманизма. В настоящее время поэт работает над третьей книгой, где рассматривается концепция трансгуманизма. К концу 2007 года Серж Вентурини заложил основы теории, согласно которой между видимым и невидимым проскакивает краткое как вспышка видение или, иными словами, «трансвидимое». Как писал сам поэт:

" Черный подземный огонь пожирает белые кости мертвецов.

За моим именем скрывается воистину военная машина.

Мое Слово написано не пером. ― Это острым лезвием. «

Серж Вентурини, Fulguriances [Вспышки молнии], № 79, стр. 28

Трансвидимое

Понятие „трансвидимое“ составляет суть теории, согласно которой между видимым и невидимым миром существует эдакое видение, столь же скоротечное как вспышка молнии.

Для полного понимания этой теории, которая ещё находится в стадии становления, необходимо обратиться к другим ключевым составляющим трансвидимого; мы по-прежнему находимся в поисках выхода из пещеры Платона и мы до сих пор принимаем видимость реальности за саму реальность в мире, застрявшем в обманчивости образов, где их отсутствие воспринимается как признак нереальности, несоответствия истине и, следовательно, фальши, где сама реальность становится фикцией — в „мире воистину перевернувшемся сверху вниз“, как однажды выразился Ги Дебор, где виртуальный мир превратился в реальный.

Первым из этих составляющих является „пост-гуманизм“, последовавший за гуманистическим движением эпохи Ренессанса Италии. На смену пост-гуманизма приходит следующий этап — „трансгуманизм“ как логическое продолжение последнего. При этом напрашивается аналогия с введенным Данте понятием transhumanar, означающее „переходить за пределы человечности“ или, по выражению Ницше, „за пределы добра и зла“.

Если прибегать к символам, трансвидимое может быть представлено как стрела, выпущенная из видимого и исчезающая в невидимом. В категориях философии становления и эволюции, трансвидимое можно представить как момент времени между тем, что уже перестало быть и тем, что ещё не наступило — момент, обладающий свойствами сна, когда разум переходит из дневного подсознательного состояния в вечернюю дрему и, временами, в предвещающий сон. Согласно Анри Бергсону, сознанию свойственно цепляться за то, что перестало быть с тем, чтобы можно было заглянуть в будущее.

Вода тоже может послужить прекрасной метафорой для перехода из жидкого состояния (видимое) в парообразное (невидимое). То же самое можно сказать о ветре, когда мы даже не замечаем вызываемый им шелест листьев или, с другой стороны, когда ни один листик не шелохнется и вдруг ветер омывает лицо как луч света. Или же, из совершенно другой области, после того как традиционная практика производства банковских операций канула в лету, деньги как воплощение стоимости становится все более абстрактной, если не в полном смысле слова виртуальной и трансвидимой субстанцией.

Вот почему так трудно объяснить, насколько скоротечен переход от видимого глазу и уму мира в невидимый, как это реализуется в используемом в кино приёме съемки в затемнение и из затемнения, когда на смену постепенно исчезающего кадра все чётче и чётче формируется следующий кадр. То же самое происходит в музыке, когда одна тема сменяется другой.

Ситуацию, в которой наука переплетается с искусством, можно наглядно проиллюстрировать на примере флорентийского инженера Маурицио Серачини. В качестве специалиста по инфракрасной рефлектографии он положил начало реставрации работ Леонардо да Винчи, успешно использовав последние достижения в данной области, что позволило ему обнаружить один из первых рисунков мастера под незаконченной картиной „Поклонение волхвов“. Представление взору иной реальности под видимостью изображения реальных предметов и есть встреча с трансвидимым. На способность видеть за пределами наших ощущений указал ещё Пабло Пикассо, когда он заявил о „необходимости увидеть картину под реально написанным полотном“.

Таким образом, в промежутке между бытием и небытием, в мире, где коммуникация все больше дематериализуется со временем, сторонники рационального мировосприятия видят во всем этом ничто больше чем выражение неопределенного, невероятного или неподдающегося описанию, тем самым отказываясь принимать участие в рассмотрении данной проблемы. Все то, что не может быть четко выражено, лишено логики и, следовательно, не заслуживает быть предметом какого-либо рассмотрения.

Тем не менее появлялись мыслители вроде Мерло-Понти, которые на том или ином этапе жизненного пути увлекались идеей взаимосвязи между видимым и невидимым. В своих философских трудах он даже указывал на то, что такая взаимосвязь временами приобретает форму „ощущаемой плотью глубины“ (profondeur charnelle). Поэты также предпринимали попытки воплощения трансвидимого во плоти. Всяческая пустота и все, что не поддается осмыслению, таят в себе несчётные возможности в этом отношении. Для того, чтобы невидимое обрело прозрачность, нужно обладать способностью видеть или, иными словами, зрительно воспринимать переход от непрозрачного к прозрачному. Открытость таких миров также должна быть доведена до людей с рациональным мировосприятием, отказывающихся впадать в рассуждения о подобных вещах. Будучи носителями концепции трансвидимого, переходящие из одного мира в другой поэты призваны класть свой дар красноречия на алтарь этой идеи. На пересечении границы между видимым и невидимым, трансвидимое преобразует само время.

Библиография

• (французский) D’aurorales clartés: choix de poèmes réunis par l’auteur; (Зорные ясности: избранные автором поэмы, 1971—1995, Gutenberg XXIe siècle, Paris, 2000 (книга посвящена Осипу Мандельштаму). OCLC 47692464.

• (французский) Éclats: d’une poétique du devenir humain, (Озарения: поэтика становления 1976—1999, L’Harmattan, Paris, 2000 (книга посвящена Паулю Целану), OCLC 44448871.

•• Журнал: (французский) Paul Van Melle, » J’ai trouvé une autre Bible ", в Bulletin, n° 44 (2000) La Hulpe (Ла Гюлп).

• (французский) Le sens de la terre (Смысл земли), следует Aphrodite en trente variations (Афродита в 30 вариациях), 1999—2003, Editions Didro, Paris, 2004 (книга посвящена Иву Батистини), ISBN 2-910726-64-9.

• (французский) Саят-Нова: Sayat-Nova, Odes arméniennes (перевод 47 од с Елизабет Мурадян и Серж Вентурини), L’Harmattan, 2000—2006, Paris, 2006, (книга посвящена Сергею Иосифовичу Параджанову). ISBN 2-296-01398-8.

•• книга была выбрана во время Года Армении во Франции, с сентября 2006 года до июня 2007 года: " Arménie, mon amie ! ", так же на фестивале Армянской книги в Марселе для Премии Шарля Азнавура, 19 ноября 2006 года.

• Журнал: •• (французский) Anniе Pilibossian, в Bulletin de l’ACAM, n° 66 (январь-март 2007 года), Val de Marne (Валь де Марн)

•• (французский) Paul Van Melle, " Ressusciter les auteurs méconnus ", в Bulletin, n° 208, (сентябрь 2006), La Hulpe (Ла Гюлп).

•• (армянский) Սայաթ-Նովայի ստեղծագործությունները ֆրանսերենով (Sayat-Novayi stértsagortsutyunnée fransérénov), " Стихи Саят-Новы на французском языке), в Հայաստանի Հանրապետություն (Hayastani Hanrapetutyun, " Республика Армения ", 16 февраля 2007 года, Ереван.

•• (французский) Jean-Baptiste Para, " Histoire de l’Antiquité ", в Europe, n°945-946, (январь-февраль 2008), стр. 345—346.

• (французский) Éclats d’une devenir posthumain (Озарения постгуманного становления) Постчеловек, 2000—2007 (Livre II), L’Harmattan, Paris (Париж), 2007 года, (книга посвящена Люси Обрак). ISBN 978-2-296-03301-6.

• (французский) Fulguriances et autres figures (Вспышки молний и другие фигуры),1980-2007), послесовие Филиппа Танселена, L’Harmattan, Париж, май 2008, (книга посвящена Александру Блоку). ISBN 978-2-296-05656-5.

•• чтение отрывков от Fulguriances (Вспышки молний) в театре Théâtre Noir du Lucernaire в Париже, 16 июня 2008 года.

•• (французский) перевод стати Овика Вардумяна " La deuxième patrie du poète Serge Venturini ", опубликована в Armenews, 25 декабря 2008 года.

• (французский) «Озарения поэтики становления трансгуманизма», 2003—2008 (Книга III), L’Harmattan, серия «Поэты пяти континентов», Париж, 2009 (книга посвящена Мисаку Манушяну «поэту и человеку, бойцу сопротивления»). ISBN 978-2-296-09603-5.

• (французский) «Озарения поэтики становления, Журнал трансвидимого», (Книга IV) 2007—2009, L’Harmattan, Париж, 2010 серия «Поэты пяти континентов». ISBN 978-2-296-11117-2.

•• Журнал: (французский) Paul Van Melle, " La poésie prend tous les visages " (Поэзия принимает все облики), в Bulletin, n° 241 (2010) La Hulpe (Ла Гюлп).

• (армянский, французский) Егише Чаренц, Եղիշե Չարենցի, Դանթեական առասպել (1915—1916)/Légende dantesque (1915—1916)/Дантовская легенда (1915—1916), аннотация, перевод с армянского, послесловие и примечания Сержа Вентурини при содействии Елизабет Мурадян, L’Harmattan, серия «Lettres arméniennes», N°2, Париж, 10 декабря 2010 (книга посвящена Лю Сяобо). ISBN 978-2-296-13174-3.

• «Прежде всего и несмотря на все» (2000—2010), L’Harmattan, серия «Поэты пяти континентов», Париж, декабрь 2010 (книга посвящена Марине Цветаевой). ISBN 978-2-296-13176-7.

• (французский) «Озарения поэтики несвершившегося» (Книга V) 2009—2012, Книга посвящена René Char, L’Harmattan, Париж, 20 января 2012, серия «Поэты пяти континентов», предисловие Paul Van Melle. ISBN 978-2-296-55628-7.

• (французский) «Мозаика современной прозы Армении», перевод Елизабет Мурадян и Пьера Тер-Саркисяна и «Между возбуждением и брожением» Сержа Вентурини (автор проекта), Книга посвящена Егише Чаренц, серия «Lettres arméniennes», L’Harmattan, Париж, март 2012. ISBN 9782296960589.

• (французский) «Озарения поэтики подхода непознаваемого» (Книга VI) 2010—2013, Книга посвящена Лорану Терзиефф, серия «Поэты пяти континентов», L’Harmattan, Париж, 2013, 151 стр. ISBN 9782343005225.

• (французский) «Осколки поэтического метаморфозы» (Книга VII) 2013-2015, серия «Поэты пяти континентов», L'Harmattan, Париж, 2015, 176 стр. ISBN 9782343078311.

Отрывок, характеризующий Вентурини, Серж

– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.